Драматургия Югославии

ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Тот же день, воскресенье.

Слева часть деревенской церкви, видна церковная кафедра.

Справа ризница.

На улице сильный дождь.

Воинский отряд из Подбуковъя в ожидании присяги своему знамени. В церкви — д е т и, п о ж и л ы е м у ж ч и н ы, ж е н щ и н ы.

В ризнице стоит Г н и д о в е ц, он в белой рясе и в мантии.

Рядом с ним — д в а б е л о г в а р д е й ц а, за причетников.

Ф о н з а проходит через ризницу, мокрый от дождя и по обыкновению слегка навеселе.

Ф о н з а. Хороший денек, прекрасный день. Но дай нам, боже, дней получше. (Останавливается рядом с капелланом Гнидовцем, протягивает к нему указательный палец, будто хочет проткнуть его большой живот.) Вы знаете, кто такой Бетховен? (Не дожидаясь ответа.) Бетховен был один, а нас двое. Не вы и я, а я и я. А теперь вы мне скажите, вы, образованный господин, кто лучше — я или я?

Г н и д о в е ц. Лучше скажите мне, что делает священник, отчего его еще нет? Вы были у него?

Ф о н з а. Был. Но он не в себе.

Г н и д о в е ц (недоволен). Что с ним? Ему плохо?

Ф о н з а. Плохо? Нет. Ведь он не органист. Ни одному священнику не бывает плохо. И именно это-то и плохо. Но он не в себе. Напротив, тот у него. Но и тот, который у него, тоже не в себе. Соломонова логика, однако господин капеллан Гнидовец не такая гнида, чтобы не суметь понять.

Г н и д о в е ц (показывает ему рукой в направлении хора). Поднимайтесь-ка наверх к своему органу и постарайтесь протрезветь.

Ф о н з а (напевает какую-то мелодию). Я протрезвею, господин капеллан. Мне это не составит труда, потому что я пьян. Но как протрезветь тем, кто пьян, когда трезв?..

Г н и д о в е ц. Ну, вы выучили?

Ф о н з а (помахивая папкой с нотами, которую держит в руках). Да-да. Не беспокойтесь! Я видел и его.

Г н и д о в е ц (весь внимание). Кого — его?..

Ф о н з а. Его, его. (Снова начинает петь.) Он у священника, господин капеллан, а выглядит так, будто пьян. Хотя на самом деле — нет. В том-то все и дело.

Г н и д о в е ц (переглядывается с Каетаном, который только что вошел и стряхивает мокрую пелерину). Значит, это Андрей задержал священника?

Ф о н з а. Напротив, священник задержал Андрея, но все равно Андрей зашел далеко — usque ad Romam aeternam! Или, по-нашему, — до Вечного Рима!

Г н и д о в е ц. Убирайтесь, болтун!

Ф о н з а. Я-то уберусь, другие же пусть смотрят, как бы их не убрали.

Г н и д о в е ц. Лучше вы смотрите, чтобы опять не взяли не те ноты, как в прошлый раз…

Ф о н з а. Ну, тогда все в порядке, ведь я играл для него — по крайней мере наполовину. А наполовину — для революции.

Г н и д о в е ц (в бешенстве подходит к нему и, напрягая свой бычий затылок, сверлит его взглядом). Что вы сказали?

Ф о н з а (невинно). Вы разве не знаете, что мою жену зовут Люция и что она рёва, потому что имеет такого мужа, как я? И что здесь такого, когда иногда за своим органом я думаю о рёве Люции?

Г н и д о в е ц (грозит ему пальцем). Подождите, на прощание мы эту вашу революцию поближе рассмотрим.

Ф о н з а (оглядывается). Ничего страшного, хотя мне с некоторых пор кажется, что и она слишком вами интересуется. (Уходит.)

К а е т а н (исподлобья глядя ему вслед). Ваш органист не так глуп, чтобы не уметь притворяться более глупым, чем есть.

Г н и д о в е ц. Верно. Надо будет завести нового органиста. (Тише.) И священник должен завести себе нового племянника. Где его черт носит? (Одному из двух белогвардейцев, что стоят за причетников.) Поди к господину священнику и скажи ему, чтоб во имя господа не мешкал больше.

П е р в ы й б е л о г в а р д е е ц уходит.

(Второму.) А ты пойди к нашим и скажи им, что господину священнику не совсем хорошо, но что он скоро придет. Пусть потерпят. И женщинам на хорах скажи, чтоб пели.

В т о р о й б е л о г в а р д е е ц. Что?

Г н и д о в е ц. Что угодно. Мне все равно.

В т о р о й б е л о г в а р д е е ц уходит.

Г н и д о в е ц (Каетану, который и на него смотрит не слишком приветливо — все люди кажутся ему сомнительными). Сейчас я по крайней мере знаю, как обстоят дела с нашим композитором. Только… что же нам с ним сделать?

К а е т а н (жест, означающий смерть). Только вина не должна пасть на нас.

Г н и д о в е ц. Понимаю, понимаю, идея неплохая. Да, а что ваши два приятеля? (Озабоченно.) Что с ними? Их все еще нет.

К а е т а н (мрачно уставился на свои сапоги). Боюсь, их больше не будет.

Г н и д о в е ц. Помоги господь, что за времена! И всю их ношу должны переносить мы! Остальные же сидят в мышиных норах. Как пример — наш милый священник Дагарин. Вы думаете, он отправился в Любляну действительно лечиться? Как бы не так! Он убрался отсюда, потому что ему было страшно. Мне же такие эпистолы расписывал, что все внутри выворачивало. «Дорогой брат в господе, что делают мои овечки? Тебе кажется правомерным заботиться о них, показывая собачьи зубы? Не лучше было бы, если бы их — как это было во веки веков — пас пастырь, а собака охраняла бы их от волков?» И только после того как я ответил ему, что наши овечки остались без того, другого, и что я должен быть одновременно и пастырем и собакой, он заиграл на других струнах. «Как с приходом, дорогой брат в господе? Прошу тебя посмотреть — что со жбаном над боковой дверью? Когда я уезжал, он протекал. Да и кирпич обвалился в моей спальне. Замени-ка его, дорогой брат в господе. Позови Янеза Долинара. Он в этих делах толк знает». (Помолчав.) А вышло, что Янез Долинар в других делах еще больше толку знает… И вместо того чтобы он покрыл приход кирпичом, приход должен был покрыть его землею. Вот так-то с нашим священником, дорогой господин. Но уж сегодня он от нас не уйдет. Он освятит наше знамя и будет говорить, если бы мне даже пришлось вот этими руками тащить его сюда.

К а е т а н (по-прежнему глядя в пол, не более любезен, чем прежде). Это было бы политической ошибкой. Народ не должен узнать, что священник опасается заступаться за наше дело.

Г н и д о в е ц. Это верно. У меня в голове все уже перемешалось. И от итальянской власти помощь недостаточна. Тянут… Боже мой, я и забыл! Подождите, я посмотрю, пришли ли капитан Гобини и лейтенант Боккабьянка. (Приоткрывает дверь и боязливо смотрит в церковь, снова осторожно закрывает ее.) Слава богу, их еще нет. (Каетану.) Ну, вот так, как я уже говорил, — все на моих плечах.

К а е т а н (поднимает глаза). Ничего, они у вас крепкие.

Г н и д о в е ц (усмехается). Что есть, то есть, но…

К а е т а н (прерывает его). А теперь об этом Андрее. Что я думаю об этом, вам известно. Только ведь могло бы случиться, что вместо одного мученика получилось бы два.

Г н и д о в е ц (в замешательстве поправляет рясу). Пускай, да, но пусть это получится не по моей вине. А вам не кажется, что было бы правильнее иметь Андрея перед глазами?

К а е т а н (открывает требник, который Гнидовец положил на сундук перед ним). Уже имеем.

Г н и д о в е ц (удивленно). Вы уже знали, что он здесь?

К а е т а н (задумчиво листая требник). Красивые заглавия. (Взглянув на капеллана.) Конечно, ведь мы оба живем в одном приходе.

Г н и д о в е ц. Когда он пришел?

К а е т а н. Полчаса назад.

Г н и д о в е ц. Как раз тогда, когда священник должен был прийти сюда. Кто за ним следит, смею спросить?..

Из церкви доносится пение. В основном женские, уже немолодые, хрипловатые голоса.

К а е т а н. Доминик.

Г н и д о в е ц. А, вот как. Ну тогда мы можем не волноваться. Это старая змея. Штирийский батальон. Однако откуда вы его знаете — я имею в виду Доминика?

К а е т а н (рассматривая требник). Да вот знаю. Выберите мне еще одного такого же…

Г н и д о в е ц. Сегодня?

К а е т а н. Сегодня. И тогда за дело «Roma aeterna» можете больше не беспокоиться. Если парни себя оправдают, останутся при мне.

Г н и д о в е ц (которому не понравились последние слова, пытается, не слишком, правда, настойчиво, отговорить его). Однако, господин…

К а е т а н (просматривая требник). Что?

Г н и д о в е ц. Боюсь, я не смогу вам уступить Доминика или кого-нибудь еще подобного, поскольку мы здесь у нас только начали… и, как бы это сказать, людей, привычных, сами знаете, к чему… (в замешательстве) — к крови (пытаясь, правда, неуверенно, пошутить), которых эта жидкость бы не волновала, — таких мало. Вот даже меня…

К а е т а н (окидывает взглядом раскрасневшиеся лицо и шею Гнидовца). Худейте, и вас не будет волновать. (Снова погружается в чтение требника.) До чего красивые названия. Когда-то я изучал историю искусств.

Г н и д о в е ц (услужливо). Вот как?

К а е т а н. Древние письмена — это было моим увлечением. Моим хобби. Завидую я этим падре, которые годами сидели в монастырях и делали вот это. Их пальцы, Гнидовец, были перепачканы различными красками, только одной не было, той, которая вас волнует.

Г н и д о в е ц (не может удержаться, чтобы не спросить, хотя и побаивается). А вас — нет?

К а е т а н. Нет. У меня нормальное кровяное давление. Ну, ступайте теперь за каким-нибудь подходящим человеком.

Г н и д о в е ц (взглянул на Каетана, хотел что-то сказать, передумал). Иду, иду. (Смотрит на ручные часы.) Половина одиннадцатого. Как темно! (Открывает дверь и заглядывает в церковь.) Боже мой, они уже здесь — Гобини и Боккабьянка! И десять солдат с ними. Все напомажены как на пасху. Священника же нет. Кажется, мне придется самому отправиться за ним, хотя и не хочется.

Песня Марии звучит громче. Г н и д о в е ц уходит, тихо закрыв за собой дверь.

Каетан остается один. Откладывает требник, берет револьвер, осматривает его и затем несколько раз нацеливает на вход в ризницу.

В этот момент появляются Д а г а р и н и А н д р е й, за ними следует П е р в ы й б е л о г в а р д е е ц.

К а е т а н (быстро ориентируется, хотя ситуация довольно щекотливая). О, добрый день, профессор. (Андрею.) Как вы? Еще живы?..

А н д р е й (крайне усталый, промокший под дождем). Еще.

К а е т а н (священнику, пряча револьвер). Простите, это была чистая случайность. Пока мы ждали вас, я использовал время, чтобы поупражняться в стрельбе без прицела.

Д а г а р и н (белогвардеец-причетник помогает ему надеть рясу). В другой раз, пожалуйста, выбирайте для этого более подходящее место.

К а е т а н (усмехается). Хорошо, господин священник, выберу.

Осторожно входит худой, диковатого вида б е л о г в а р д е е ц.

О, глядите-ка, не наш ли это Доминик! Кто бы мог подумать, что я вас здесь встречу! (По-дружески подает ему руку, которую Доминик крепко пожимает, отвечая, как старая, искушенная змея, игрой на игру.) Впрочем, давайте выйдем за дверь, чтобы не мешать господину священнику. (Уходит с Домиником.)

А н д р е й (смотря им вслед). Мокорел стих, Каетан заговорил.

Д а г а р и н (Первому белогвардейцу, указывая на его форму). Что, в таком вот виде будешь причетником? Эх, чтоб тебя… Ну, давай мне кропило и требник.

Тот подает ему все необходимое для службы.

И как ты себя чувствуешь в этих итальянских… (поправляется) ну, в этой… форме?