Повести о Куликовской битве

8

Прибыв в Коломну, великий князь, как повествуют сказания, устроил на следующий день на обширном поле смотр полкам. Были «уряжены», распределены полки и поставлены над ними воеводы. Тотчас же за смотром последовала переправа русского войска через Оку («и взем благословение князь великий от архиепископа коломенскаго и перевезеся реку Оку со всеми силами»). Но это известие неверно. По Ермолинской летописи, Дмитрий Иванович с войском вышел из Коломны и остановился при устье Лопасни, впадающей в Оку. Тут к русскому войску присоединились князь Владимир Андреевич и окольничий Тимофей «в остаточных», т. е. последними. По Ермолинской летописи, русские войска выступили из Коломны 20 августа, по Новгородскому хронографу они пришли в Коломну лишь 28 августа («на память святаго Моисея Мурина»). В данном случае хронология летописи более достоверна, так как за один день войско не могло пройти 100 верст от Москвы до Коломны.

По сказаниям, из Коломны в степь была послана новая застава («сторожа») во главе с Семеном Меликом «и иных многих ведомщов 90 человек».

Русское войско стояло при устье Лопасни три или четыре дня и переправилось через Оку только 24 августа («за неделю до Семена дни», т. е. за неделю до 1 сентября). Это был решающий момент для определения дальнейшего маршрута русских войск. Великий князь, находясь со своим войском у устья Лопасни, собирал вести о татарах («переимая вести про поганых»). К этому времени Мамай уже подошел к Дону и остановился в степи, «в поле близ Дону», ожидая литовскую армию.

От устья Лопасни русское войско двинулось к Дону. Точный маршрут от Оки до Дона неизвестен, но о нем можно судить, основываясь на следующих соображениях. В «Книге Большому Чертежу» говорится, что обычный путь, которым татары совершали набеги на Москву и ее окрестные города, шел мимо Тулы: «А дорога Муравской шлях лежит мимо Тулы». Татары переправлялись выше Тулы через Шать и затем через Упу на Костомаровом броде около Дедилова, в 20 верстах от Тулы… «А Упа река вытекла из Волово озера от верху речки Непрядвы, и реки Мечи, и реки Соловы, и Плавы, от дороги от Куликова поля с Муравского шляху»[712]. Таким образом, русское войско двигалось к Дону по направлению Муравского шляха — главного пути, по которому татары вторгались в Подмосковье, переправляясь через Оку при впадении Лопасни или у Каширы. К югу от Оки начиналось «дикое поле», нетронутая степь, опасные места, где быстролетные татарские отряды угрожали на каждом шагу. Поэтому поход русских войск по степи занял 12 дней (с 24 августа по 6 сентября). Последнюю дату указывают летописи («за 2 дня до рождества богородицы», праздновавшегося 8 сентября). Подойдя к Дону, русское войско двинулось далее на юг, придерживаясь его левого берега, видимо, как более безопасного. Впрочем, это обстоятельство предпочтем оставить для объяснения исследователям, хорошо знакомым с местностью, прилегающей к Куликову полю.

По сказаниям, 4 сентября в урочище Березуе, или Березае («на месте, нарицаемом Березай»), в 23 верстах от Дона два воина из заставы привели нового «сановитого языка» из ханских приближенных. «Язык» показал, что татарское войско уже недалеко. Мамай шел медленно, ожидая прихода литовских «и рязанских подкреплений.

Когда русское войско подошло к Дону, возник вопрос, где же встретить татарские полчища — на левой или на правой стороне реки. Сказания приписывают инициативу перехода русских войск на правую сторону Дона Семену Мелику, или Мелюку, из сторожевой засады. За ним гнались татары и притом так нагло, «безстудно», что почти столкнулись с передовыми русскими отрядами: «до тех пор, пока и полки русские увидели». Мелик сообщил, что Мамай стоит уже на Гусином броде и к утру подступит к реке Непрядве. Поэтому он советовал великому князю «исполчиться», прийти в боевую готовность, чтобы татары не напали первыми: «да не предварять поганий»[713].

Некоторые сказания приписывают инициативу перехода на другую сторону Дона двум Ольгердовичам, тогда как московские бояре против этого возражали: Ольгердовичи подхлестнули своих коней и перебрались через Дон, а за ними устремилось все войско[714]. Но рассказ о храбрости Ольгердовичей мало достоверен, в нем даже имя князя Ягайла заменено именем его отца Ольгерда. Это указывает на то, что данная легенда возникла тогда, когда память о событиях уже стерлась. К тому же литовские князья в сказании называют московских бояр крамольниками — в духе памятников XVI в.

О разногласиях при выборе места для сражения говорится и в Ермолинской летописи. В ней рассказывается, что русские полководцы долго стояли, раздумывая; одни говорили: «идем за Дон», а другие не хотели, говоря: «Умножились враги наши, татары, литовцы, рязанцы». Ночью великий князь приказал сделать мосты и отыскать броды. Утром 8 сентября русское войско переправилось на другой берег Дона. Таким образом, инициатива переправы через Дон принадлежала самому Дмитрию Донскому, который подготовил ее, а не просто по-удалецки перемахнул через реку со своими воинами.

Говоря о причинах, понудивших русских полководцев перейти Дон, мы в первую очередь должны отметить необходимость для русского войска опередить соединение татар с литовцами. Эту причину выдвигает Ермолинская летопись, вкладывающая в уста Мамая слова: «Подвигнемся к Дону, доколе приспеет к нам Ягайло»[715].

Переход через Дон говорит о решимости русских сражаться до конца, так как пути для их отступления после переправы были крайне затруднены. Громадное войско Мамая неминуемо должно было идти через Куликово поле, которое лежало на Муравском шляхе.

По Ермолинской летописи, русские войска переправились через Дон в самый день битвы, по сказаниям же — накануне сражения. В сказаниях мы находим рассказ о ночном гадании великого князя и Дмитрия Волынца в поле, «промеж двумя великими силами». Обратившись в сторону татарского лагеря, великий князь и Дмитрий Волынец слышали «стук велик. и кличь, аки гром гремит, трубы многие гласят», в русском же лагере была «тихость великая». Верная примета предвещала русским победу. Приникнув ухом к земле, Дмитрий Волынец услышал, как на татарской стороне раздавался вопль, точно девица кричала плачевным голосом, тогда как на. русской стороне женщина плакала о детях своих. «Жду победы на поганых, а християном много падения будет», — так он растолковал эти приметы.

Описание ночного гадания Дмйтрия Донского и Дмитрия Волынца замечательно по своей красоте и поэтичности, но не является исторически достоверным. Как мы уже убедились, русские войска переправились через Дон в день битвы, поэтому вряд ли была эта поэтическая ночь перед битвой. Но если уж ее оставлять, то следует отнести на одни сутки раньше и считать ночью перед переправой через Дон. В рассказе о гадании сказалась душа русского народа, грозного и в то же время жалостливого к своим врагам: «земля плачет» чужеземным языком о детях своих. Эта печаль о погибших детях и неутешных матерях — высокая народная правда, вечная жажда мира и справедливости.

Само описание гадания перед боем правдоподобно и соответствует привычкам воинов средневековья. То же самое можно сказать и о противопоставлении шумного татарского лагеря тихому лагерю русских воинов, смелых, но не бахвальных перед сражением. Вспомним строки знаменитого стихотворения Лермонтова о Бородинской битве: «Но тих был наш бивак открытый», вспомним белые рубашки русских солдат, которые они надевали перед кровопролитными битвами, точно перед праздником или перед смертью.