Это мучительное пламя

Дарен понял смысл вопроса сразу же.

– Ничего такого.

Кейден кивнул.

– Мне нужны имена всех людей, которым ты дал хоть какой-то предлог ненавидеть тебя: загубленная карьера, причиненная обида, невыполненное обещание… малейший повод. Нам пора составить список и начать прогонять его по базе.

– Ты даже не представляешь, насколько велик будет этот список, – он усмехнулся, а затем сделал несколько быстрых и последовательных глотков, позволяя янтарной жидкости безжалостно обжечь горло. Наверное, именно после таких паршивых ситуаций люди и меняют своё отношение к алкоголю.

– Мы найдем его, – словно прочитав его мысли, заверил Кейден.

Дарен снова кивнул. На этот раз увереннее.

Сейчас, как никогда ранее, он желал найти этого ублюдка, припереть его к стенке, а затем придушить голыми руками. Не потому что этот негодяй хотел причинить боль ему, а потому что он угрожал его семье; людям, которых Дарен любил. Это был стандартный и понятный ход – если хочешь увидеть, как страдает твой враг, заставь его смотреть на мучения дорогих ему людей; заставь его бояться навсегда их потерять.

– Я поговорил с Итаном Фолком – хирургом, – сказал Дарен, заказывая ещё одну порцию виски, – он обещал молчать, а так же уничтожить все записи об операции и фрагменты осколков пули.

– Считаешь, что Палач может сфальсифицировать улики?

– Не знаю, – честно ответил он, – но рисковать не стану.

Они проговорили ещё около получаса. Кейден разъяснил дальнейшие действия его ребят, которые должны были заниматься не только охраной, но и поиском зацепок; всерьез повторил свою мысль насчет составления списка, который был крайне необходим; а так же напомнил, что его другу следует разобраться со значением фотографии. И это было самое трудное. Дарен, в самом деле, не понимал, что Палач пытался сказать ему своим чертовым посланием, но больше, чем это, он не понимал, какого дьявола ему было нужно. Чего он хотел?

Взгляд снова прошелся по снимку. Почти полностью выцветший; ничем не примечательный. Обыкновенная фотография, которая абсолютно ни о чем ему не говорила. Он вновь посмотрел на надпись: «Я шел плечом к плечу со Счастьем; Июль, 1995». Пальцы пробежались по глянцу. Ничего. Ни единой мысли.

Он подал знак официанту, чтобы тот плеснул ещё виски. Слова, которые Эбби сказала ему в больнице, начали вновь прокручиваться голове. Словно пленка, запрограммированная снова и снова повторять один и тот же фильм. Дарен опустил голову и запустил пальцы в волосы.

«В нас стреляли!»; «Моя семья могла пострадать!»; «Правды! Я жду правды!».

Он осушил стакан в несколько больших глотков. Его наполнили снова.

«Верить? Во что?»; «…поклянись, что не лжешь…».

Голова шла кругом. Алкоголь заглушал желание кричать.

«Ты снова делаешь это… отдаляешься»; «…есть вещи, против которых ты бессилен»; «Ты хочешь уберечь тех, кто тебе дорог… но не знаешь, когда следует остановиться…».

Боль. Жгучая, невыносимая боль, словно стараясь изо всех сил, безжалостно рвала его на части. Эбби была права. Он не знал, когда остановиться; не мог остановиться. Его Зверь не позволял. Он жаждал расправы – губительной, беспощадной; хотел наказать этого сукиного-сына, который перешел допустимую черту в тот самый момент, когда посмел посягать на жизнь его семьи. Но, выпустив наружу это животное и позволив ему чинить правосудие, Дарен поставит под удар всех, кого любит. Палач знал это. Знал. Поэтому ломал его частями.

Ощутив знакомый запах сандала и прикосновение к плечу, он дернулся.

– Что ты здесь делаешь?

– Пытаюсь понять, почему проснулась в пустой постели, – тихо ответила Эбби, а затем немного помолчала, переводя взгляд на стакан – какой он там был по счету? – Мне казалось, ты не пьешь.

Дарен криво усмехнулся.

– Как видишь, начал. Видимо, во мне всё же просыпаются отцовские гены.

– Пойдем спать, – мягко велела она, игнорируя его язвительное замечание.

– Нет, – он знал, что слишком грубо скинул её руку со своего плеча, но её касания лишь усиливали эту невыносимую боль внутри.

– Ты еле сидишь, – настаивала она, – тебе нужен сон.

– Я сам знаю, что мне нужно, – отрезал Дарен, заказывая ещё одну порцию виски.

– Нет, пожалуйста, – взволнованный голос заставил официанта помедлить, – ему уже хватит.

– Черт, Эбби, не решай за меня! – Взорвался он, резко вскакивая со стула. Дарен покачнулся, но она тут же подхватила его, не позволяя упасть. – Оставь… – Он попытался высвободиться из её хватки. – Не нужно нянчиться со мной!

– Тебе не следовало пить…

– Не помню, чтобы интересовался твоим мнением. – Резко бросил он, вынуждая её на мгновение прикрыть глаза.

– Сегодня не самое счастливое рождество, – тихо проговорила Эбби, изо всех сил стараясь не выдать дрожи в голосе. – Всё, что произошло, было нелегко… для всех нас. Но я хочу, чтобы ты осознал… что в этом нет твоей вины. – Её синие глаза посмотрели прямо в его, и она осмелилась подойти ближе. – Ты не мог знать, что это случится. И мне невыносимо видеть, как ты казнишь себя, думая иначе.

– Так не смотри.

– Не могу, – судорожно выдыхая, ответила она. – Я хочу помочь. Позволь мне понять…

– Понять, что? – До боли сжимая зубы, спросил Дарен. – Меня? Мое поведение? Мою сущность? Я такой, Эбби! Черт возьми, я именно такой! И ты всегда знала об этом!

– Мы вновь возвращаемся к тому, с чего начинали…

– Потому что вся наша жизнь циклична! – Разведя руками, нервно усмехнулся он. – И рано или поздно каждый возвращается к началу!

– В тебе говорит алкоголь, – прошептала она.

– В этом и проблема, – ухмыльнулся он, – ты всегда ищешь то, что оправдает меня, но правда в том, что мне это не нужно, потому что именно в такие моменты я и становлюсь собой!

– Нет, – качала головой Эбби, – это не так…

– Видишь! – Крикнул он, с силой ударяя себя в грудь. – Вот, какой я! Настоящий я! Грубый, вспыльчивый, безжалостный! А теперь хорошо подумай и ответь, нужен ли тебе такой зверь? Хочешь ли ты чувствовать постоянный страх? Ощущать боль и обиду и знать, что пока ты здесь, каждую минуту, каждый миг твоя жизнь всегда будет… – Дарен осекся; с языка были готовы сорваться слова «под прицелом», «в опасности», но он остановил их, – …такой. Потому что я никогда не изменюсь.

Эбби просто смотрела на него и ничего не говорила. Он знал, что своими словами причиняет ей сильную боль, заставляет страдать; но сейчас лишь одна мысль – лишь одна причина – вертелась в его голове: так было нужно; так было лучше. Находиться к нему так близко с каждым днем становилось всё не безопаснее. Он любил её. Черт подери, одному Господу известно, как сильно любил. Но боялся потерять. И этот страх с каждой миллисекундой всё сильнее затуманивал разум.

– Я буду ждать тебя наверху, – прошептала она, а затем переместила взгляд на вновь наполненный стакан. – Надеюсь, это в полной мере освежит твою голову.

Она сделала вдох, а затем обняла себя руками и направилась в сторону лифта. Дарен смотрел ей вслед, каждой частичкой себя ощущая, как больно и плохо сейчас было этой женщине. Ему казалось, что её плечи подрагивали, и она до белизны в пальцах стискивала плечи, будто бы не позволяя чему-то сильному вырваться на поверхность – будто бы изо всех сил пыталась не кричать, что есть мочи.

Он сжал челюсть, чувствуя, как кровоточит зияющая в груди рана, а затем опрокинул стакан, залпом выпивая очередную порцию виски.