Драматургия Югославии

П и к л я. Инструменты разбазарили, в сарае заржавело два вагона жести…

В и т о м и р. Убыток на сумму сто сорок семь миллионов! Неплохо ты нам подсиропил, тоже мне, председатель!

Б о р а. Да я для вас Бисмарк!! Но чего стоят мои умственные способности, когда я имею дело с вами! Спишите эту жесть в счет отходов. Выручим хоть какие-то деньги.

П и к л я. Значит, дуба дала лошадка, пропало все пропадом!.. Впрочем, с таким председателем мы большего и не заслужили!

Б о р а. Наручники ты заслужил! Все-все всплывет, вы ответите за это! Что я мог сделать один среди таких болванов? Перебросят меня товарищи на какое-нибудь другое местечко, где сотрудники будут доброжелательнее, вот тогда посмотрим, кто — кого!

В и т о м и р. Тебе так дадут по башке, что ты и своих не узнаешь! Если бы вместо тебя председателем был кто-нибудь другой, мы жили бы сейчас припеваючи!

П и к л я. Вы как хотите, а я подаю в отставку… Жена соглашается помириться, лишь бы я признался: да, я виноват. А что мне? Я уже нагулялся, и сейчас у меня есть куда вернуться — в тихую гавань! Оформлю пенсию… С этой Розикой намаялся я изрядно! А теперь будет во всех отношениях спокойно. (Уходит.)

В и т о м и р. Пропадет футбол, распадется клуб… (Уходит.)

Б о р а. И на чью же душу падет грех? На мою? Шушукайтесь теперь по коридорам, шушукайтесь! Но я еще до вас доберусь!

Один за другим выходят у ч а с т н и к и спектакля; каждый держится особняком, они будто не знают друг друга, но поют в один голос.

В с е.

«Бочонок, дубина, цепи,
Бусы, мужлан, дупло,
Угли, гвоздь, опахало,
Икона, мотыга, канал,
Нива, путы, прицел,
Отребье, пюре, Сербия…».

Бора кричит на них, и песня обрывается. В с е тихо уходят.

Б о р а (остается один). Стойте!

Входит С е л и м и р, с ним — М и л о е в качестве следователя и Г о ц а в качестве машинистки.

С е л и м и р. Остановились.

Б о р а. Кто идет?

С е л и м и р. Хоровод, коло.

Б о р а. Коло — три шага вперед, два на месте. Музыка, стоп!

С е л и м и р (подходит к нему с мрачным видом). Пароль: «Корабль сел на мель!»

Б о р а. Ответ: «Зачем человек рождается, если Он должен умереть!»

С е л и м и р. Ну вот, товарищ Бора, дальше ехать некуда.

Б о р а. Как говорится, до ста одного очка и обратно. Сейчас будем вести обратный счет.

С е л и м и р. А это товарищ Милое из отделения милиции.

Б о р а. Знаю.

С е л и м и р. А есть ли что-нибудь на свете, чего бы ты не знал?

Б о р а. Есть. Не знаю, когда умру.

С е л и м и р. И ты, конечно, хочешь, чтобы тебе сказали!

Б о р а. Только не нажимайте и вы на меня, чтобы потом не оказалось, что я не придерживался директив!

Гоца ставит машинку на стол, Милое занимает свое место. Появляются в с е у ч а с т н и к и спектакля, одетые в строгие парадные костюмы; они пришли, чтобы присутствовать на суде.

С е л и м и р (тихо). Меня как можно больше выгораживай, чтобы хоть кто-то остался, тогда мы выпутаемся! Я тебя не забуду… И пусть тебя не сбивает с толку то, что я буду громче всех кричать… так всегда делается… (Кричит.) Непримиримо…

Б о р а (забивается в угол, замечает Гоцу). Здравствуй, Гоца!

Гоца не реагирует.

Разве ты меня не помнишь, Гоца?

Г о ц а. Перестаньте городить чепуху! (Дает ему знак, чтобы он молчал.)

Б о р а. Как это ты меня не помнишь? Вспомни, ты приходила ко мне в кооператив полгода назад, просила принять тебя на работу… Я — Бора, председатель! Я тебя начал было обхаживать и не сразу установил, что ты беременна… С твоим зятем Витой мы ладили, он был при мне кадровиком. Но вовремя выкрутился!

Г о ц а. Может быть, но я не помню.

Б о р а. Да вспомни же ты! Я — Бора! Председатель кооператива!

Г о ц а (тихо). Извините, но нам, служащим, не полагается вести разговоры с подсудимым, не имеющие отношения к делу. (Громко.) Замолчите.

Б о р а (смотрит на Милое). Милое, да ведь это ты, мы же давно знаем друг друга!

М и л о е (делает вид, что не расслышал). Так значит, вы… такой-то и такой-то… Бора?

Б о р а. Я страдаю от избытка доброты, все добиваюсь какой-то правды для других, вместо того чтобы заботиться о себе.

Гоца печатает.

М и л о е. Да сядьте же. (Предлагает ему, как обвиняемому, стул.) Садитесь.

Бора садится. Пауза.

Б о р а. До каких пор, товарищ, я буду здесь сидеть?

М и л о е. Все зависит от вас, только от вас.

Б о р а. Я здесь баклуши бью, а на свободе мог бы еще принести пользу… А тут я опять на шее у государства.

Гоца печатает.

М и л о е. Продолжайте, продолжайте. Мы вас слушаем.

Б о р а. Я считаю, что и без того дорого обошелся государству. Зачем опять-таки предоставлять мне бесплатную квартиру и бесплатное питание?

Гоца печатает.

М и л о е. На чем мы остановились, товарищ Гордана?

Г о ц а. Мы подошли к вопросу о снятии с работы, товарищ Милое.

М и л о е. Верно?

Б о р а. Я не помню. Не знаю. Возможно… В какой-то мере. Частично. Что-то запамятовал. Напомните мне относительно… Не могу твердо сказать ни «да», ни «нет». Как вы скажете…

М и л о е. А что вам говорили, когда вас снимали с работы? И что вы сказали?

Б о р а. Да… ну… так… как-то… В один прекрасный день… Не помню, была ли то пятница или четверг.

М и л о е. Это не важно. Все малозначащее опустите.

Б о р а. Пригласили меня и говорят: «Товарищ Бора, ты не добился тех результатов, которых мы ожидали от тебя…»

М и л о е. А как вы считаете: добились вы или не добились? Да или нет?

Б о р а. Я полагаю, что нет, и я готов в любой момент самокритично отхлестать себя за свои недостатки!

М и л о е. А как вы можете оправдать те сто сорок семь миллионов, которые канули в мутную воду?

Б о р а. Этого я и сам не знаю… Сейчас все это суммировано, а ведь эта цифра складывалась постепенно, и нельзя было ее заметить, бросив взгляд на циферблат…

М и л о е. Так вы говорите, что дела шли во многом без вашего ведения, как вы утверждаете?

Б о р а. На меня взвалили, товарищ, больше, чем я мог поднять.

М и л о е. Но ведь могли бы и вы сами вовремя остановиться и задуматься, какой ущерб вы наносите…

Б о р а. Да, я был слеп и глух, признаюсь… Простите мне хотя бы половину. Вывалялся я тут в дерьме с головы до ног! Сто сорок семь миллионов пропустил за короткое время через свои руки, а толку — чуть. Потому что у меня пальцы какие-то… растопыренные! Я человек легкой руки, только пускаю все по ветру! Когда у меня есть деньги, я их разбазариваю направо и налево. Я не умею экономить на малых суммах. Конечно, надо было сигнализировать раньше.

М и л о е. И будьте добры сказать нам: чем же все кончилось?

Гоца печатает.

Б о р а. Расстались мы самым лучшим образом, я не думаю, что я оставил плохую память о себе у товарищей. Но разве мне самому легко — ведь у меня не было условий для роста. Ведь я воевал!

М и л о е. Давайте не будем здесь врать — вы отсыпались под одеялом во время войны. Прошлое у вас темное. Ведь так? Можете только кивнуть головой — этого будет достаточно.

Бора кивает.

Г о ц а. А что я должна писать?

М и л о е. «Обвиняемому было поставлено на вид».

Гоца печатает.

Так что же было потом, когда вас отстранили от работы?

Б о р а. Я понял, что, в конце концов, у меня золотые руки… и что лучше всего мне вернуться к своему портняжному ремеслу.

М и л о е. Вы так и сделали, не правда ли?

Б о р а. Да. Швейная машинка у меня была, выкройки — тоже, причем такие, какие мало у кого были во всем городе. А число клиентов росло изо дня в день, среди них появлялось все больше и больше руководящих лиц, которые хотели сшить себе что-нибудь пошикарнее и поэлегантнее… По своему карману.

Гоца печатает.

М и л о е. Ну и как вы справлялись?

Б о р а. Как сказать, как сказать. Знаете, поднатужился, да так, что и свою жилищную проблему решил своевременно. Это было моей первоочередной задачей.

М и л о е. Вы построили дачу раньше, будучи председателем кооператива. Так ведь?

Б о р а. Ага, но скромную. В ней довольно тесновато — на первом этаже живу я, второй сдаю иностранцам. Ведь трудно с жильем, должны же мы друг другу идти навстречу! Но довольно-таки неудобно — дача находится вблизи от стадиона… по воскресеньям так шумно.

Гоца печатает.

М и л о е. А вообще-то как вы живете?

Б о р а. Как вам сказать, бывает и хуже. Но, если принять во внимание, что я не страдал от перебоев в работе городского транспорта…

М и л о е. Вы купили автомашины себе, жене, сыну и дочке, еще когда были председателем кооператива. Так?

Б о р а. Если бы я не сделал этого вовремя, я бы страшно намучился. Но человек ведь и родится для того, чтобы мучиться. Вот есть у тебя, к примеру, дача на взморье, есть у тебя дача в горах, но ведь до них надо добраться? А бензин стоит дорого. Страховка все растет.

М и л о е. Вы не обижаетесь, что мы были вынуждены возбудить против вас судебное дело?

Гоца печатает.

Или вы чувствуете себя виновным?

Б о р а. Нет у меня никакого чувства обиды. Товарищи, я сделал все, что было в моих силах!

Гоца печатает.

Но и этот Шпира, видимо, в чем-то виноват? Надо бы и его подвергнуть перекрестному допросу!

М и л о е. Новый председатель, товарищ Витомир Камбаскович, разделался и с этим вашим Шпирой. Шпира отказался от своей мастерской. Деньги у него есть, но скоро он растранжирит их и перейдет на свою пенсию ремесленника. Вот так. Будете обжаловать?

Гоца печатает.

(Как бы случайно наклоняется к Боре, тихо.) Для тебя будет лучше, если ты не подашь жалобу.

Б о р а. Обжаловать не буду.

Гоца печатает.

М и л о е (тихо). Ты же знаешь, Бора, как оно, когда исполняешь служебные обязанности… Все будет в порядке. (Громко, официально.) В соответствии с законом вы имеете право на обжалование в течение пятнадцати дней.

Гоца печатает.

Б о р а. Я могу пожаловаться только своему покойному батьке на то, что он родил меня таким наивным.

М и л о е. Перед лицом неоспоримых фактов, свидетельствующих о том, что новый председатель в отличие от него добился желаемых результатов, портной Бора глубоко раскаялся и, опустив голову, выслушал приговор.

А Бора и не думает опускать головы. Наоборот, пугливо озираясь, скалит зубы.

Г о ц а (печатает и говорит одновременно). В знак одобрения зал суда разражается аплодисментами. (Закрывает машинку и уходит.)

Б о р а. Осталось мне только костюмчик заменить! Без бортовки, без лацканов. Без аппретирования! Таким уж я родился, все других пропускаю впереди себя. А Камбаскович пожинает плоды моего труда! Все благодаря мне, моим связям, моим выкройкам, моим образцам. Всю жизнь я позволял меня использовать. И все себе что-нибудь да урвали у бурного хода мирного строительства. Только я получил пятнадцать лет… Используют и сейчас. У меня научились подшивать подкладку, копируют мои покрои пальто, пиджаков, брюк, жилетов. Потому что бескорыстный я и простодушный. Никогда не поумнею… И когда оттрублю свой срок, я снова возьмусь за старое, но по-новому! Ибо человек не может скрыться от самого себя, такова уж его судьба, каждый должен нести свой крест и идти дальше своей тернистой дорогой… Нелегко быть сербом. Найдется ли хоть кто-нибудь, кто бы проводил меня… на тот свет. Иду-иду. Ну и что? Хоть и тюрьма, но зато бесплатно! Ведь и она для людей! Ну так растяни же мехи гармошки, знаешь, как это делается? Поддай плиссировку!