"Фантастика 2023-49. Компиляция. Книги 1-13

2

Он стоял посреди площади, прямо напротив храма Ягмы.

Ветер как-то особенно нежно перебирал его длинные белые волосы, а солнце заглядывало в глаза, словно любящий пес, который пытается угадать на строение своего хозяина. И птицы в тот страшный день пели самые звонкие и прелестные песни.

За стенами города строилось войско, равного которому не знал Рамор, по улицам постоянно ходили вооруженные люди, и от этого еще больше бросались в глаза пустые узорчатые ножны, прицепленные к его поясу.

Старик держал в руках охапку невероятных цветов, и они выглядели такими свежими, словно их корни все еще пребывали в теплых и надежных объятиях земли.

Жрецы Ягмы, похожие на зловещих воронов в своих черных развевающихся одеяниях, отчего-то сразу окружили его, пытаясь затолкать в глубину храма, и эта потасовка привлекла внимание горожан. Они стали собираться на площади, еще толком не понимая, что происходит, но уже любопытствуя…

И хотя люди не смели открыто выступить против жрецов всемогущего бога, но кроткий старик с цветами, стоящий в столбе солнечного света, весь в золотых брызгах, не представлялся им настолько опасным, чтобы применять к нему силу.

Когда толпа выросла, старик внезапно и легко освободился из рук служителей Ягмы и заговорил. Голос его оказался на удивление мощным, будто принадлежал совсем другому /существу/ человеку.

— Люди! — вскричал он. — Опомнитесь! Что вы делаете?! В угоду кровожадным богам вы начинаете войну, которая уничтожит вас самих. Вы собираете огромную армию, чтобы противостоять своим страхам. Вы хотите убить страхи, а ведь они почетны и возникают только из невозможности любить.

Что он городит? — изумился какой-то толстяк в ярко-розовой накидке, которая смотрелась на нем нелепо и смешно. — Пусть замолчит. Он хулит наших богов!

— Человек боится только того, что не сумел или не захотел полюбить! — загрохотал голос старика.

Солнечный луч запутался в его седых волосах, и лицо осветилось неземной улыбкой.

— Люди! Самое страшное чудовище в мире живет внутри вас! Ничего более опасного, злобного и жестокого нет. Если вы уничтожите эту тварь, вам больше никто и никогда не посмеет угрожать. Вы прозреете, если ослепите свою ненависть! Нельзя смотреть на других ее глазами!

— Уберите его! — закричала какая-то женщина. Ее лицо исказилось гримасой злобы. Той злобы, о которой, кажется, и говорил старик без меча.

Странно, но жрецы Ягмы и подоспевшие от соседнего храма служители Суфадонексы в алых мантиях не торопились прерывать старца. Напротив, они окружили его стеной, но больше не препятствовали ему. Создавалось впечатление, что они чего-то ждут.

Так обычно ждут своего часа падальщики на поле битвы. Они знают, что рано или поздно им Достанется вожделенная добыча…

Старик подбросил свои цветы вверх, и они взлетели как-то чересчур высоко, будто неощутимый порыв ветра подхватил их и отнес к самым облакам откуда они начали падать душистым дождем и было их неизмеримо больше, нежели в той охапке. Они падали, падали, падали…

Слепо вытянув перед собой тонкие руки и, по площади шел юноша, пытаясь дойти до старика и встать рядом с ним, но площадь оказалась огромной, словно пустое поле. И он брел по нему, спотыкаясь, и губы его шевелились: он умолял подождать его, не покидать, он обещал помощь и поддержку. А поле все не заканчивалось, и старик без меча стоял где-то там, у самого горизонта, которого юноша не мог видеть…

— В этом сражении умрут ваши сыновья, отцы братья. Неужели вы хотите этого? Неужели вы рассчитываете на помощь богов? Глупцы! Ведь если Тетареоф и Улькабал, Ажданиока и Ягма помогут вам, то их помощь обернется страшной смертью! В кипящей крови вулканов гибнет все живое, бурные океанские волны поглощают все, что встречают на своем пути. Пламя пожирает любую плоть, кроме собственной.

Что сделали вам чудовища?! Не родились похожими на вас? Но разве это преступление?!

— Не слушайте его!

— Предатель!

В воздухе свистнул первый .камень. Он только зацепил руку старика, и на его светлых одеждах цвета теплого молока проявились несколько пятнышек крови. Эта кровь подействовала на толпу, как на стаю голодных эрлаксимов.

Хищно улыбнулся верховный жрец Суфадонексы. Его улыбка приоткрыла острые желтоватые зубы, и показалось, что это злобный божок нетерпеливо ожидает свою жертву.

Убить его! Убить!

/Однажды появятся те, кто попытаются докричаться до человеческих душ…

— Смертники.

— Избранники.

— Нет, смертники…/

Толпа взбесилась.

Особенно страшно было людям оттого, что дождь цветов и невероятно ярких солнечных лучей, истекающих медовым золотом, продолжал идти. А этого не могло быть.

Не должно было быть…

Откуда у толпы берутся камни?

/ — Вы боитесь того, чего не хотите или не умеете любить! /

Они не хотели и не умели любить дожди из цветов и солнца, невооруженных людей, над которыми вились бабочки и поющие птицы, — это было непонятно и уже потому опасно. Да и требовал он невыполнимого.

А еще — он не порывался бежать, и толпу это обозлило.

Он не боялся разъяренных людей. Он что, хотел сказать, что он любит их, готовых разорвать его в клочки?!

Птицы, проклятые птицы изводили их своими безумными трелями. И кто-то, не выдержав, выпустил стрелу. Она пронзила маленькое яркое тельце, и птаха упала на плиты, трепыхаясь из последних сил. Ее черные глазки-бусинки испуганно и недоуменно глядели на убийцу. Во всяком случае, человеку с луком в руках именно так и показалось, хотя откуда птахе знать, кто ее подстрелил? Да и как он мог разобрать, куда она смотрит с такого-то расстояния?

— Вы убиваете тех, кто слабее, тех, кто мудрее, тех, кто лучше. Вы убиваете за не одинаковость, за красоту, за силу, за слабость… За что вы не убивает люди?

Камень попал ему в живот, и старик согнулся Тут же второй булыжник угодил в голову.

Он выпрямился, пошатываясь. Кровь стекала на светлые одежды и бороду, но он не обращал на это внимания.

— Вы убиваете за слова и за молчание, за инакомыслие и за отсутствие мысли. Вы уничтожаете все, что вам не покоряется, и охотно истребляете покорившихся. Вы приносите своим богам кровавые жертвы! Люди — а есть ли смысл в вашей жизни? Имеете ли вы право по-прежнему владеть Рамором? Может, чудовища, которых вы так ненавидите, потому что боитесь полюбить, — достойнее вас?!

Толпа взвыла.

Птицы, цветы, солнце. Бабочки.

— Сжечь его! — крикнул истеричный женский голос, и нестройный хор подхватил:

— Сжечь! Сжечь!

Никто даже не задумался, почему именно костер…

Они соорудили его необычайно быстро — этот первый в истории Газарры костер, на котором должны были сжечь живого человека.

Быстро очистили невысокое фруктовое дерево от ветвей и к истекающему сладкой древесной кровью стволу прикрутили цепями старика. Наносили поленьев, вязанок соломы. Кто-то ткнул в эту гору факелом, и она вспыхнула.

Птицы метались над горящим деревом, и те ветви и листья, до которых не дотянулись люди, упорно не желали чернеть. Они были зелеными. И цветы падали и падали из безбрежной синевы неба.

— Опомнитее-есь! — кричал старик, но его крик постепенно переходил в истошный вопль.

Они стояли вокруг костра: горбоносый, воин в плаще, каменный исполин, ослепительно красивый юноша с вьющимися огненными кудрями и прозрачный гигант в ледяной короне и плаще из пара.

— Ты так цeнил их жизнь, что думал, они ее тоже ценят? — насмешливо спросил горбоносый. — Тебя никогда не смущало, что Рамором правим мы с Суфадонексой, а не ты с Каббадаем? Люди любят смерть…

— Я сделал то, что должен был сделать очень давно, — простонал старик.

— Каково это — испытывать боль? — спросил воин.

— Ты скоро узнаешь, — ответил молодой голос.

Слепой юноша добрался наконец до края горизонта и теперь шел на жар костра.

— Нет! — крикнул старик. — Не надо! Так еще больнее…

— Каково это — потерять силу? — насмешливо спросил Ажданиока.

— Ты скоро найдешь ответ на свой вопрос, — безжизненным голосом молвил слепой Данн.

— А что ты знаешь без своих жребиев? — расхохотался Ягма.

— Они мне больше не нужны, — сказал бог Судьбы.

— Убей меня, — попросил Лафемос. — Это слишком больно…

Люди на площади как завороженные смотрели на старика, корчащегося в пламени. Он испытывал страшную боль, но не умирал. И огонь не желал поглощать его плоть, и цветы падали, и ветер погонял клочья жирного черного дыма — так людям было очень хорошо видно, что происходит…

— Ты сам цеплялся за свое бессмертие, — сказал Ягма, распахнув мерные крылья. — Получай его. Наслаждайся.

— Ты любил людей и цветы, — произнес Ажданиока. — Наслаждайся и радуйся.

Жрец Суфадонексы вынес на позолоченном шесте священную реликвию — череп чудовища — и под восторженный вой толпы бросил ее в огонь.

— Ты хотел воссоединиться с аухканами, — усмехнулся Улькабал. — Что ж, будь по-твоему.

— Смерти! — простонал Лафемос.

— Это будет долгая смерть, — притворно посочувствовал Ягма. — Тебя может убить только такой же бессмертный, как и ты. А мы не станем поднимать руку на нашего возлюбленного отца.

— Я не вижу, — прошептал Данн. — Прости! Я ничего не вижу…

— Мальчик мой! — закричал старик…

Прискакал ко дворцу встревоженный эстиант и стал требовать, чтобы его немедленно провели либо к царице, либо к таленару Кайнену. Дескать, что-то непонятное творится на площади у храма Ягмы и он обязан доложить своим повелителям.

Что там? — спросила Аммаласуна, появлясь на верхней площадке мраморной террасы.

— Там старик какой-то подстрекал народ отказаться от войны, но его схватили и стали жечь на костре, — растерянно ответил молодой воин.

И было непонятно — он одобряет толпу или осуждает ее.

— Только смуты нам не хватало! Подать коней!

Таленар Кайнен, прорицатель Каббад и сотня воинов (на всякий случай — кто знает, что происходит в городе) вызвались сопровождать царицу. На площади перед храмом Ягмы горел костер. Раньше тут стояло чудесное фруктовое дерево, однако его больше не было — ободранный израненный ствол служил столбом, к которому был привязан казнимый. Сам он являл собой жуткое зрелище: наполовину обгоревший, в каких-то жалких лохмотьях на почерневшем от огня теле — не разобрать, где клочья кожи, а где прилипла обгоревшая ткань… Ни волос, ни бровей, ни ресниц. Лицо покрыто кровавыми волдырями. Они вспухают, лопаются, жидкость шипит от невыносимого жара, и снова вспухают волдыри…

Он не мог оставаться живым в этом аду. Но оставался.

Пламя ревело и гудело, обдавая людей смертоносным дыханием.

Толпа бесновалась вокруг костра, и даже вмешательство сотни царских телохранителей ее не слишком остудило и успокоило.

Из бездонного голубого неба падали и падали Душистые цветы, и пели птицы.

Кайнен спрыгнул с коня и побежал к огню. Под ногами хрустнули, ломаясь, узорчатые ножны, ни-гда не знавшие меча.