Воздушная гавань

Глава 8

^{КОПЬЕ АЛЬБИОН, ХАББЛ УТРО, ВЕНТИЛЯЦИОННЫЕ ТУННЕЛИ}

Времени среагировать не было, как не было и пространства взмахнуть даже коротким и прямым клинком. Гримм пал под жутким, болезненным ударом; на грудь ему навалилось что-то неописуемо тяжелое, и он попытался сбросить с себя это нечто ударом кулака. Тот угодил в рычащее, плюющееся существо размером с ребенка, кровожадно терзавшее Гримма зубами и когтями. Полученный удар вынудил нападавшего отпрянуть от жертвы куда-то вверх и в сторону.

— Гримм!

— Я в порядке! — буркнул тот, перекатываясь на бок. Поднявшись, сразу сорвал с себя куртку и поскорее обернул ею левую руку. — Что это было? Кот?

— Не думаю. Кошки никогда так не кричат.

Пронзительный вой несся уже из обоих концов туннеля.

— Он тут не один, — сделав вывод Гримм.

— Спиной к спине! — ответил Байяр, и Гримм внезапно почувствовал, как ему в ребра жестко уперлись костлявые плечи его товарища.

— Надо было заводить друзей повыше ростом, — выдохнул Гримм.

— Прикуси язык, старина, или я все ноги тебе изрежу.

Во тьме что-то захлопало, и неведомое существо опять налетело на Гримма. Готовый к этому, он выставил вперед обмотанную кожей руку и сразу ощутил, как в нее вонзаются чьи-то зубы. Заорав, Гримм резко развернулся влево, ударив зверя о камни, из которых были сложены стены в Копье. Этот маневр он довершил взмахом короткого клинка в правой руке и почувствовал, как лезвие глубоко погрузилось в плоть нападавшего. Коридор затопило трескучим, щелкающим визгом, какого ему не доводилось слышать прежде. «Ха!» — донесся сзади крик Байяра, а затем чье-то грозное рычание.

У Гримма не было возможности оглянуться. Зубастая скотина отчаянно билась, даже пригвожденная к стене, и ее когти впивались в руку даже сквозь все слои толстой кожи. Гримм продолжал колоть ее саблей, со всей силой и быстротой, на какие был способен, и молил только об одном: не пронзить бы впотьмах собственную руку. При этом он ничего не видел — разве только смутную фигуру, корчащуюся у стены, — зато чувствовал, как из нанесенных его саблей ран брызжет горячая кровь.

Испустив еще один вопль, существо внезапно вырвалось из захвата и исчезло неведомо куда. Коридор в обоих направлениях заполнило собою эхо от криков, затухавших по мере отступления неизвестных. Подчиняясь инстинкту, Гримм вновь нашел Байяра и крепко прижался к нему спиной. Так они простояли, тяжело дыша, еще несколько долгих секунд. Пострадавшая рука Гримма пульсировала жгущей, острой болью.

— Слабаки, — выдохнул Байяр, когда обоим стало ясно, что атаку удалось отбить. — Чертовы трусливые твари.

— Точно, — согласился Гримм. — Бежим отсюда?

— Сейчас побежим, — сказал Байяр, — ты не торопись. Тут у меня где-то был свет…

Гримм вслушался в шорох одежд Байяра.

— Ага! — возликовал тот. — Здесь он, в кармане жилета. Совсем из головы вылетело.

Миг спустя рядом возник слабый источник тусклого голубого свечения: из одного из многочисленных карманов Байяр выудил люмен-кристалл с ноготь величиной и поднял его над собой.

Туннель являл собой неприглядное зрелище. Повсюду вокруг была разбрызгана кровь, казавшаяся черной в бледном свете кристалла, — возле Гримма куда больше, чем под ногами Байяра. Сам коммодор почти не пострадал от схватки, сохранив мундир в целости. А вот его сабля до половины клинка была перемазана чем-то темным.

— Владыка небесный… — приподнял бровь Байяр, обведя Гримма пристальным взглядом. — Да ты с ног до головы обляпался кровью… — Взгляд его устремился дальше, к потекам на стене. — Помяни мое слово, старина. Ты зря закопал свой талант мясника.

— Я пробовал, — кивнул Гримм, — но не справился. Пришлось довольствоваться флотом.

— Горечь обиды тебе не к лицу, дружище, — сказал Байяр. Его темные глаза внимательно обшаривали коридор. — Как рука?

— Болит, — признался Гримм. — Я бы не стал снимать с нее остатки куртки, пока мы не попадем куда-нибудь, где можно найти бинты.

— Тогда двинемся не спеша, — предложил Байяр. — Было бы забавно глядеть, как ты бежишь, пока сердце не выкачает из тела всю кровь, — но, боюсь, Эбигейл на меня осерчает. И еще много часов не ответит на мои знаки внимания. Или даже дней.

— Этого мы не допустим, — сказал Гримм. Он стряхнул с лезвия сабли кровь, а затем с гримасой вытер ее о штанину. И вернул клинок в ножны как раз тогда, когда Байяр завершил чистить собственное оружие и протянул ему освободившийся платок.

— Мог бы и сказать что-нибудь, — проворчал Гримм.

— Твой костюм все равно не спасти.

Хмурясь, Гримм открыл рот, чтобы возразить, но в этот миг Байяр резко качнулся назад и начал падать.

«Нет, все совсем не так», — подумалось Гримму. Байяр стоял, как и прежде, совершенно прямо. Его друг не падал! Упал сам Гримм. И уже успел отстраненно ощутить под щекой холодок выстилавшей туннель каменной плиты. Губы Байяра шевелились, однако слова доносились будто бы издалека, одолевая сотни ярдов коридора, и различить их Гримму было не под силу. Он попытался подобрать под себя руку, чтобы опереться и привстать, но конечности отказались слушаться хозяина.

— Досадно, — пробормотал Гримм. — И несколько затруднительно…

Байяр склонился над упавшим, вглядываясь ему в лицо. Последним, что запомнил Гримм, стал взлет на узкие, колючие плечи приятеля. * * *

Открыв глаза, Гримм обнаружил себя в теплой, тускло освещенной комнате. Ее потолок был сложен из блоков обожженной глины — одного из самых распространенных строительных материалов для скромного жилья в Копье Альбион. Впрочем, потолок этот был не выбелен, а покрыт цветастой и довольно затейливой фреской, выполненной, как могло показаться, каким-нибудь особо старательным ребенком. Сюжет этого произведения не был очевиден, складываясь из вроде бы случайных изображений воздушных судов, солнца, каких-то необычного вида растений, лишь отчасти напоминавших деревья, а также луны — чрезмерно большой по сравнению с солнцем напротив нее. Пространство между этими объектами населяли странные существа, ни одно из которых Гримму не приходилось встречать воочию, хотя некоторых он мог, вероятно, видеть в детстве на страницах иллюстрированных сборников сказок.

Комнату освещали десятки крохотных, едва живых люмен-кристаллов, собранных в банках из прозрачного стекла. Их расплывчатый, призрачный свет все же четко обрисовывал предметы обстановки. Небольшая скромная комната могла, однако, похвастать письменным столом и маленькой, но до отказа набитой книжной полкой. Гримм лежал на кровати, на покрытом простыней веревочном матрасе — под такой грудой одеял и пледов, что те не столько согревали его, сколько грозили придушить.

Гримм попытался было сбросить с себя эти покрывала, но быстро обнаружил, что его левая рука накрепко прибинтована к груди. Этого мало, обе руки были туго обернуты несообразным количеством холстяных повязок. И те вовсе не были белыми, вместо этого являя собой широчайший спектр расцветок и фактур, какой только возможно вообразить. Один из лоскутов покрывал рисунок из розовых сердечек, которые перемежались ярко-желтыми солнечными дисками.

Гримм уселся, морщась от боли в руке. Очевидно, туловище также пострадало от когтей, поскольку тоже оказалось обмотано многочисленными узкими тряпками и вдобавок смазано каким-то вонючим обеззараживающим снадобьем. Гримм не помнил, как ему нанесли эти неглубокие раны, но в пылу схватки всякое могло случиться, удивляться нечему. Во рту стоял кислый привкус, а сухое горло горело от жажды. На ночном столике по соседству стояли наготове графин и чашка, так что он сумел налить себе воды; жажда была утолена только после третьей чашки, выпитой подряд.

Кто-то постучал в дверь комнаты и приоткрыл ее. Подняв глаза, Гримм увидел, как в комнату входит молодая женщина. Она была одета… не столько небрежно, решил он про себя, сколько странно. На ее серой эфиршелковой блузе виднелись заплатки. Хотя сама блуза была достаточно длинной, чтобы служить платьем, на женщине было еще и зеленое платье с шелестящими юбками, достававшими до пола. Когда женщина шагнула к его кровати, вместо туфель на ее ногах Гримм увидел чулки: зеленый в белый горошек на одной и полосатый лилово-оранжевый — на другой. Кроме того, на ней был и передник, с виду кожаный и с подпалинами: облачение, скорее уместное в кузнице, чем на кухне. Волосы женщины были выкрашены алыми и белыми прядями, а затем еще и заплетены в косу, ставшую очень похожей на витой леденец. Одна из линз ее очков была розовой, другая — зеленой, а лента на высокой шляпе, несколько криво сидевшей на голове вошедшей, буквально трещала по швам из-за множества подсунутых клочков бумаги. На груди женщины качалось ожерелье с подвешенным к нему стеклянным сосудом, полным почти истощенных световых кристаллов, а в руках она держала накрытый полотенцем поднос.

— Ой, — сказала женщина, застыв у входа. — Уже очнулся. Свет небесный! Какая неожиданность! — Она склонила голову к плечу, вглядываясь в Гримма сперва через одну линзу, а затем и через другую. — Вон там, видите? Ему уже хорошо. Он не безумен. Только это неправда. Уж мне ли не знать.

Женщина отнесла поднос к небольшому столику у одной из стен и зашептала:

— Не стоит ли нам сказать ему, что для джентльмена непозволительно обнажаться в присутствии молодой леди? Зрелище не кажется неприятным, он вполне мужествен, но такое замечание прозвучит вполне уместно.

Изумленно моргая, Гримм потупил взгляд и зашарил свободной рукой по покрывалам, чтобы прикрыться.

— Прошу прощения, юная леди. Видимо, я потерял где-то свою рубашку.

— Он думает, что я леди, — сказала женщина, просияв. — Крайне необычно, судя по моему опыту.

Гримм просеял разбежавшиеся мысли в поисках подходящего ответа, но без толку.

— Что тут необычного? Что вас назвали «леди»?

— Что он думает, — ответила молодая женщина. — Итак, вот немного свежего супа. Блюдо не особо приятное на вкус, но ему следует поесть, ведь отраве такой суп понравится еще меньше.

— Отраве? — вздрогнул Гримм.

Женщина повернулась и приблизилась, чтобы вытянуть вперед руку и положить ладонь ему на лоб.

— Так-так. У него снова жар? Нет, нет. Это хорошо. Возможно, он просто глуп. Бедняжка.

Прежде, чем она могла отойти, Гримм поймал ее за запястье.

У женщины (нет, решил Гримм, у девушки) вмиг перехватило дыхание. Все ее тело напряглось, и она едва слышно, очень быстро зашептала:

— Так-так. Надеюсь, он не решит навредить мне. Вредить людям у него отлично получается. Пришлось повозиться, чтобы отстирать всю кровь.

— Дитя, — тихо позвал Гримм, — взгляни на меня.

Девушка застыла без движения. Помолчав, возразила:

— О нет, лучше не стоит.

— Посмотри на меня, девочка, — кротко и медленно повторил Гримм. — Никто не собирается причинять тебе зла.

Девушка метнула в него очень короткий взгляд, и Гримм успел заметить блеск над стеклами очков. Один глаз был ровного, насыщенного серого цвета. Второй — зеленый, бледного яблочного оттенка. Девушка поежилась и словно бы обмякла, ее запястье безжизненно повисло в пальцах Гримма.