Повести о Куликовской битве

7

Мамай предполагал встретиться со своими союзниками, литовским князем Ягайлом и рязанским князем Олегом, в верховьях Оки. Это и предопределило маршрут татарских войск вверх по Дону. Путь по Дону вел к Москве и ставил под угрозу Рязанское великое княжество, делая из рязанского князя вольного или невольного союзника Золотой Орды.

Прямой путь к Переяславлю Рязанскому из Литовского великого княжества также проходил по Оке. В верховьях этой реки располагалось несколько мелких княжеств, подчинявшихся литовским великим князьям. Дорога из Литвы к Оке шла по Угре. Дальше Ягайло двигался со своим войском через Одоев по Упе, правому притоку Оки. Таким образом, создавались условия для соединения трех ратей — татарской, литовской и рязанской. Соединение трех войск предполагалось где-то в районе Тулы, судя по маршруту Ягайла через Одоев, хотя летописи указывают, что местом встречи войск Мамая и Ягайла должна была быть Ока. Опасность соединения татарских и литовских сил представлялась современникам настолько реальной, что о ней говорится и в летописях и в сказаниях. «Подвигнемся к Дону, доколе приспеет к нам Ягайло», — так будто бы рассуждал Мамай.

Необходимость помешать объединению Мамая с его союзниками, надо полагать, и определила план войны, принятый Дмитрием Донским. Вместо обороны речной линии Оки с опорой на Коломну и Серпухов Дмитрий Донской переправился через Оку и двинулся в степь к верховьям Дона навстречу Мамаю.

Наши летописи и сказания о Мамаевом побоище очень противоречивы по своим данным, но их сопоставление все-таки дает возможность установить хронологию событий, предшествовавших Куликовской битве. По летописной повести, великий князь узнал о наступлении татарских войск в августе. Весть об этом прислал в Москву сам рязанский князь Олег: «Мамай вдет со всем царством в мою землю Резанскую на мене и на тебе, а ти ведомо буди, и князь литовский Ягайло идеть на тебя же с всею силою»[706]. Данное известие характеризует противоречивую позицию рязанского князя, готового присоединиться к более сильной стороне.

По-иному рассказывается об этих событиях в Новгородском хронографе, сохранившем более древний текст, чем Никоновская летопись, которую обычно цитируют при рассказе о Куликовской битве[707]. В нем говорится, что у великого князя Дмитрия Ивановича была поставлена в степи крепкая стража: «удалых людей 50 человек великого князя двора». Стража должна была стоять на реке Воронеже, где в это время кочевал Мамай со своей ордой. Татарские передовые отряды подстерегли русских стражников и взяли их в плен. Однако — одному из стражников удалось бежать, и он примчался в Москву с вестью о движении татараких войск. Великий князь никак не ожидал такого известия, заставшего его в момент пира в кремлевских набережных палатах: тогда пили чашу в честь его двоюродного брата Владимира Андреевича серпуховского. Это случилось 23 июля.

Сообщение хронографа носит отпечаток народного сказания. Дмитрий Иванович будто бы ударил золотой чашей о дубовый стол. Рассказ о пире, прерванном известием о грозящем нападении татар, звучит как песенный мотив, обычный в наших былинах.

Великий князь спешно, «вборзе», послал в Боровск за князем Владимиром Андреевичем, а также к воеводам и князьям: «и повеле им скоро быти к Москве всем». После того, как Владимир Андреевич, князья и местные воеводы собрались в Москве, великий князь начал «думати» с ними «думу». Посовещавшись, они постановили («здумаша тако») разослать гонцов по городам с призывом всем людям собраться на Коломне «на мясопуст госпожа богородица», т. е. на успеньев пост (с 1 по 14 августа).

Тогда же в степь была направлена новая застава «крепких юношей 70 человек». Они должны были стоять на реке Быстрой Сосне, притоке Дона, добывать «языка».

Когда застава по какой-то причине «замедлила в поле», великий князь послал «вторую сторожу». Начальником ее он назначил «поляника старого» Климента Святославля и «крепких иных юношей» 33 человека. Застава встретила Василия Тупика, который вел с собой долгожданного пленника. «Язык» оказался вельможей из ханского, «царева», двора. Он сообщил, что Мамай действительно идет на Русь, сговорившись с Олегом рязанским. Царь спешит, «осени требует». Последние слова несколько непонятны. Возможно, речь идет об осенней дани, которую Мамай надеялся получить в русских землях. Проще же думать, что термин «осени требует» говорит о стремлении Мамая напасть на Русь, пока еще не наступили осенняя распутица и холода.

Новые вести из степи пришли в августе. По некоторым сказаниям, Дмитрий Донской в это время находился у игумена Сергия, но, как мы видели выше, рассказ о поездке Дмитрия в это время в Троицкую лавру мало достоверен.

Русское войско, собравшееся в Москве, выступило в поход в конце августа[708]. Был тихий и ясный августовский день. Множество народу собралось в Кремле, стояли на площади и на улицах, на городских стенах и башнях. Тяжким было последнее прощание воинов со своими семьями. Жены давали своим мужьям «конечное целование», как уходящим почти на верную смерть, как уже покойникам. Войско выходило из Кремля тремя воротами: Никольскими, Фроловскими (Спасскими), Константиноеленскими. Последние ворота находились южнее Спасских, на той же стороне кремлевского треугольника, они выводили к Варварке или к мосту через реку. От него тянулся путь к селу Котлы; этой дорогой шел с войском сам великий князь.

Но дадим слово древнерусскому поэту, ярко описавшему, как русские воины пошли на защиту родины.

«Тогда ведь как соколы оторвались от золотых колодок, из каменного града Москвы и возлетели под синие небеса и возгремели своими золотыми колокольчиками, хотят ударить на многие стада лебединые и гусиные. Это, брат, не соколы вылетели из каменного града Москвы, это выехали русские удальцы с своим государем, с великим князем Дмитрием Ивановичем; а хотят напасть на великую силу татарскую»[709]. Живая вера в предзнаменования, надежда на благополучный исход борьбы со злыми врагами заставили современников увидеть добрый знак в том, что в спину русским воинам подул попутный ветер. «Солнце ему на востоке сияет, путь ему показывает!» — восклицает тот же не известный нам поэт старого времени о выступлении Дмитрия Донского в поход;

Из Москвы войска шли к Коломне тремя путями. Владимир Андреевич серпуховской со своим отрядом двигался по Брашевской дороге[710], пролегавшей вдоль Москвы-реки мимо монастыря Николы на Угреше. Далее Владимир Андреевич переправился на другой берег реки: «Уже бо стук стучит и гром гремит в раннюю зарю: князь Владимир через Москву-реку перевозится на красном перевозе в Боровске». «Красный» (прекрасный, красивый) перевоз на Москве-реке находился, по-видимому, у подножья так называемых Боровских курганов, поблизости от впадения реки Пахры в Москву. Мимо курганов теперь проходит Рязанское шоссе. Этот перевоз назывался и Брашевским и Боровским. Последнее название путало комментаторов, потому что город Боровск, расположенный совсем в другом месте, также принадлежал Владимиру Андреевичу.

Белозерские князья шли Болвановской дорогой. Направление ее не вполне ясно. Она, видимо, проходила по левой стороне Москвы-реки, начинаясь от современной Таганской площади в Москве. Местность около этой площади еще сотню лет тому назад называлась Болвановской, а стоящая тут церковь известна под названием «Николы на Болвановке». Трасса Болвановской дороги примерно совпадает с трассой современного Рязанского шоссе. Она сходилась с Брашевской дорогой у Боровского перевоза[711].

Великий князь Дмитрий Иванович с третьим отрядом двигался, как уже говорилось, Серпуховской дорогой на село Котлы, которое находилось на южной окраине Москвы и только совсем недавно вошло в чёрту города. Сборным пунктом для всех трех отрядов была назначена Коломна.

Новгородский хронограф так определяет силы трех отрядовъ с Владимиром Андреевичем шло 30 тысяч, с белозерскими князьями — 25 тысяч, с великим князем — 50 тысяч воинов. Общая цифра всех воинов, двинувшихся из Москвы в поход против Мамая, по этому свидетельству несколько превышала 100 тысяч человек.