Все норманны в Восточной Европе в XI веке. Между Скандинавией и Гардарикой

Глава 70. Гёты/словены (Ростислав Владимирович) в Новгороде, Тмутаракани (1052–1067 гг.)

Природы блеск не возбудил

В груди изгнанника бесплодной

Ни новых чувств, ни новых сил;

И все, что пред собой он видел,

Он презирал иль ненавидел. М. Лермонтов. «Демон»

Ростислав Владимирович – сын новгородского князя Владимира Ярославича (Вальдамара Эйлифссона), мать неизвестна. Был женат на Ланке, предположительно дочери венгерского короля Белы I. В браке имел троих сыновей: Рюрика, Володаря и Василько. Источниками отмечается высокий рост и красивое лицо Ростислава. Родился около 1038 г., умер в 1067 г.

При сверке сообщений о Ростиславе из разных летописей обнаруживаются существенные противоречия. Так, согласно Новгородской первой летописи младшего извода, по смерти Владимира Ярославича (1052 г.) и до 1067 г., в Новгороде правил Мстислав, сын Изяслава. «По представлении Володимери в Новегороди Изяслав посади сына своего Мстислава»[421]. Однако согласно Никоновской летописи и Рогожскому летописцу (Тверской сборник), по смерти Владимира Ярославича в Новгороде, здесь княжил его сын Ростислав. «Того же лета [6569 (1061) г.] поставлен быстъ Новугороду архиепископом Стефан, а в Новегороде лето того еще князь Ростислав Владимерович»[422].

Подобные расхождения были вызваны, видимо, тем обстоятельством, что Изяслав и его сыновья пытались переписать под себя список новгородских правителей. Уничтожение известий о новгородском княжении Ростислава снижало его статус и позволяло уменьшить наделы его потомкам.

Впрочем, изгнание Ростислав из Новгорода его дядей, киевским князем Изяславом Ярославичем все-таки состоялось, но только в 1064 г., после чего новгородским князем действительно стал Мстислав Изяславич, а Ростислав Владимирович был вынужден бежать в Тмутаракань.

«В год 6572 (1064)… Бежал Ростислав, сын Владимира, внук Ярославов, в Тмутаракань, и с ним бежали Порей и Вышата, сын Остромира, воеводы новгородского. И придя, выгнал Глеба (Святославича) из Тмутаракани, а сам сел на его место. В год 6573 (1065). Пошел Святослав на Ростислава к Тмутаракани. Ростислав же отступился из города – не потому что испугался Святослава, но не желая против своего дяди оружия поднять. Святослав же, придя в Тмутаракань, вновь посадил сына своего Глеба и вернулся назад. Ростислав же придя, снова выгнал Глеба, и пришел Глеб к отцу своему. Ростислав же, придя, сел в Тмутаракани»[423].

На новом месте, однако, Ростислав княжил недолго и был отравлен.

«В год 6574 (1066)… Когда Ростислав княжил в Тмутаракани и брал дань с касогов и с других народов, этого так испугались греки, что с обманом подослали к нему котопана [военный чин в Византии]. Когда же он пришел к Ростиславу, то завоевал его доверие, и чтил его Ростислав. Однажды, когда Ростислав пировал с дружиною своею. Котопан сказал: “Князь, хочу выпить за тебя”. Тот же ответил: “Пей”. Он же отпил половину, а половину дал выпить князю, прижав палец к чаше, а под ногтем был у него яд смертоносный, и дал князю, обрекая его на смерть не позднее седьмого дня. Тот выпил, котопан же, прибыв в Корсунь, поведал там, что именно в этот день умрет Ростислав, как и случилось. Котопана этого побили камнями корсунские люди. Был Ростислав доблестным воином, прекрасно сложен и красив лицом и милостив к убогим. И умер февраля в 3-й день и положен там в церкви Святой Богородицы»[424].

ПВЛ обвиняет в смерти Ростислава византийцев, но вряд ли за столь короткий период правления, какой был у Ростислава в Тмутаракани, он мог их столь сильно напугать. Скорее, к отравлению имеют отношение его политические противники, черниговский князь Святослав Мстиславич и его сын Глеб.

Возможно, именно в связи с прибытием в Тмутаракань в 1064 г. Ростислава Владимировича (и Вышаты Остромирыча), археологами была обнаружена здесь новгородская княжеская символика (трезубец с мечом на среднем зубце). Очень подробно разбирает используемую князьями символику в своей работе С. В. Белецкий[425]. К сожалению, идейно она малопригодна для использования, ибо в ее основе все та же искаженная историческая концепция редакторов ПВЛ. Имеются и некоторые системные неточности, на которых хотелось бы остановиться немного подробнее.

Прежде всего обратим внимание, что автор априори исходит из соображения, что используемые князьями «знаки» принадлежат именно им самим. Однако скорее всего изначально «знаки» относились только лишь к городам или княжеским столам (IX–X вв.), и только где-то с XI в. «родовые знаки» начинают применяться князьями как собственные фамильные гербы. В качестве подтверждения этого мнения предлагаем обратить внимание на приведенное в указанной статье изображение геральдической подвески из Пскова, где внутрь «двузубца» помещен ключ, что является довольно распространенным элементом средневекового городского герба[426]. На обратной стороне подвески изображена голова птицы, которая являлась, видимо, прежним символом города. Впоследствии птица не исчезает совсем из псковской символики и обнаруживается, например, сидящей на среднем зубце трезубца с другой новгородской геральдической подвески[427]. На обратной стороне данной подвески имеется парадное изображение «трезубца Владимира», что отражает реальную политическую ситуацию: после того как псковский князь Судислав по приказу Ярослава Хромого был схвачен и посажен в поруб (1036 г.), Ярослав стал контролировать оба княжеских стола.

Княжеский «знак» в виде двузубца предположительно соответствовал главному русскому княжескому столу – Чернигову (а до него Сугрову?). Лишенный наследства Владимир Древлянский придумал для себя новый «знак» – трезубец (Владимир-Волынский?). Отобрав у Ярополка Новгород, Владимир Древлянский ввел для него новую собственную символику: трезубец с мечом в качестве среднего зубца. Для киевского стола он также несколько модернизировал свой трезубец, расположив на вершине среднего зубца солнце. Будучи князем Новгорода, Ярослав мог пользоваться знаком в виде трезубца с мечом, а переехав Киев – уже другим знаком, в виде трезубца с солнцем. В этой связи не кажется странным тот факт, что на несколько десятков русских князей из разных поколений в источниках обнаруживаются лишь 13 видов ранних княжеских знаков/символов. Отметим еще, что разные династии напрочь не признавали символику друг друга. Так, например, Святополк сначала пользовался двузубцем своего отца Ярополка. После же того, как он посадил в Чернигове сына Мстислава, а сам сел на княжение в Киеве, им был модернизирован для Киева черниговский двузубец, на одну из вершин которого был помещен крест.

Конкретно упомянутый выше новгородский знак трезубца с мечом на среднем зубце, найденный в Тмутаракани[428], в статье С. В. Белецкого приписывается вовсе не Ростиславу, а Евстафию (якобы сыну Мстислава) – на самом деле выдуманному историческому персонажу. Появление на страницах киевских летописей виртуального Евстафия Мстиславича и его ранняя смерть дали редакторам ПВЛ возможность приписать Ярославу Хромому владение Черниговом, чего на деле никогда не было. В Люберецком синодике приведен очень подробный список всех черниговских князей и их родственников, начиная с Мстислава Черниговского и его жены Анастасии, но такого человека, как Евстафий Мстиславич, здесь попросту нет[429].

Выскажем здесь же собственное предположение относительно того, что собой представлял этот особый символ (знак/тамга двузубец «Y»), который использовали русские князья. Скорее всего изначально это схематичное изображение предмета, который у казаков называется агач: деревянная подставка для руки при охоте с хищной птицей, соколом или ястребом. Если охота оказывалась слишком длинной, а птица – слишком тяжелой, агач упирали в переднюю луку седла, давая руке возможность передохнуть. Соколиная охота являлась исключительной привилегией князя, поэтому именно агач мог стать естественным символом княжеской власти. Этого предмета не имел ни один из его подданных. Впрочем, со временем смысл изображенного на княжеском знаке предмета стал забываться. Не посвященный во вложенный в него смысл (и тем более не знакомый с княжеской соколиной охотой) байстрюк Владимир Древлянский добавил к своему знаку (символу) центральную линию (сотворив т. н. трезубец «Ψ»), вместе с тем сделав изображенный на нем агач непригодным даже к виртуальному использованию.

Ранее мы уже отмечали, что отец Ростислава Владимир (Вальдамар) является сыном шведской принцессы Ингигерд и, предположительно, ее любовника – ладожского ярла и княжеского воеводы Эйлифа Рёгнвальдссона. Данная гипотеза имеет сегодня все возможности для строгой научной проверки.

С 2006 г. в России и США стартовал проект анонимного обследования гаплотипов «династии Рюриковичей» (псевдо-Рюриковичей), который мог бы подтвердить или опровергнуть наше предположение. К сожалению, судя по опубликованным данным, ни один из потомков Ростислава в нем пока не фигурирует[430].