Злая сказка

Зверь

Осень в этом году была холодной и дождливой. Как древняя старуха, она никуда не спешила, топталась на месте и хрустела костяшками пальцев. Больные, с воспалёнными суставами, они в то же время были цепкими и беспощадными. Перечное зелье спасало Хогвартс от эпидемии гриппа, но настроение его жителей с каждым днём портилось всё больше. По утрам ученики неохотно вставали со своих постелей и шли на занятия. Казалось, что в воздухе повисли отголоски надвигающейся бури. Пока ещё слабые, пахнущие озоном и прелым листьям, они робко касались нас и тут же отдёргивали невесомые руки. Было пока рано говорить о чём-то конкретном, но чувство тревоги прочно обосновалось в наших сердцах.

Мы вновь сблизились. Меня, Минерву и Гильберта объединяла цель и воспоминания о нашем погибшем друге. Это были прочные цепи, надёжные и крепкие. В конце сентября Розье застукали во время дуэли с учеником на год младше него. Правда, на дуэль тот фарс походил мало. У мальчика не было палочки, в то время как его противник развлекался, насылая на него далеко не безобидные чары. Впервые после случая с Эндрю Риддл не смог спасти своего приятеля от наказания. Снятые баллы и отработка были ничтожны по сравнению с пошатнувшейся властью Тома.

Мы уверенно двигались к цели, и следующей нашей жертвой стал Эйвери. Я долго сопротивлялась, не желая принимать участия в авантюре. Ведь он был моим другом, правда, не самым надежным, но я не хотела вредить ему. Блэр иронично усмехался, слушая мои доводы, а потом провёл пальцами по рваному шраму на щеке и спросил, кем же был для меня он, Гильберт? Я слишком хорошо помнила тот день, когда Джонатан изуродовал его лицо и сумел избежать наказания. Поэтому проглотила, словно кость, готовые сорваться с губ слова защиты и сказала, что сделаю всё, что от меня потребуется.

За долгие годы я в совершенстве освоила искусство лжи. Заманить Эйвери в ловушку было не сложно, как и подсунуть ему заколдованную шкатулку. Минерва трансфигурировала её из одного ядовитого растения. Оно не было смертельным, но ожоги, оставляемые им на коже, заживали очень долго. И болели. Настолько сильно, что человек порой сходил с ума от такой изощрённой пытки. Обезболивающие зелья и чары делали только хуже. Мне было жаль и Джонатана, и Гильберта. Первого я напоила чаем с подмешанным туда зельем нечувствительности, перед тем, как он взял в руки шкатулку. Пусть хотя бы на короткий промежуток времени его не будет терзать боль. Второй почувствовал себя отомщённым, когда его враг попал в медицинское крыло. Я же предала, вновь переступая через себя на пути к цели.

Убирая ближайших сторонников Риддла, мы лишали его власти на факультете и подрывали доверие учеников и профессоров к нему. Ведь если он подвел один раз, то это могло повториться вновь. А если это произошло дважды? Трижды?

В октябре Лестрейндж упал с метлы во время матча, Мальсибер слег с тяжелым отравлением. Тома стали сторониться. То тут, то там слышался шёпот, и он не был уважительным или восхищённым. Страх. Отвращение. Ненависть. Без своих сторонников Риддл стал изгоем на собственном факультете, но по-прежнему был опасным. Несколько раз мы едва не попались на горячем. Я знала, что он что-то подозревал. Возможно, даже знал, кто именно испортил ему безупречную репутацию, но у Тома не было доказательств.

Я продолжала держать ментальные блоки и оставаться рядом, чтобы не случилось. Риддл за это был искренне благодарен мне, называя своим ангелом-хранителем. С трудом сдерживаясь, чтобы во всём не признаться, я улыбалась ему, целовала и говорила, что всё скоро наладится. А оно не налаживалось.

Действуя теми методами, которыми не брезговал пользоваться Том, я всё больше чувствовала себя грязной и испорченной. Ещё одна жертва, ещё одна ложь и друг, шепчущий мне, что доверяет. Очередной громкий и безобразный скандал, а в ответ безмятежная улыбка и его тихое: «Устал, посиди со мной немного».

Дошло даже до угрозы со стороны Слизнорта лишить Риддла значка старосты. Дескать, такой ненадёжный человек не может больше быть лицом факультета. В какой-то момент я почувствовала, что что-то сломалось внутри Тома. Он стал замкнутым и молчаливым. Прежний лоск и обаяние сползли с него, как дешёвый лак, обнажая неприглядную сердцевину. Последней каплей стало то, что мы лишили его маленького, но прибыльного бизнеса. Риддл готовил зелья, сложные, опасные и запрещённые. Дядя Блэра работал в аврорате и с наводки племянника смог легко вычислить волшебника, который был посредником между Томом и заказчиками. Лавочку прикрыли, и моему другу вновь пришлось рассчитывать на мизерную школьную стипендию.

Мне было стыдно. Большинство из моих новых вещей были куплены на деньги Риддла. «Грязные деньги», — говорила Минерва. А я знала лишь то, что они не имели ни цвета, ни запаха. Это была отличная возможность прилично заработать, а условности... Да разве могли быть условности, когда отчаянно хочешь выбраться из того болота, в котором оказался не по собственной воле?

Раненый зверь опасен. Его нужно было добить. Я понимала, что когда друг возьмёт себя в руки, то нанесёт ответный удар. Точный, жёсткий, смертельный. Поэтому нам оставалось сделать последний шаг, узнав, чего больше всего боялся Риддл. Вместе с этой затянувшейся осенью должен исчезнуть тот, кто долгие пять лет подводил меня к грани. Ломал, сминал и лепил из маленькой Гермионы Грейнджер идеального друга и союзника. Во мне больше не было страха, но так же исчезло и сострадание. Том не знал об этом, не догадывался. И когда настанет время открыть карты, я не буду ни о чем сожалеть.

* * *

— Ты не обязан этим заниматься.

— Я хочу помочь.

Мы с Томом были в старой кладовке, примыкающей к классу нумерологии, и сортировали старые свитки и книги. В воздухе кружилась пыль и пахло лакированным деревом. Хрупкие жёлтые страницы грозились вот-вот рассыпаться, поэтому аккуратность и бережность сейчас были превыше всего.

— Гермиона, куда их положить? — спросил Риддл, указывая на стопку книг, которые мы уже перебрал.

— В шкаф. Только обнови на них охранные чары.

Том кивнул и занялся делом. Хотя эти издания не были раритетными, профессору не хотелось, чтобы они потерялись.

Некоторое время в комнате слышалось поскрипывание пера (это я составляла каталог) и тихое бормотание Риддла. Чары, которые необходимо наложить, не были сложными, но требовали терпения и внимательности. Послышались скрип открывающейся двери и звук, похожий на шипение рассерженной кошки. Щелчок, тихое: «Мерлин». Я не хотела оглядываться: и так знала, что увижу.

Эту злую шутку придумал Гильберт. Он же и запустил в старый скрипучий шкаф боггарта. Мне досталась роль волшебной дудочки, которая должна была заманить зверя в ловушку. Минерва в это время сторожила вход в класс, чтобы никто не смог нас потревожить. Роли были написаны, розданы и выучены на зубок. Теперь осталось сыграть их так, словно от этого зависела наша жизнь.

— Стой! Не уходи, — голос Тома был слабым, надтреснутым.

Я сначала не поверила собственным ушам. Этого не мог сказать Риддл! Он не просил — приказывал. Не мечтал — брал то, что хотел. Не обижался — мстил. Том был сталью, закалённой и прочной, а не податливой медью. Я оглянулась и с удивлением посмотрела на... себя. Вьющиеся, растрёпанные волосы, лёгкое летнее платье и бездна ненависти в глазах. Это была я и в тоже время не я. Незнакомка, которая случайно оказалась рядом с нами и теперь отравляла одним своим присутствием наш с Томом хрупкий мир.

— Ты убийца! — отрывисто воскликнула она и, развернувшись, скрылась в шкафу, напоследок громко хлопнув дверью.

— Гермиона!

На одно безумное мгновение показалось, что Риддл рванет следом за ней. Попытается остановить, уговорит остаться. Но мгновение прошло, а он так и остался стоять на месте.

Всего лишь взмахнул волшебной палочкой и устало сказал:

— Риддикулус.

В шкафу что-то заворочалось, взвыло, а потом затихло. Том сел на пол, подогнув одну ногу под себя, и совершенно не аристократично потёр красные воспалённые глаза. В последнее время он плохо спал, но старался не злоупотреблять зельями. Зависимость была плохой подругой.

Я, отложив перо и пергамент, подошла к Риддлу. Слишком медленно, чтобы это могло быть расценено как дружеский порыв. Неуверенно протянув к нему руку, я застыла в полушаге. Что я могла сейчас ему предложить? Жалость и участие — в них Том никогда не нуждался. Доверие? Он уже давно его имел. Правду? Да, это действительно единственное, что сейчас по-настоящему было для него важным.

— Том, — тихо позвала я.

Он никак не отреагировал. Продолжал всё также сидеть, ссутулившись и наклонив голову. Я опустилась рядом с ним на корточки и попросила:

— Поговори со мной.

— Зачем? Ты опять будешь лгать.

— Не... Ох, я действительно виновата перед тобой, — признание далось мне легко.

Риддл молчал. Мне необходимо было растормошить его, встряхнуть, рассердить, в конце концов! Только чтобы он не молчал — это неправильно.

Ему не нравилось, когда прикасались к его волосам. Мысль мелькнула, подразнив кончиком яркого хвоста, а потом, вильнув, исчезла. Осталось лишь желание, мимолетное и пакостливое.

Я провела ладонью по его волосам. Гладкие, мягкие, густые — они были частью, чертой на идеальном портрете. А я нарушила её. Не стёрла, нет. Лишь взъерошила, сминая целостность и принося хаос в детали.

Риддл повернулся ко мне и хмуро взглянул на ладонь, робко замершую в нескольких дюймах от его лица. Мы словно опять вернулись на несколько лет назад и играли в игру-угадайку. Вот только не было ни правил, ни ставок. Только ощущения, полунамёки, желание. И взгляд: тёмный, тяжелый, откровенный.

В этот раз первый шаг сделала я. Наклонилась, ловя чужое дыхание губами и поцеловала. А Том ответил. Не сразу, нет. Сомневался, наверное, стоит ли подпускать меня опять так близко. Стоит ли доверять?

«Кому верить, если не тебе?»

Все люди имели страхи, слабости и привязанности. Риддл не стал исключением.

Я не сопротивлялась, когда он притянул меня к себе. Стал покрывать поцелуями лицо, шею, ключицы. Мантия оказалась на полу, как и рубашка. Но нам всё равно было жарко. Хотелось большего, хотелось быть ближе. Дыхание стало тяжелым, прерывистым. Я отчаянно цеплялась за его плечи, боясь потерять хотя бы мгновение ощущение опьяняющей близости. Руки, казалось, жили своей жизнью. Пальцы спускались вниз, к груди, животу, бедрам. Задерживались на миг, рисуя замысловатые фигуры, и скользили дальше, напористо и бесстыдно. Я выгнулась и застонала, сильнее прильнув к нему. В ответ раздался мягкий смех, и Том прошептал:

— Всегда вместе... обещай...

Я кивнула. Говорить было слишком сложно, невыносимо, больно. Казалось, что один неверный звук может разрушить всю сказку, сотканную из паутины и утренней росы. Ведь это сон, всего лишь сладкий сон. А просыпаться так не хотелось...

* * *

Я сказала друзьям, что Риддл боялся смерти. Правда стала бы концом для Тома как лидера и личности. Не было сомнений в том, что Минерва и Гильберт сумели бы придумать грандиозную гадость, а я бы вновь играла роль приманки для зверя. Вот только я устала. Хватит игр. Это противостояние должно было закончиться, иначе последствия стали бы катастрофическими. Мотылёк, летящий на пламя свечи, сгорал, но стая мотыльков могла погасить пламя. А рисковать не хотелось. Нам всем нужен был мир, пусть и зыбкий, как речной песок под пальцами ног.