Повести о Куликовской битве

Князь же великий видев полци свои вельми учрежены достойно и сшед с коня доловь и пад на колену прямо великому полку, черному знамени, на нем же бе образ владыкы господа нашего Исус Христа, из глубины сердца нача призывати велегласно: «О, владыко вседержителю, виждь смотреливым си оком на люди своя, иже твоею рукою сотворени суть и твоею кровию искуплени из работы вражия. Внуши, господи, глас молитвы их и отоврати лице свое от нечестивых, иже творят зло рабом твоим. Молю бо ся образу твоему святому, и пречистой твоей матери и твердому и необоримому молитвенику о нас, тебе русскому святителю, на его молитву надеюся, смею призивати имя твое святое». Князь же великий всед на конь свой и яача по полком ездити со князи и с воеводами и коемуждо полку рече своими усты: «Братиа моя милая, сынове русския, молодыя и великия, уже нощь приспе, а день приближися грозный. Бдите и молитеся и крепитеся, господь силен во бранех, и зде пребудем кождо на месте своем. Во утрии же день поспешите, братия, надобет урядитися, уже бо гости наши ближают, на реце на Непрядве. Во утрии же день имамы вси пити общюю чашу смертную, поведеную. Тое боесмя чаши еще на Руси жадали за многа дни. Но уповайте на бога жива, мир вам братия». Отпусти же брата своего князя Володимера Ондреевича вверх по Дону в дуброву, яко утаитися полку его. И дав ему своего двора избранных витязей, и еще отпусти с ним известнаго воеводу Дмитрея Волынца.

Уже нощь приспе светносного праздника рожества святыя богородица, дни же одолжившуся и сияющу, бысть же тогды теплота и тихость в нощи той, и мрачныя росы явишася. Поистинне, нощь не светла неверным, а верным же просвещена есть. И рече Дмитрей Волынець великому князю: «Повем тебе, княже, примету свою искусную, уже бо долго нощи вечерняя заря потухла». Князь же великий Дмитрей Иванович, поим с собою брата своего князя Володимера и литовские князи едины, и выехаша на поле Куликово, и став посреди обоих полков, и обратися на полк татарской, и слыша стук велик и клич, аки торги снимаются, аки гради зижуще, аки трубы гласяще. И бысть назади их грозно волци воюще велми, по десной же стране ворони кличют. И. бысть глас велик птичь: вранове же играют по реце той, аки горы колыбашеся, по реце той по Непрядве гуси и лебеди непрестанно крылы плещуще, необычную грозу подают. И рече Волынец великому князю: Слышасте ли сиа?» И ркуще ему князь великий: Слышим, брате, гроза велика». И рече Волынец: «Призываю княже, обратитеся на полк русский». И бысть тихость велика. И рече великому князю: «Что слышасте, господине?» Он же рече: «Ничто же, токмо видехом огневи многи, и зари мнози снимахуся». Рече же Волынец: «Оставите, княже господине, добра знаменна, призывайте бога, не оскудей верою». И паки рече: «Аще ми вера есть». И сниде с коня и пад на десное ухо и приниче на землю и предлежа на долг час и воста и абие пониче. И рече ему князь великий Дмитрей Иванович: «Что есть, брате?» Он же не хоте сказати. Князь же великий много нудив его, он же рече: «Едина ти есть на пользу, а другая не на пользу. Слышах землю плачющюся на двое: едина страна, аки жена некая вдовица, а другая страна, аки некая девица, аки свирель просопе плачевным гласом. Аз же много тех примет пытах, и сего ради надеюся о бозе святем и святых мученик Бориса и Глеба, сродники вашими, аз чаю победы на поганых, а наших много падет».

Князь же великий то слышав и прослезися. И рече: «Будет, господине, победа». И рече Волынец: «Не подобает сего, государю, в полцех поведати никому же, но токмо бога молити и святых его призывати».

И рано утре начата на кони своя садитися и повеле всякому крестом огражатися, то бо есть победа на поганых. В ту же нощь нехто муж имянем Фома Хабычеев, разбойник, поставлен сторожем от великого князя на реце на Чюдо на Михайлово крепкою сторожою от поганых. Сего же уверяя бог и откры ему видение в нощь сию. И виде на высоте облак изряден прииде от востока велик зело. И от полудненыя страны приидоша два уноши светлы зело, имуще в руках своих по мечю остру и ркуще полковником татарским: «Кто вы повеле требити отечество наше? Нам дарова господь стрещи его, начнем сещи их, то ни един от них не избысть». И оттоле человек той верен бысть и целомудр. И наутриа поведа великому князю единому. Он же глагола ему: «Не глаголи сего никому же». Сам же востав и воздев руце на небо и нача плакатися и глаголати: «Господи, владико человеколюбие, молитвами святых мученик Бориса и Глеба помози ми, яко Моисею на Амалика и прадеду нашему великому князю Александру на хвалящагося на римского короля Магнуша, и разорив его отечество. Но поели на ны милостью свою и просвети нас благоутробным своим милосердием. Не предай же нас, раб своих, на смех поганым, да не порадуются врази наши и да не ркут в странах своих: «Где есть бог их, на него же уповаша»? Помози, господи, православному христьянству, иже имянуют имя твое святое».

Приспе же праздник сентября 8, начало спасенна нашего, рожеству святей богородицы, свитающу пятку, восходящу солнцу, и бысть утра мгла. И начата стязи христьянстии простиратися и трубы мнози трубити. Уже бо русских князей и воевод и всех удалых людей кони укротеша, глас же трубный кождо под своим знаменем, полци же идоша, елико как кому повелеша по поучению. Часу же второму наставшу, начата трубити ото обоих стран. Татарския же трубы яко онемеша, а русския полки утвердишася. Еще полк с полком не видитца, поне же бо утро велми мгляно. И земля под ними стонет, грозу подает на восток до моря, а на запад [280] до Дуная, поле прегибающеся, кровавыя реки выступающе из мест тех. Великому же князю преседающе на борзый конь и ездящу по полком глаголющу: «Отци и братия мои, господа ради подвизайтеся, святых ради церквей и веры ради христьянския. Сия бо смерть не смерть есть, но живот вечный. Ничто же убо земнаго не помышляйте и не желайте брате земнаго живота, но да венцы увяземся от Христа бога душам нашим».

Утвердив же полки русския, и спиде с того коня на иной конь и совлече с себя приволоку царьскую и в ыную облечеся, той же конь даст под Михаила под Ондреевича под Бренка и ту приволоку на него положи, иже бе любим паче меры, и то знамение повеле под ним возити. И под тем знаменем убиен бысть за великого князя. Князь же великий став и воздев руце свои на небо и вложи в недра своя, выим крест живоносный, на нем же бе воображение страсти господни, в нем же бе древо животное, восплакася горко и рече: «На тебе же надеюся, конечное живоносное древо, крест господень, иже сим образом явися царю Констянтину греческому, и дал еси ему брань сущу на нечестивых и не оскудным образом победи их. И не могуть обрезаннии человеци противу образа твоего стояти. И тако удиви, господи, милость свою на рабе своем». Се же ему глаголющу, в тоже время привезоша ему книги от преподобнаго игумена Сергея, в них же бе написано великому князю и всем русским князем мир и благословение и всему православному войску. Князь же великий от преподобнаго приим писание и прочет и целова посолника его любезно. Тем же писанием, аки бронями некими, вооружився твердо. Еще же даст ему от старца дар посланный, хлебец пречистые богоматери. Князь же великий сьед хлебец святыя троица: «Пресвятая госпоже богородице, помогай нам молитвами твоего игумена Сергея». И. приим конь свой и взем палицу свою железную и подвижеся ис полку вон и восхоте преже сам почати от горести душа за свою обиду. Мнози же князи русския, и воеводы, и богатыри, удержаша его и возбраниша ему: «Не подобает тебе, государю, самому в полку битися. Подобает тебе особе ё полку стояти и нас разсмотрите, то пред кем нам явитися. Егда спасет тебя господь, великого государя, и кому случитца смерть или живот, и ты почему разумеешь, кого как чтити и кого како жаловати. Мы же вси готовы есмя головы своя положити за тебя, за ласкова государя, а тобе подобает память творити и в книгах писати памяти деля русских сынов, иже по нас будут, яко же иногда Леонтей Феодору Тирону память сотворити. Аще ли тебе единаго изгубим, то который успех будет нам. И будем яко стада овчие не имущи пастуха, учнем скитатися по пустыням и пришед волцы расхитят ны, и кто может нас собрати. Тебе же государю подобает спасти себе и нас». Князь же великий прослезився и рече: «Братия моя милая, добры ваши речи и не могу отвещати противу вас, известно бо глаголете, но паче спейте, токмо похваляю вас. Вы бо есте блажении раби, но паче весте и разумейте мучение святаго мученика Арефы, егда мучен бысть царем Амиритским и Дунасом Жидовином, и по многих муках повеле его царь усекнути. И крепцы его воины и доблии воеводы, един пред единым, спешит на преди посечен быти. И единоумно вси главы своя под меч кланяху, видяху конец живота своего. И един некоторый воевода возбрани своему войску и рече: «Ведаете, брате, не аз ли у земнаго царя на пиру преже вас чару приймах. А ныне тако же хощу преже вас христову чашу пити и преже вас умрети и венець от рукы христовы приняти». И приступив воин главу ему отсече и последи 500 воин усечени быша. И ныне, братие, кто есть боле мене в русских сынех, но аз вам глава, а мне бог глава, вся бо от господа благая прияхом, а злых ли не хощем терпети. На мя бо единого вся си воздвигошася и вижу вас побиваемых, а к тему прочее не терплю, да опщую чашу имам с вами пити и общею смертию имам умрети с вами вместе».

Полци же начаша сступатися. А передовой полк ведет Дмитрей Всеволожь, да Володимер брат его. А с правую руку идет Микула Васильевич с Коломенцы и с ыными со многими. Поганий же идут обапол, негде бо им разступитися. Поганых много, а места с них нет. Безбожный же царь выехав с трема с темными князи на место высоко зря человеческаго кровопролития. Уже бо близ себя сходятся. Выеде же печенег ис полку татарского пред всеми, мужеством являяся и хоробруя, подобен есть древнему Голияду. Видев же его Пересвет чернец, любчанин родом, иже бе в полку у Владимера у Всеволожа, и двигся ис полку вон и рече: «Сий человек ищет себе подобна, аз же хощу с ним видетися». И бе на нем шелом архаггелского образа, вооружен бе скимою по повелению игумена Сергея. И рече: «Отци и братия моя, простите мя грешнаго, и брат мои Ослебя моли бога за мя». И напусти на Печенега того и рече: «Игумен Сергей, помози молитвою своею». Он же паки устремися противу ему. Крестьяне же вси воскликнуша: «Господи, помози рабу своему». И ударишася крепко, мало что земля под ними не проторжеся. И спадоша с коней оба на землю и умроша, ни един ни от единаго не отъиде.

И наставшу третьему часу дни. Видев же се князь великий и рече: «Видите, братия, гости наши ближают нас. Водят промежи собою поведеную, весели уже быша, и рече: «Братия, руокия удалцы, время приближися, а час прииде». Удариша же кождо по коню своему и кликнув: «Боже христьянски, помози нам». И ступишася обои вой и крепко бьющеся, не токмо оружием, но и сами о собя избивахуся друг о друга, под конскими ногами умираху, от великие тесноты задыхахуся, яко не мощно бе им вместитися на поле Куликове. Еще бо место тесно межи Доном и Непрядвою. На том бо поле сступишася силнии полци вместо, из них же выступаша кровавы [281] зари, от мечнаго сияниа яко молниа блистают. И бысть троскот от копейнаго ломлениа и от мечнаго сечениа, не мочно бе зрети грознаго часа смертнаго, во един час в мегновении ока от колка тысяч погибает созданиа божия. Воля божиа совершается. Час же 4 и 5 бьются, не ослабеют христьяне. Уже бо 6-му часу наставшу, божиим попущением и грех ради наших, начаша поганий одолевати. Мнози же велможи избиени бысть от поганых, удалыя же витязи яко древо дубравное скланяхуся на землю. Под конские „копыта мнози сынове русския сотрошася. Самого же великого князя уязвиша, он же уклонився от войска и сниде с коня и с побоища, яко не мощно ему битися. Мнози об стязи великого князя подсекоша татарове, но божьею силою не требишася, но паче укрепишася. Се же слышахом от вер наго самовидца глаголюща. Сей же бе от полку князя Володимера Ондреевича, поведа великому князю видение: «В 6 годину дни над вами небо отверсто, из него же изыде багряна заря и над вами ниско дръжашеся, той же облак исполнен рук человеческых. Кояждо рука держаше венцы, ова потыри, ова проповеди пророческия, а из ыныя же, аки нения иныя дарове различныя. Внегда же наставшу 6-му часу, мнози венци испустишася на русския полки». А поганий же от всюду заидоша, оступиша около христьян, зане же оскудеша христьяне, но все поганыя полки.