Повести о Куликовской битве

5

Рассмотрим текст Сказания о Мамаевом побоище, находящийся в летописце Хворостинина (ГИМ, собр. Уварова, № 116). Эта поздняя обработка Сказания отличается некоторыми, присущими исключительно только ей вставками из фольклорных текстов, а также расширением, путем введения ряда подробностей явно позднего характера, отдельных эпизодов.

О позднем происхождении данной редакции прежде всего свидетельствует ее окончание, которое представляет собой контаминацию из нескольких различных текстов. Так, рассказывается о гибели Мамая в Кафе, а затем снова говорится о его гибели от Тохтамыша. Только в этой редакции рассказывается, что тела убитых Пересвета и Осляби привезли в Троицкий монастырь. Далее повествуется — это уже восходит к основному тексту Сказания, — что во время возвращения русских войск с поля битвы Сергий поведал братии о победе русских над татарами, хотя они должны были бы об этом знать, поскольку в монастырь уже привезли после битвы Пересвета и Ослябю. В эту редакцию вводится ряд мелких подробностей. Сообщаются совершенно фантастические сроки, вызванные стремлением растянуть рассказ о походе великого князя московского на Куликово поле. Получается, что из Москвы на Куликово поле русские шли четыре месяца: из Москвы русские войска выходят только 9 мая в 4 часа дня, в Коломну они пришли 18 мая, где пробыли 12 дней, после этого пошли в Рязань, на реку Воронеж прибыли 28 августа и стояли там 12 дней, и т. д. В этой редакции помещен большой эпизод, рассказывающий о приходе Дмитрия Донского в Рязань и о его спорах с Олегом рязанским, которого он уговаривает идти вместе против Мамая: «И приидоша великий князь Дмитрий Иванович к славному граду Рязани месяца июля в 1 день на память святых чюдотворцев Козмы и Демяна и сташа на пути среди града Резани, и стояша тут великий князь Димитрий Иванович 6 дней, а войско свое большое отпустиша наперед себя. И послаша великий князь Димитрий Иванович послов своих ко князю Ольгу резанскому, чтоб Ольг готов был со мною на брань против безбожнаго царя Мамая, сына боярского Григоря Сукина да Игнатья Орлова с товарищи…» Чтобы усложнить рассказ, называются по именам самые незначительные персонажи; сообщаются часы того или иного момента похода, битвы и т. п. О том, что это не подробности, отражающие действительные события, а более поздние вставки, сочиненные редактором этой редакции, свидетельствует то обстоятельство, что по именам называются действующие лица эпизодов, явно сочиненных автором данной редакции Сказания, например, имена послов от Дмитрия, когда он якобы пришел в Рязань, к Олегу рязанскому. В этой редакции по имени назван гонец, с которым великий князь посылает на Москву весть о приходе к нему на помощь Ольгердовичей, — Тимофей Воронцов. Грамоту великому князю от Сергия принес старец Нектарий; о видении венцов над русским войском рассказывает «нехто сын боярский именем Тимофей Загоскин» и т. п.

Явно поздний характер имеет рассказ о сборе думы у великого князя московского. Великий князь, узнав о готовящемся нападении Мамая, «послаша по славному граду Москве трапезников вызывати князей и бояр, и детей боярских, и стольников, и стряпчих, и жильцов, и посадцких торговых людей, чтоб шли в кремль город все к думе, к великому князю Дмитрею Ивановичу».

Под влиянием былинных текстов создан рассказ о пире, устроенном великим князем в честь Захария Тютчева (в этой редакции он назван Назарием Тетюшковым): «…и как будет пир на веселе и дариша великий князь Дмитрей Иванович Назаря Тетюшкова драгими кубками, и золотыми аксамиты, и камками, и бархаты, и отласы, и драгими сукнами, и даша ему аргамака с конюшни своей во всем наряде конском, и даша ему окольничество в славном граде Москве, и даша ему место за столом своим пятое под Дмитреем Волынским, и поверсташа род ево в чашники и в стряпчие и в жильцы…».

Близость этой редакции к устному народному творчеству мы видим и в ряде фразеологических оборотов, в лексике: «конь под ним — под татарским богатырем, — аки змей»; Владимир, обращаясь к воинам, говорит: «Братия моя милая, хто стар человек — тот буди мне вторый отец, хто в середович — тот человек буди дядя рода моего, а хто млад — и тот человек буди мне вторый брат».

Самый характер повествования, живой и увлекательный, украшенный различными подробностями, обилие заимствований из народно-эпического творчества, приближение лексики к живому разговорному языку — все это свидетельствует о том, что данная редакция скорее всего возникла в XVII в.

Близок к рассмотренному тексту и текст Сказания в списке ГИМ, Музейное собр., № 824, но он очень дефектен и содержит лишь самое начало.