От ненависти до... любви?

Глава семнадцатая

Не знаю, сколько времени я пролежала после ухода Люциуса, пытаясь прийти в себя. Мне казалось, что вечность. Когда я услышала, что открылась дверь, я повернула голову. В тот миг мне так хотелось, чтобы это был Люциус. Я знаю, что если бы он тогда вернулся, я... нет, не простила бы его. Я просто забыла бы о том, как он повёл себя. Но... он не вернулся. На пороге показался Драко, а за ним — Астория.

Не знаю, что бы со мной было, если бы они тогда не пришли. В том, что я наверняка осталась бы ночевать в той комнате, где родила, я даже не сомневаюсь. Мужу до меня не было уже никакого дела. Самой в тот вечер мне было всё безразлично, а эльфы вряд ли осмелились бы не то что переместить меня без моего приказа, а даже предложить это. Впрочем, я даже сейчас уверена, что в тот вечер они получили прямой приказ Люциуса оставить меня в той комнате. Нарушить его они, конечно же, не могли. Но Драко и Астория буквально спасли меня. Потому что в тот вечер первый и единственный раз мне не хотелось жить. Нет, о самоубийстве я не думала. Мне просто хотелось исчезнуть. Раствориться. В общем, перестать существовать материально. Потому что тогда я перестала бы чувствовать боль.

Бережно, словно величайшую драгоценность, Драко поднял меня на руки и понёс в детскую, а там так же аккуратно положил меня на диван. Опустившись возле дивана на колени, он стал разговаривать со мной, чтобы, как я поняла, немного отвлечь меня.

— Прости, что испортила тебе праздник, — прервала я его.

— Грейнджер, ты сделала его замечательным. Ты и Астория не могли сделать мне лучших подарков, — без тени улыбки ответил Драко.

— У тебя, наконец, появилась сестрёнка, — попыталась я улыбнуться.

— И братишка, — ответил Драко. — Я подумал и решил, что быть старшим братом для двоих гораздо лучше, чем для одного.

Астория, пожелав мне спокойной ночи, вышла.

— Я посижу с тобой, пока ты не заснёшь, но ты постарайся заснуть побыстрей, хорошо? — сказал Драко. — Утром всё покажется не таким мрачным, поверь.

Я кивнула. Сжав рукой подарок Люциуса, я попыталась его сорвать. Ожерелье жгло меня словно огнём.

— Я засну, только, пожалуйста, помоги мне снять это, — умоляюще посмотрела я на Драко.

Как только он избавил меня от подарка Люциуса, мне как будто стало легче дышать, и я быстро заснула.

Проснулась я на следующее утро на том же диване. Видимо, Люциус даже не поинтересовался, как я себя чувствовала. Но думать об этом мне было некогда: передо мной возникла Лонки с одним из малышей на руках — детей пора было кормить.

— Надеюсь, сегодняшняя ночь станет единственной, которую ты провела в детской, — сказал мне Люциус после того, как Драко и Астория, позавтракав, покинули столовую.

— Я думала, что ты даже не заметил моего отсутствия, — равнодушно ответила я.

Чуть позже он зашёл ко мне по поводу имён для детей.

— Предлагаю имя для дочери выбрать тебе, для сына — мне. Надеюсь, что каждый из нас одобрит выбор другого, — сказал он.

— Оливия, — тут же ответила я. Это имя предложил Драко ещё в начале моей беременности.

— Николас, — кивком подтвердив своё согласие, ответил Люциус. Также кивком я одобрила его выбор.

Вечером, когда я готовилась укладывать детей спать, в детскую пришёл Драко.

— Грейнджер, — сказал он, предсказуемо забирая у меня дочь, — может быть, ты сообщишь Поттеру и Уизли, что родила?

— Драко Малфой, переживающий за Гарри Поттера, — чтобы увидеть это, стоило пожить в Малфой-мэноре, — безразличным тоном ответила я.

— Не язви, тебе это не идёт, — нисколько не обидевшись, ответил Драко. — Я понимаю, что тебе тяжело, но если ты не сообщишь им сейчас, потом тебе придётся объяснять, почему ты не сделала этого сразу. Думаю, этого ты не очень хочешь.

Здравый смысл в его словах был, и я согласилась:

— Хорошо, сейчас уложу детей и отправлю сов.

Действительно, если бы я не сообщила, Гарри и Рон сразу поняли бы, что со мной что-то не так. А рассказывать, как повёл себя Люциус, мне не хотелось — друзья и так постоянно следили за каждым его жестом, когда оказывались рядом. Постаравшись придать своим письмам как можно больше жизнерадостности, я написала, что дети требуют особого ухода, поскольку родились несколько раньше срока, поэтому ни прийти в гости к ним, ни пригласить их к себе я пока не могла. Но как только состояние малышей позволит, я обещала сразу же пригласить их в гости, а пока — сообщать им о нас с детьми каждые несколько дней. Как только я отправила сов и закрыла окно, на пороге появился Люциус, негласно напоминая о своём требовании.

В другое время я не стала бы из принципа следовать его указанию, но в тот момент мне всё было совершенно безразлично. Следующие несколько недель каждый день я проводила в детской, спускаясь только в столовую на завтрак, обед или ужин. Вечером приходила в спальню Люциуса, когда он уже спал, и как только наступало время первого утреннего кормления, уходила к детям и оставалась там до тех пор, пока Люциус не покидал комнат.

Первое время новорожденные требовали только, чтобы их своевременно кормили, и бодрствовали где-то с час по вечерам. Остальное время они спали, и я в это время тоже ложилась на диван в детской. Заснуть мне удавалось редко — тяжёлые мысли никак не хотели покидать меня.

Думала я о многом. Но больше всего вот о чём.

После того подслушанного мною разговора я всё не могла забыть слова Люциуса о долге Малфоев. Наверное, потому, что в моём сознании слова «долг» и «Малфои» были просто несовместимы. Но тон, которым говорил Люциус, не оставлял никаких сомнений: он говорил совершенно серьёзно.

Поначалу смысл его слов, как мне казалось, лежал на поверхности. В чём мог заключаться долг Драко? Жениться, обзавестись наследником и воспитать его таким же магглоненавистником, какими были все его предки. Но чем больше я размышляла, тем больше понимала: это не так.

После возвращения Люциуса я, незаметно для себя самой, всё чаще и чаще начала задумываться о том, насколько схожи оказались наши судьбы. Хотя нет, я выразилась не совсем точно. Наши судьбы не были схожи. Появление рун сплело их воедино и направило по пути, который мы должны были пройти вместе. И в самом начале этого пути мы ничем не отличались друг от друга. И вот когда я поняла это, я поняла и то, что имел в виду Люциус, говоря о долге Малфоев.

Ответ оказался на удивление прост. Всю жизнь Люциус гордился, что принадлежал к семье, на протяжении веков обладавшей тем, чего не было у большинства людей на земле — магией. И, разумеется, не мог допустить, чтобы магия исчезла. Именно к исчезновению магии, если помните, по словам мистера Коннора, могло привести неисполнение воли рун. Не признававший никаких обязательств перед кем-либо или чем-либо, один долг Люциус всё же признавал — долг сохранить эту магию. Так же, как и я. Только я считала это своим долгом потому, что магия перевернула мою жизнь, изменила её, несмотря на всё, что выпало на мою долю, к лучшему. Он же — потому, что получил этот завет от предков. Вот почему молчали портреты в имении. Сколько раз проходила я мимо них и видела бросаемые на меня презрительные взгляды. Но ни разу — ни разу! — не услышала оскорбительного слова. Время показало, что моя догадка была верна.

Ошиблась я только в одном. Если мы не могли освободиться друг от друга, то нужно было научиться существовать вместе — так я видела наше будущее. И проявление заботы, которой окружил меня муж, я расценила как его желание поступить так же, как я. Но... всё оказалось иначе. Как только дети появились на свет, все обязательные условия нашего брака были выполнены. А значит... Значит, притворяться больше было незачем. Хотя я снова выразилась неправильно. Он не притворялся. Он никогда не обманывал меня — я сама позволила себя обмануть. Сама захотела быть обманутой. Сама приняла желаемое за действительное. Сама.

Ради наших детей и ради спокойствия тех лет, что нам предстояло прожить вместе, я готова была отодвинуть на задний план свои взгляды и убеждения, затолкнуть в самый дальний уголок памяти воспоминания о том, что мне пришлось вытерпеть от него — и сочла, что он готов поступить так же. В этом и заключалась моя главная ошибка.

Но хуже всего мне было не из-за этого. И даже не от того, что Люциус заставил меня почувствовать себя пустой коробкой из-под конфет, которую выбрасывают за ненадобностью. Хуже всего мне было от того, что я знала — знала, что он может быть другим. Вспоминая вечера, которые мы проводили вместе, я тосковала по странному чувству безопасности, владевшему мной, и... ненавидела себя.

* * *

Но всё когда-нибудь заканчивается. Закончилась и эта моя депрессия. Проснувшись однажды утром, я вспомнила слова из прочитанной ещё в школьные годы книги Толкиена: «Всё, что мы можем решать — что делать со временем, которое нам отпущено».

Очень скоро я нашла новый ритм жизни. Почти всё время проводила с детьми. Как можно больше внимания старалась уделять Астории, желая хотя бы немного отблагодарить её и Драко за поддержку, которую они мне оказали.

Оправившись от потрясения, вызванного переменами в отношениях с Люциусом, я стала регулярно встречаться с друзьями. Я смогла вести себя непринуждённо и жизнерадостно, чтобы ни Гарри с Джинни, ни вся семья Уизли, переживавшая за меня, ничего не заподозрили. И всё же однажды Гарри, уведя меня от шумной компании, собравшейся в Норе, сказал одно только слово:

— Рассказывай.

Я застыла, закусив губу, а после уткнулась в его грудь и сделала то, что не позволяла себе много месяцев в Малфой-мэноре: расплакалась.

Плакала я долго, пока глаза не стали сухими, а рыдания не сменились редкими всхлипами. Гарри, дождавшись, когда я приду в себя, спросил:

— Что я могу сделать? Только скажи.

— Ничего. — Я покачала головой. — Только, пожалуй, иногда позволять поплакать, — попыталась я пошутить.

— Сколько угодно, — без тени улыбки ответил Гарри.

Да и в чём мне нужно было бы помогать? Я стала полноправной хозяйкой в имении: Драко и Астория приняли меня в этом качестве, любое моё указание выполнялись слугами мгновенно. Более того, Люциус, как бы это ни выглядело парадоксально, всячески подчёркивал моё положение хозяйки в доме — и этим заставлял меня ещё больше страдать. Потому что я чувствовала себя чужой в этом доме. Впервые с того дня, как стала женой Люциуса.

Это моё настроение не могло не сказаться на отношениях с обитателями дома. Но с Драко и Асторией я старалась себя сдерживать, а если и допускала какую-то грубость, то сразу извинялась. С Люциусом же всё было намного сложнее. С самого начала я держала свою боль и обиду при себе. Не скажу, что ждала удобного повода, чтобы высказать её Люциусу — я была уверена, что ему наплевать на мои чувства. Но продолжать покорно подчиняться всем его прихотям больше не собиралась. Поэтому ждала повода сказать «нет». И дождалась.

Это случилось в тот день, когда Люциус решил возобновить супружеские отношения. Сказать по правде, я считала, что эта часть нашей жизни после рождения детей должна измениться так же, как и всё остальное. Вернее, я надеялась на это. Потому что теперь одна только мысль о близости с мужем была мне неприятна. И когда семейный врач сказал, что после родов мой организм восстановился, Люциусу об этом я говорить не стала. Глупо, конечно, было думать, что колдомедик не скажет об этом моему мужу. Однако я надеялась, что как женщина я его больше не интересую. И мысль, что у Люциуса теперь вполне может появиться любовница, отнюдь не была мне неприятна. Наоборот, я даже желала этого.