От ненависти до... любви?

Глава тридцатая

Даже сейчас, вспоминая то время, я чувствую какую-то безысходность. Словно заново переживаю те дни. Как будто в воздухе исчезло что-то лёгкое, светлое, а взамен появилось нечто тяжёлое, несущее в себе угрозу — такой была обстановка в имении. Мы с Люциусом старались сохранять видимость того, что у нас всё хорошо. В обществе наш спектакль удавался, и при детях — тоже. Но Драко с Асторией всё понимали, и Драко попытался выяснить у меня, что произошло между мной и его отцом. Разумеется, рассказывать ему я ничего не стала.

Однако вскоре после того случая с Роном каждую ночь мне стал сниться один и тот же сон. Мне снилось, что я снова нахожусь в том зале Малфой-мэнора, где меня пытала Беллатриса. Я оглядываюсь и вижу Люциуса. Палочка в его руке направлена на человека, лежащего у его ног. Приглядевшись, я вижу, что это Рон. В следующую секунду Люциус произносит заклинание, и тело Рона сводит судорога. Я бросаюсь к другу, чтобы его защитить — и натыкаюсь на незримый барьер. Я кричу, умоляю Люциуса прекратить пытку — но он как будто не слышит меня. В отчаянии я оглядываюсь на двери, пытаясь понять, куда можно побежать, чтобы позвать на помощь — но как только я смотрю на очередной выход, он как будто растворяется, и вместо него оказывается каменная стена. Вслед за дверьми в каменную стену превращаются и окна, и комната как будто становится меньше, и это уже не комната, а каменный мешок без единого выхода. Освещено только пространство вокруг Люциуса и Рона. Я хочу аппарировать — но у меня нет палочки. Поняв, что мне ничего не остаётся, кроме как смотреть на мучения друга, я закрываю глаза — и слышу мужа: «Если ты не будешь смотреть — он будет умирать медленно. Смотри — и облегчишь его участь». Понимая, что нахожусь в безвыходном положении, я открываю глаза и на коленях умоляю Люциуса пощадить Рона. Всё бесполезно. Тело моего друга перестаёт вздрагивать от очередного заклинания Люциуса, и муж наконец-то смотрит на меня. С дьявольской усмешкой он говорит: «Ну вот, теперь ты с ним до конца своей жизни», а затем аппарирует. Комната погружается в темноту, и как только я осознаю, что обречена на смерть, замурованная с телом Рона, — я просыпаюсь.

Первый раз я посчитала этот сон обычным ночным кошмаром, которые время от времени снятся любому человеку. Когда он повторился на следующую ночь — я сочла, что это отражение моих неосознанных страхов, и попыталась разобраться, что может означать в нём то или иное событие. Сумев убедить себя, что больше этого сна не увижу, я легла спать — и снова проснулась ночью в холодном поту.

Когда зелье сна-без-сновидений не помогло, стало ясно: мой кошмар вызван каким-то заклинанием. Поскольку никому, кроме Люциуса, погружать меня в подобный ужас не было нужно, а единственная магия, которую он мог применить против меня, была родовой, я сразу же пересмотрела книгу родовых заклинаний — но не нашла там чего-либо похожего.

Я стала бояться ложиться спать, задерживаясь как можно дольше в комнатах детей или в библиотеке, стараясь понять, что со мной происходит. Обращаться к целителям я не хотела. Боялась, что наша размолвка с Люциусом станет известна за пределами семьи. По этой же причине я перестала лично общаться с Гарри и Роном. А ещё мне не хотелось им объяснять перемены в моей внешности. Я похудела, побледнела. Вокруг глаз не сходили тёмные круги. Я выглядела настолько плохо, что дети, здороваясь со мной по утрам и прощаясь перед сном, обязательно спрашивали меня о самочувствии. Даже Оливия, которая всегда охотнее проводила время с отцом, чем со мной, стала всё чаще находиться возле меня.

Я продолжала просматривать книги в надежде понять, что со мной происходило. Однажды вечером в библиотеку, когда я была там, зашёл Драко и, заперев дверь, сказал:

— Грейнджер, нам нужно поговорить. И ты не выйдешь отсюда до тех пор, пока я не выясню, что с тобой происходит.

Я промолчала.

— Что ты хочешь найти в книгах? — спросил он.

После долгой паузы я неохотно ответила:

— Мне в последнее время каждую ночь снятся кошмары.

— О том, что случилось, когда вы попали в поместье с Поттером и Уизли? — немного побледнев, спросил Драко.

— Что? А, нет, — покачала головой я. — Те сны уже давно прошли.

— Тогда о чём? — спросил он. — Это имеет отношение к тому, что произошло между тобой и отцом?

— Косвенно, — немного помолчав, ответила я.

— Ты не считаешь, что к твоим кошмарам имеет отношение отец? — спросил Драко.

Я помотала головой.

— Сначала я подумала так. Но я прочитала всю книгу родовых заклинаний, и там не описано ничего похожего. А иного способа — волшебного, я имею в виду, — воздействовать на меня, причиняя вред, кроме как использовать родовую магию, у него нет. Поэтому нет, это не он.

— И что ты пытаешься найти в книгах? — спросил Драко.

— Не знаю. Может быть, наткнусь на что-то. Описание похожих случаев, например. Сама не знаю.

— Ладно, тогда опиши мне, как проходят твои кошмары. Может быть, я смогу чем-то помочь.

— Это случается каждую ночь, — собравшись с мыслями, сказала я. — Я не буду рассказывать тебе, что происходит во сне. Это слишком личное. Наверное, я никогда не испытывала в жизни такого ужаса. Даже когда встретилась с василиском. Только я не могу проснуться, пока не досмотрю весь сон до конца. Не представляешь, как я устала от этого, — прошептала я, вытирая слезу, покатившуюся по щеке. — Ты слышал что-нибудь о таком?

— Я не уверен, — после небольшой заминки ответил Драко. — Но, кажется, читал о чём-то похожем в библиотеке Хогвартса.

— Драко, я знаю, что есть в библиотеке Хогвартса... — начала было я, но Малфой меня прервал:

— Давай уточним, Грейнджер: ты знала, что есть в библиотеке Хогвартса. Лет десять назад. Потерпи ещё немного, хорошо? Завтра я посмотрю.

Ночь после того разговора с Драко была последней, когда тот сон приснился мне. После первой спокойной ночи я позвала Малфоя в библиотеку и спросила:

— Что со мной было?

Драко помолчал, а потом спросил:

— Кошмар больше не снился?

— Сегодня нет. Но это не значит, что завтра...

— Завтра его тоже не будет. Давай сделаем так, Грейнджер. Я тебе помог — в знак благодарности не выясняй, что это было. Прошу тебя.

Не исполнить единственное, что он попросил за свою помощь, я просто не могла. Впрочем, после этого разговора я знала точно, что к тому моему сну Люциус имел прямое отношение. Не обязательно говорить — достаточно неверного поведения, как однажды выразился мой муж. В нашей жизни бывали случаи, когда только Драко мог уговорить отца сделать что-то или дать своё разрешение. Так было, когда я во время беременности попала в больницу, а Драко упросил отца вернуться, чтобы помочь мне и детям. Так было тогда, когда он уговорил Люциуса разрешить мне иногда брать с собой в мир магглов детей, когда мы бывали там с Мелиссой. Какие доводы он при этом приводил, Драко никогда не рассказывал. И когда он отказывался объяснить мне, каким образом сумел повлиять на отца, в его голосе, обычно насмешливо-мягком, которым он всегда разговаривал с членами семьи, появлялись стальные нотки, — такие же, как в этот раз.

«Вы с отцом похожи больше, чем кажется», — Драко сказал мне это очень давно, ещё когда не был женат. Тогда я съязвила в ответ, что особенно взглядами на моё происхождение. Но иногда вспоминала эти его слова и понимала, что он прав. Мы в самом деле в какой-то мере были похожи с Люциусом. Наверное, поэтому мы находили общие темы для разговоров. Если отбросить его надменность и мировоззрение, Люциус был очень интересным собеседником. И подмечали мы тоже одни и те же вещи. Почему я говорю об этом? Потому что так же, как я, мой муж, очевидно, заметил, что каким-то образом он смог, помогая при родах целителю, применить ко мне сначала режущее, а затем заживляющее заклинание. И это была не родовая, а обычная магия. Как это оказалось возможным, было непонятно, ведь даже его убивающее заклятие на нашей свадьбе просто не сработало. Я никогда не заговаривала об этом, боясь стать уязвимой. Единственное объяснение, которое я сумела тогда придумать, — что с помощью обычной магии мы не можем нанести друг другу вред. Если же мы должны были помочь друг другу — запрет на использование магии по отношению к супругу переставал действовать.

Однако теперь это предположение оказалось неверным. Вред с помощью обычной магии Люциус тоже смог мне причинить. Объяснить это я смогла только тем, что запрет на использование общей магии исчез. И если бы не помощь Драко, не знаю, что бы со мной было.

* * *

Кошмары перестали меня мучить, я стала выглядеть лучше и возобновила общение с друзьями. Самым сложным мне тогда казалось обмануть Гарри и Рона, не рассказать им, почему мы так долго не виделись. Все остальные, если и не верили моим объяснениям, то не допытывались до истины. Впрочем, в тот раз всё обошлось. Рон, похоже, считал, что я была обижена на него, и, видимо, рассказал о поцелуе Гарри, потому что Гарри тоже не стал особо меня расспрашивать.

Отношения с Люциусом оставались напряжёнными. Первое время я надеялась, что, когда муж захочет интимной близости, я смогу своими ласками объяснить ему то, что он не захотел услышать. Но, к моему удивлению, Люциус не проявлял желания. Конечно же, я знала, насколько хорошо он умеет подчинять потребности тела разуму. Когда на последних сроках моей беременности целитель порекомендовал нам прекратить супружеские отношения, Люциус беспрекословно последовал его совету. Но даже с его силой воли в этот раз столь длительное воздержание от секса было необычным.

Однако постель — единственное, на чём практически никогда не отражалось наше противостояние. Как бы ни бывала я обижена на Люциуса, как бы не злился на меня он — всегда все разногласия оставались за пределами супружеской постели. Я не могла сопротивляться ему — а он не мог сопротивляться мне. Наладить интимные отношения — тогда мне это казалось самым верным шагом к тому, чтобы вернуть всё лучшее, что исчезло из нашей жизни.

Проснувшись ночью, я пододвинулась к спящему мужу и осторожно начала целовать его лицо и шею. Рука Люциуса скользнула мне на спину, прижимая меня ближе. Я сочла это хорошим знаком и стала действовать смелее. Люциус открыл глаза, и я замерла. Гнев исказил его лицо, когда он понял, что происходит. Схватив меня за запястья, он резко перевернул меня на спину и яростно прошипел: «Я же сказал, чтобы ты не смела прикасаться ко мне, грязнокровка!» В следующую секунду мои руки оказались привязаны к кровати, совсем как тогда, во время наложения родовой печати, а Люциус стоял на коленях между моими разведёнными ногами, доводя себя до полной эрекции.

— Люциус, нет! Не делай этого! — взмолилась я. Я до последнего не верила, что после пяти лет, в течение которых я узнала его с другой, лучшей стороны, и которые мы прожили в мире, он опустится до изнасилования. — Пожалуйста, не надо!!!

— Ты ведь этого хотела, грязнокровка? — со злостью ответил он. — Я всего лишь выполняю твоё желание.

* * *

До сих пор не пойму — почему я не возненавидела его сразу? Когда Люциус отстранился от меня и мои руки оказались свободными, я отодвинулась на самый край кровати, подальше от него. Как ни странно, слёз у меня не было. Я лежала и думала только об одном: ради чего было всё это? Впервые за время нашего брака я, всегда со смирением относившаяся к нему, начала роптать на судьбу. Я не могла понять, какой должна быть цель нашего союза, чтобы ради неё я прошла через такое. Кажется, я смогла заснуть в ту ночь. Не помню. Я лежала на кровати и либо снова думала о том, за что меня наказала судьба, либо совсем ни о чём не думала. Ни на что не обращала внимание. Не замечала, что Люциуса не было рядом. Не отвечала на вопросы Лонки, которая то и дело спрашивала меня о чём-то.