Повестка дня — Икар

— Господин президент…

— Господин президент…

— Я в армии вот уже тридцать лет, и никто ни разу не посмел…

— Я смею! — прервал Дженнингс. — И кто вы такой, черт побери, чтобы говорить мне, что я не смею? Кто следующий?

— Я, господин президент, — ответил министр обороны. — Если позволить себе прибегнуть к вашему языку, то я заявляю, что не знаю, на какое чертово месиво вы намекаете, и решительно возражаю против ваших инсинуаций.

— Намеки? Инсинуации? Протрите глаза, Мак, и посмотрите на цифры! Три миллиона долларов за танк, который, как установлено, стоит в производстве около полутора миллионов! Тридцать миллионов за истребитель, который был так перегружен пентагоновской начинкой, что не выдержал испытаний, и его пришлось возвратить назад, к конструкторам — вот вам еще десять миллионов за каждую машину! Не говоря уже о таких мелочах, как поломки и тому подобное!

— И все же в целом расходы не так уж велики, господин президент.

— Как сказал один из моих друзей, выступая по телевизору, объясните это бедняге, который еле сводит концы с концами. Может, вы занимаете не свое место, господин министр? Мы все время твердим стране, что советская экономика в руинах, что их технология отстает от нашей на много лет, и тем не менее каждый год, когда вы представляете на рассмотрение бюджет, вы утверждаете, что нам надо поскорее вылезать из дерьма, так как Россия превосходит нас экономически и технологически. Вы не находите, что здесь есть некоторое противоречие?

— Вы не понимаете всей сложности…

— А мне и не надо ее понимать. Я вижу, что это ни с чем не сообразно… А что же вы, вы, четыре наши славные опоры Палаты и Сената — члены моей партии и лояльная оппозиция? Вы так ни о чем и не подозревали?

— Вы слишком популярны, господин президент, — сказал лидер оппозиции. — В политическом отношении очень трудно вам противостоять.

— Даже если рыба протухла?

— Даже если она протухла, сэр.

— Тогда вам тоже следует убраться вон… А наша проницательная военная элита, наш олимпийский Объединенный комитет начальников штабов? Те, кто должен наблюдать за резервами? Или вы в своем величии так редко спускаетесь на землю, что уже позабыли, где находится Пентагон? Полковники, генералы, адмиралы, сомкнутым строем марширующие из Арлингтона прямо в ряды военных контрактеров и выжимающие из налогоплательщиков последние соки.

— Протестую! — вскричал председатель ОКШ. — Это не наша работа, господин президент, — проверять, чем занимается каждый офицер в частном секторе.

— Возможно и нет, но вы поощряете такие переходы, а это приводит тех, кто туда попадет, к убеждению, что им все дозволено. А что скажут наши супершпионы, ЦРУ и УНБ? Мистера Пэйтона это не касается, а если кому-то захочется отправить его в Сибирь, то в ближайшие пять лет ему придется иметь дело со мной, — так где же были вы? Оружие поставляется в Средиземноморье и Персидский залив и именно в те порты, в которые решением Конгресса и моим отправлять его запрещено. Вы что, не могли проследить за маршрутом? Кто же, черт побери, кем управляет?

— В ряде случаев, господин президент, — сказал директор Центрального разведывательного управления, — когда у нас были причины заинтересоваться определенными действиями, мы полагали, что они проводятся с вашего одобрения, так как они отражали ваши политические позиции. Мы были уверены, что там, где дело касается закона, вы предварительно посоветовались с генеральным прокурором, как это принято в таких случаях.

— Иными словами, вы просто закрыли на все глаза и решили: «Пусть Джо Блау хватает горшок с горячей картошкой». Очень похвально, и такое оправдание пригодится вам, чтобы сберечь своих ослов, но почему вы меня не предостерегли?

— Если говорить об УНБ, — вмешался директор Управления национальной безопасности, — то мы несколько раз беседовали с главой вашего штаба и вашим советником по национальной безопасности о некоторых не вполне обычных обстоятельствах, отчеты о которых попадали на наш стол. Ваш советник решительно заявил, что ему ничего не известно о том, что он назвал «злонамеренными выдумками», а мистер Дэнисон уверил нас, что все это — я дословно передаю его слова, господин президент, — «куча дерьма» и что такие слухи распускают «ультралиберальные подонки, предпринимающие против президента недостойные выпады». Таковы были его слова, сэр.

— Вы, наверное, заметили, — холодно произнес президент, — что ни того, ни другого здесь нет. Мой советник по национальной безопасности ушел на пенсию, а глава моего штаба сейчас в отпуске и занят личными делами. Я хочу сказать в защиту Герба Дэнисона, что он вполне может управлять крепким автократическим кораблем, но его курс не всегда точен… А теперь перейдем к главе нашего правосудия, к стражу нашей законности. Принимая во внимание то, что во всех перечисленных случаях были грубо нарушены или ловко обойдены законы, я могу только предположить, что три года назад вы вышли пообедать и до сих пор не вернулись. Над чем вы там надзираете, в вашей юстиции? Над игрой в бинго или другими развлечениями? Мы содержим несколько сотен юристов, чтобы они расследовали преступную антиправительственную деятельность, и тем не менее ни одно преступление, перечисленное в этом докладе, до сих пор не раскрыто. Почему?

— Это не в нашей компетенции, господин президент. Мы сосредоточены на…

— Что это еще за компетенция? Цены, установленные корпорациями, и вопиющее превышение стоимости — не в вашей компетенции? Что же тогда входит в эту пресловутую компетенцию? Впрочем, черт с вами. Давайте обратимся к моему высокочтимому деятельному помощнику — последнее, правда, уже не столь важно. Наш ворчащий, хнычущий инструмент весьма специфических интересов — большой человек в их кампусе. Ведь это все ваши парни, Орсон! Как вы могли до этого дойти?

— Господин президент, это не только мои люди, но и ваши! Они собирали деньги для вашей первой кампании. Они собрали на много миллионов больше, чем ваша оппозиция, по сути, обеспечив ваше избрание. Вы поддерживали их дело, их стремление к неограниченной экспансии в бизнесе и промышленности…

У Дженнингса на лбу проступили вены.

— Экспансии в разумных пределах, — поправил он, — но не манипулированной. Не коррумпированной благодаря связи с торговцами оружием по всей Европе и по всему Средиземноморью и, черт бы вас побрал, табачным сделкам, назначению грабительских цен и наемным террористам.

— Я знать ничего не знаю о подобных вещах, — воскликнул Болингер, вскакивая на ноги.

— Да, вероятно, вы не знали, господин вице-президент, так как вы слишком заметная и влиятельная фигура, чтобы они стали рисковать вами, посвящая во все детали. Но вы, конечно же, чуяли, что пахнет жареным. Просто вы не хотели знать, что такое там подгорает на этой кухне. Садитесь! — Болингер сел, и Дженнингс продолжал: — Но вы должны уяснить себе, Орсон. Вы не будете баллотироваться на пост. Ваша политическая карьера окончена. И если я когда-нибудь узнаю, что вы снова сунулись куда-то, кроме благотворительности… словом, я вам не советую.

— Господин президент, — поднялся председатель объединенных Штабов, — в свете всего вами сказанного и ваших слишком очевидных намерений я заявляю вам о своей немедленной отставке!

Вскочив с мест, его примеру тут же демонстративно последовало с полдюжины остальных. Лэнгфорд Дженнингс откинулся на спинку кресла и спокойно произнес ледяным тоном:

— О нет, пусть никто из вас не надеется отделаться так легко. Не будет никакой запоздалой расправы с администрацией в ночь на субботу, никакого бегства с корабля в горы. Вы все останетесь на своих местах, и, будьте уверены, мы вернемся на правительственный курс… Поймите, меня не слишком заботит, что подумают люди обо мне или о том доме, который я временно занимаю. Но меня глубоко волнует настоящее и будущее страны. Настолько глубоко, что этот предварительный доклад — предварительный, поскольку в общем плане он еще не закончен, — пока остается в исключительном распоряжении президента, и доступ к нему будет запрещен до тех пор, пока я не решу, что пришло время его опубликовать… а такое время обязательно настанет. Опубликовать его сейчас означало бы пошатнуть сильнейшую президентскую власть, которой нация обладала в течение последних сорока лет, и нанести тем самым непоправимый вред стране, но я повторяю, он будет опубликован… Разрешите мне кое-что вам объяснить. Когда мужчина — а я верю, что когда-то это будет и женщина, — вступает на этот пост, он обязательно думает о том, какое место займет в истории. Так вот, на ближайшие пять лет своей жизни я отказываюсь от всяких мыслей о бессмертии, ибо в течение этого срока будет опубликован завершенный доклад со всеми его ужасами… Но не раньше, чем будет исправлен любой вред, причиненный из-за моего недосмотра, и не будет воздано за каждое преступление. Если для этого понадобится работать день и ночь, то именно это вам и предстоит — всем, кроме моего льстивого притворщика, вице-президента, который постепенно незаметно исчезнет, а там, если ему будет угодно, может преспокойно пустить себе пулю в лоб… И в заключение, джентльмены, хочу вас предупредить. Если у кого-то из вас появится искушение спрыгнуть с этого прогнившего корабля, к созданию которого мы все так или иначе причастны, то будьте добры помнить, что я являюсь президентом Соединенных Штатов с неограниченными полномочиями. В самом широком смысле в их сферу входят также жизнь и смерть каждого из вас. Это только констатация факта, ничего более, но если кто-то воспримет такое заявление как угрозу, что же, это его личное дело. А теперь ступайте и хорошенько поразмыслите над тем, что я вам сказал. Пэйтон, вы остаетесь.

— Да, господин президент.

— Как вы думаете, Митч, они все поняли? — спросил Дженнингс, наливая себе и Пэйтону из бутылки, которую он достал из бара, спрятанного в левой стене Овального кабинета.

— Надо полагать, — ответил Пэйтон. — Если я немедленно не выпью этого виски, меня снова начнет трясти.

Президент оскалил зубы в своей знаменитой ухмылке и поднес Пэйтону бокал с виски к окну, у которого тот сидел.

— Неплохо для парня, который, по общему мнению, туп, как телеграфный столб, а?

— Это было необычное представление, сэр.

— Вот почему этот кабинет следует значительно уменьшить.

— Я не имел этого в виду, господин президент.

— Конечно, имели, и вы совершенно правы. Именно поэтому король, голый или в полном облачении, нуждается в сильном премьер-министре, который, в свою очередь, создает свою собственную королевскую семью — в данном случае из двух партий.

— Прошу прощения?

— Кендрик. Я хочу, чтобы он баллотировался.

— Боюсь, что вам трудно будет его убедить. По словам моей племянницы — я называю ее своей племянницей, хоть она мне вовсе не родня…

— Я все это знаю и знаю все о ней, — перебил Дженнингс. — Так что же она говорит?

— Что Эван прекрасно понимает, что произошло и что происходит, но пока еще ничего не решил. Его ближайший друг, Эммануэль Уэйнграсс, тяжело и, по-видимому, безнадежно болен.