Повести о Куликовской битве

Побоище великому князю Дмитрею Ивановичу на Дону с Мамаем в лето 6889-го

Повесть полезна от древняго списаниа сложенна являющи сия победы, како случися брань на Дону православным христьяном з безбожным царем Момаем, како возвыси господь род христьянский, а поганых уничижи и посрами их суровство, яко же иногда Гедеоном на Мадиамы и православным Моисеем на Фараона. Подобает нам ведати величия божия, како сотвори господь волю боящихся его и како способствова господь бог великому православному государю нашему князю Дмитрею Ивановичю и брату его князю Володимеру Ондреевичю над безбожными татары.

Попущением божиим, а научением диаволим воздвижеся некоторый царь от восточныя страны, именем Момай, еллин сы верою идоложрец и иконоборец, злый христьянский ненавистник и разоритель. Вниде в сердце его подстрекатель диавол, како всегда пакости деяше христьянству, и попусти его разорити православную веру христьянскую, яко славитца имя господне в людех тех. Господь же, что хощет, то и творит. Он же безбожный царь Момай нача завидети первому безбожному Батыю и новому Улиану, нача испытывати от старых Еллин, како Батый пленил Киев и Володимерь и всю Русскую и Словенскую землю. Они же сказаша ему, како уби князя Дмитрея Юрьевича и иныя многи православныя князи изби и многи монастыри оскверни и вселенную церковь пречистую златоверхую разграбил и бысть убо пленение велико. Но того не разуме нечестивый, якю господу годе будет, тако же, яко и Ерусалим в оны дни пленен бысть Титом римским и Новходносором царем Вавилонским за их согрешение, но не до конца прогневаетца господь, ни в веки враждует.

Слышав же то безбожный царь Момай, нача быти палим диаволом, непрестанно ратуя на христьянство, и нача глаголати ко своим упатом и князем и уланом: «Аз тако не хощю творити, како Батый, како изждену князи и которые городы красны довлеют нам, и ту сядем тихо и безмятежно поживем». Но рука божия высока.

По малех же временех и по глаголех тех перевезеся великую реку Волгу со всеми своими силами и многи Орды присовокупив к себе и рати ины понаимова, Бесермены и Армены, Фрязы, Черкасы, Ясы и Буртасы, и глаголя им: «Обогатеем руским златом». И поиде на Русь, сердйтуя, яко лев рыкая, и яко неутолимая ехидна, и доиде реки до усть Воронежа и распусти облаву свою и заповеда улусом своим: «Ни един вас не пашите хлеба, да будете готовы на Руския хлебы». Слышев то Олег князь рязанский, яко царь Момай кочюег на Воронеже, а идет на великого князя Дмитрея Ивановича московскаго, и бысть убо у Олга резанского скудость ума во главе, и сотона вложи ухищрение в сердце его, и посла посол свой с великою честью и з дары ко царю к Момаю, и писа ярлыки сим образом: «Восточному царю Момаю твой посаженник и присяжних Олег князь рязанский много тя молит. Слышах, господине, яко хощеши итти на Русь на своего посаженника и присяженика и служебника на князя на Дмитрея Ивановича московского, огрозитися ему хощеши. Ныне же, господине, приспе время твое, злата и сребра наполнися земля Московская. Но вем, царю, яко кроток есть человек, князь Дмитрей, егда услышит имя ярости твоея, то отбежит в далниа отоки, в Новгород или на Двину, а злато и сребро, то все во твоей руце да будет. Мене же, раба твоего, дръжава твоя, царю, пощади, да и аз бо велми устрашаю Русь и князя Дмитрея. Но еще, царю, молю тя: оба есмя раби твои и аз обиду велику приях от того князя Дмитрея, но еще, царю, не то едино: егда аз погрожу ему о своей обиде твоим имянем царьским, но он того не рядит, еще же и град мой Коломну за себя взял, но о том о всем молю тя, царю». Другаго же посла послал к великому князю Ягайлу Олгердовичю литовскому, умисливше свои худым умом. Ум бо его, аки детище младо. Посла же грамоту к великому князю Ягайлу литовскому: «Олег князь рязанский. Радоватися пишу, вем бо, яко издавна мыслил еси московского князя Дмитрея изгоните и Московскою отчиною владети. Ныне бо ти время приспе, яко великий царь Момай идет на него и на землю его, и приложися к нему. Яко тебе царь даст Москву и иныя грады, Дже от твоея власти, а мне Коломну и Муром и Володимерь, иже близ моея власти. Аз бо ему дары послах, а еще ты к нему пошли своего посла, кацы имаши дарове, и пиши к нему книги, яко же сам веси паче мене». Ягайло же, то слышав, рад бысть велми и захвали другу своему, по велику, Олгу рязанскому, и посла посол свой ко царю и дары безсценныя и книги писа к нему сим образом: «Великому восточному царю Момаю, князь великий Ягайло литовский, твой присяженник, много тя молит. Слышах, господине, хощеши улус свой казнити московского князя Дмитрея, того ради молю тя царю, яко велику обиду сотворил есть князю Олгу рязанскому, а мне тако же пакости деяше, но молим тя оба раби твои; да приидет държава твоего царства, да и мы видим твое смотрение нашея грубости от московского князя Дмитрея». Веи же глаголють лестью на великого князя и ркуще в себе: «Егда услышит имя царево и нашу присягу к нему, то отбежит в Новгород Великий или на Двину, а мы сядем на Москве и на Коломне. Аще царь приидет и мы его усрящем болши сих, царь же возратитца, а мы княжение Московское разделим по цареву велению, о во к Вилне, ово к Резани, яко вемы, имать нам царь дати ярлык свой и родом нашим по нас».

Но сами ся не ведяху, что глаголаху, аки несмыслении младый детища, не ведуще божия силы и владычня смотрениа. Поистинне бо рече: «Аще кто держит добрая детели, то может быти без многих врагов». Князь же великий Дмитрей Иванович, образ смиренна нося, высоких ища, и еще же не слыша сих ни единаго, еже совещаша о нем ближнии его. О таковых бо пророк рече: «Не помысли суседу своему зла, да зло тебе не постигнет». И паки: «Ров изры, ископа, и впадеся в него».

И приидоша послы от Ягайла литовского и от Олга рязанского к безбожному царю Момаю и дары ему многи даша и книги написанныя. И возрев царь в книги и чаяше облести и нача глаголати с темными своими князи. Они же разумеша, яко прележно их писание. И рече царь: «Яко мнех во едино совокупление будут на нас, ныне же разность велика межи ими. Имам убо присно на Русь быти послов отпустил и писах писание Ягайлу литовскому и Олгу рязанскому. «Писаете ко мне, на дарех ваших вас хвалю, и сколко хощете Русский земли, тем вас дарю, но толико присягу имейте ко мне, а стретите мя с своими силами, где успеете, да одолеете своего недруга. А мне ваша пособье не добре надобет. Аще бы хотел, то древний Иерусалим пленил бых своею силою, яко же Халдеи. Но чести вашея хощу, моим имянем, а вашею силою, распужен будет князь Дмитрей московской, да огрозится имя мое во странах ваших. А мне царю достойно подобна себе бысть, доволен есми царьския чти, князем своим рцета». Послы же их возратишася к ним и сказаша им, яко царь здравит вам велми и захвали по велику. Они же скудным умом своим возрадовашася о суетнем привете, а не ведыи: бог дает власть, ему же хощет. И не вем, что сиа реку, аще бы врази были собе, то о собе бы брань сотворили, ныне же, что сиа глаголють: «Едина вера и едино крещение», а к безбожному приложилися, вкупе хотят с безбожным гонити православную веру. О таковых бо патерик рече: «Поистинне отсекошася своей масличны, присадишася к дикой масличне». Тако и си беззаконний отвергошася своей веры православной христьянской и приложишася к безбожному.

Олег же нача поспешивати и слати к Момаю послы и рече: «Подвизайся, царю, скоро». О таковых бо рече писание: «О не разеужение пути беззаконных, и собирают себе досаждение и понос, правых же путь обрящется». Ныне же Олга новаго Святополка нареку.

Слышав же то князь Дмитрей Иванович, яко грядет на него царь Момай на христову веру, ревнуя безгласному Батыю. Князь же Дмитрей опечалися велми о безбожном нахожении, восстав, иде пред честную икону, иже стоит у него в головах, и пад на колену нача молитися со слезами и рече: «Господи, аще смею молитися, смиренный раб твой, и простру уныниа моя, но на тя, господи, надеюся и возверзи печаль мою. Ты свидетель еси, владыко, не сотвори нам, яко же наведе на град наш злаго Батыя, а еще страх той и трепет в нас есть велик, не до конца прогневайся на ны. Ведаю, господи, яко мене деля хощешь потребити землю сию, аз бо согреших пред тобою паче всех человек. Не сотвори им зла, слез моих ради, укроти, господи, сердце сверепому и сотвори, господи, яко Езекею». И рече: «На господа уповаю и не изнемогу». И посла по брата своего, по князя Володимера Ондреевича и по вся воеводы и князи местный. Князь же Володимер Ондреевич в своей бяше области, в Боровсце, и скоро приехав на Москву, и мнози князи и воеводы сьехашася.

Князь же великий Дмитрей Иванович, поим с собою брата своего князя Володимера Ондреевича, и иде ко пресвященному митрополиту Кипреяну и рече: «Веси ли, отче, настоящую нашу беду, яко царь безбожный Момай идет на нас в неукротиме образе сь яростию». Митрополит же Кипреян рече великому князю Дмитрею Ивановичи): «Повежь ми, господине, чем еси к нему не исправился». И рече князь великий Дмитрей Иванович: «Во всем, отче, доволно по отец своих уставу, но и еще боле воздах ему». Митрополит же Кипреян рече: «Видиши ли, господине, попущением божиим, а наших ради грех, идет на землю нашу. Но вам подобает православным князем тех нечестивых дары утолити четверицею сугубо. Аще ли того ради не смирится, но господь его смирит, той бо рече: «Господь гордым противится, а смиренным дает благодать». Яко же случися великому Василью в Кесарии быти и яко иды ис Перс злый преступник Улиан и хоте разорити град его, он же помолися богу со всеми хрестьяны, и собраша злата много, дабы отступника утолити. Господь же посла на него воина своего Меркуриа, он же уби гонйтеля невидимо. Ныне же возми злата много сколко можешь, пошли противу ему и еще исправися пред ним». Князь же великий, слышев от митрополита, иде в казну свою з братом своим и взем злата много. И избра некоторого юношу от двора своего, имянем Захарью Тютчева, доволна суща смыслом, и дав ему два толмача умеюще языку еллинску и отпусти его ко царю. Захариа же доиде земли Рязанския, слышев же, что Ягайло литовский и Олег рязанский приложилися к Момаю, и посла к великому князю посла тайно. Князь же великий, то слышев, нача сердцем двизатися от ярости, и горести наполнишася и начаста ся молити: «Господи боже мой, на тя надеюся, любящему правду. Аще ми враг пакости деет, то подобает ми противу его тёрпети, яко искони есть враг христьянству, но сии друзи мои искрении, како умыслиша на мя. Суди, господи, межи има и мною, аз ни единому их сотворих зла, развее чести и даров от них взимах, а им тако же воздаях, но суди, господи, по правде моей». Поим же брата своего князя Володимера, и иде второе ко пресвященному митрополиту Кипреяну и поведа ему, како Олег рязанский и Ягайло литовский приложилися и совокупилися с Момаем. И рече ему Кипреян митрополит: «Ты, господине княже, сам веси, кою обиду сотворил еси има». Князь же великий проелезися: «Господине, пред богом грешен есми, а к ним ни единыя черты, по отец своих заповеди, преступих николи же. Но веси, господине, сам, доволен есми своими отоки, а к ним кою обиду сотворих. Но не вем что ради умножишася на мя стужаюши ми». Митрополит же рече к нему: «Ты, господине, сам веси закон божий: кто творяй правду, не подвижютца на нь человеци, яко праведен господь и правду возлюби. Но те обыдоша тя. яко пси мнози, суетно поучаются на тя, ты же имянем господним противися им. Господь да будет ти помощник в правду, а от всевидящего ока владычня, како можеши избежати, и от крепкия руки его избыти».