Воздушная гавань

Глава 69

^{«ХИЩНИЦА», ТОРГОВОЕ СУДНО АЛЬБИОНА}

Бриджет мгновенно проснулась, стоило Бенедикту шевельнуться на своем тюфяке.

Выпрямившись в кресле, она по привычке сразу вскинула руки отереть ладонями губы, как всегда это делала. У Бриджет имелась отвратительная склонность пускать во сне слюни, и девушка очень этого стеснялась, но теперь, забывшись, чуть не выбила себе половину зубов, треснув прямо по губам гипсовой повязкой, которая сковала ей запястье и руку до локтя.

Шепотом выругавшись, Бриджет потерла пострадавший рот пальцами здоровой руки. Только этого не хватало — чтобы Бенедикт очнулся и увидел перед собой ее разбитые, опухшие губы.

Юный боерожденный снова шевельнулся, с негромким стоном. Его тело дернулось, а руки попытались сделать какое-то движение — но их стягивали ремни лазаретного тюфяка, который занимал Бенедикт. Тогда он открыл глаза и затуманенным взором огляделся вокруг.

Лазарет был переполнен, и люди на тюфяках покрывали едва ли не каждый фут свободного пространства на полу. Доктор Бэген, проработав почти целый день напролет, теперь лежал в растянутом в углу лазарета гамаке, похрапывая с силой далеких громовых раскатов. В противоположном углу, в таком же гамаке со сложенными на животе руками вытянулся мастер Ферус: старик спал с легкой улыбкой полного довольства на лице. Чудачка свернулась на досках пола, точно под своим наставником, и спала с приоткрытым ртом в узком пространстве между двумя тележками, груженными добром эфирреалиста.

— Не пытайся подняться, еще рано, — посоветовала Бриджет Бенедикту. — Сейчас, сейчас… Дай мне сперва расстегнуть пряжки.

Склонившись над пострадавшим, она ослабила ремни, которые удерживали Бенедикта на тюфяке, после чего юноша с глубоким вздохом поднял обе руки, чтобы вытереть ими лицо. Затем его взгляд немного прояснился; в глазах мелькнуло нечто дикое и очень опасное. Когда этот взгляд упал на Бриджет, девушка едва могла узнать в лежащем прежнего Бенедикта.

К счастью, Бэген заранее предупредил ее о том, каким может очнуться боерожденный после битвы, за которой последовали два дня забытья. Ускоренный метаболизм Бенедикта все это время горел ровным, неистовым пламенем, и сейчас юноша выглядел более изможденным и опасным, чем когда-либо прежде.

Не говоря ни слова, Бриджет протянула ему заранее наполненную большую кружку, и боерожденный почти выхватил ее из рук девушки, неуклюже зажав ладонями в ожогах под толстыми повязками, — но воду он глотал с такой жадностью, что та брызгала из уголков рта. К тому моменту, как Бенедикт опустил пустую кружку, девушка успела снять крышку с миски тушеного мяса с овощами и нащупала рядом ломоть хлеба. Юноша уселся, с рычанием принял из ее рук миску и начал есть прямо руками, — так, словно ложка помешала бы доставить пищу в рот достаточно быстро. Так он и ел, время от времени отрываясь от миски, чтобы откусить огромные куски хлеба, и едва успевая прожевать их, прежде чем проглотить.

Следуя указаниям доктора Бэгена, на протяжении всей трапезы Бриджет сохраняла неподвижность и молчание, а когда миска опустела, не предложила забрать ее.

Только после того, как с едой было покончено, из глаз Бенедикта начала испаряться прежняя дикость. Несколько раз моргнув, он снова устремил на Бриджет испытующий взгляд. Подбородок в подтеках подливы он поспешно прикрыл ладонью неловким резким жестом, и что-то вроде смущения промелькнуло в его глазах.

— Э-э-э… — выдавил он, низким и хриплым голосом. — Я… Молю вас о прощении, мисс Тэгвинн. Я был не в себе.

— Ничего страшного, — заверила девушка Бенедикта. — Как вы себя чувствуете?

— Отвратительно. — В золотистых глазах боерожденного вновь быстро промелькнула некая темная тень. — Где мы?

— На борту «Хищницы», в лазарете.

Бенедикт вновь обвел помещение взглядом.

— Угу. Но как мы сюда попали? Я помню только, что мы были в Храме…

— Вас укусил шелкопряд, — тихо сказала Бриджет. — Вы долго сопротивлялись яду, но в итоге рухнули замертво. Зная, что вам и другим отравленным смог бы помочь мастер Ферус, капитан доставил всех раненых сюда. А потом мы отправились за инструментами эфирреалиста, которые нужно было обязательно вернуть.

— И добились успеха, очевидно, — заметил Бенедикт. — Но что именно произошло?

Вздрогнув, он вдруг уселся на тюфяке прямо.

— Бриджет, что с вашим лицом? И с рукой?

Подняв руку, юноша осторожно коснулся кровоподтека на ее щеке.

Кончики его пальцев были легкими, горячими и чуточку шероховатыми. Бриджет показалось, ее сердце вот-вот перестанет биться; девушка с ужасом ощутила, как округляются ее глаза.

Казалось, хребет Бенедикта в тот же момент обратился в камень. Отдернув руку, он смущенно откашлялся.

— Э… Ну, то есть если позволите спросить.

— Когда Храм начал рушиться вокруг нас, мне попало по лицу, — сказала Бриджет, в общем-то не уклоняясь от истины. Потом она приподняла загипсованную руку. — А это было в самом начале сражения.

— Какого сражения?

— Ну, мы погнались за «Туманной акулой» и схватились с ней. Это такое судно, чемпион олимпийских состязаний в скорости. А потом был бой с каким-то другим кораблем, под названием «Итаска», но нам уже помогали военные суда нашего флота. Этот корабль мы захватили, что, кажется, было весьма существенным достижением, а сейчас возвращаемся после всех воздушных битв домой…

Этот сбивчивый рассказ самой Бриджет показался похожим на стихотворение, которое жутко застенчивая девочка впервые читает перед целым классом: слишком быстро, проглатывая слова, и не в состоянии остановиться.

Бенедикт качал головой.

— Я… Как, говорите, вы повредили руку?

— Корабль маневрировал, а я пыталась удержать Роуля. Мне и в голову не приходило, что корабли могут двигаться так резко… — Она тоже покачала головой, уже чувствуя, что начинает краснеть. — Так, ерунда, вообще-то.

— Но где сам Роуль?

— Он пока не желает со мной говорить, — вздохнула Бриджет. — Боюсь, могла пострадать его гордость. Но он еще выйдет ко мне. Рано или поздно…

Слабая улыбка тронула губы Бенедикта.

— А Гвен?

— У нее все хорошо, — уверенно сказала Бриджет. — Она и сама очень-очень хорошая.

Молодой боерожденный вскинул бровь, отвечая на участие, прозвучавшее в ее голосе.

— Да, она хорошая, — тихо ответил Бенедикт. — Высокомерная, упрямая, невнимательная порой, самоуверенная и не понимающая, что может в чем-то ошибаться… но сердце у нее доброе. Под всеми слоями неприятных качеств. И порой — довольно глубоко, если сосчитать все слои.

Бриджет позволила себе тихо рассмеяться и покачала головой.

— Вы вечно ее дразните.

— Кто-то же должен. Иначе у нее нелепо раздуется самомнение, как у всех Ланкастеров.

Улыбаясь, он не сводил с Бриджет взгляда. Затем, двигаясь с великой осторожностью, Бенедикт Сореллин приподнял руку Бриджет и опустил ее на свои горячие пальцы. Сжал обеими ладонями. Сердце Бриджет пустилось вскачь, и она не сразу сообразила, что краснеет, улыбается и пристально смотрит себе под ноги.

Она нежно сомкнула пальцы на ладони Бенедикта и в ответ почувствовала его твердое, осторожное пожатие.

Просто поразительно, подумала Бриджет. У нее не возникло надобности говорить что-то вслух. Очевидно, у Бенедикта тоже. Рука девушки покоилась в его ладони, и это говорило достаточно… нет, более чем достаточно. Бриджет очень устала, а несколько последних дней оказались ужаснейшими в ее жизни, — но сейчас она тихо сидела рядом с Бенедиктом, сжимала его руку и испытывала такое счастье, какого не ощущала, наверное, никогда.* * *

Гвен молча стояла на обдуваемой ветрами палубе, в опущенных на глаза гогглах, и через перила смотрела туда, где в воздухе парила большая грузовая платформа с «Итаски», груженная потерями первых дней войны.

Там не было достаточно места, чтобы достойно разместить тела всех погибших. Поэтому всех их — и альбионцев, и аврорианцев, не делая различия, — завернули в полотно и уложили поленницей. Сейчас платформа висела в сотне ярдов от «Хищницы», соединенная с нею швартовым тросом.

На палубе «Хищницы» было людно. Командный состав сдавшейся «Итаски» стоял без оружия, но в парадных мундирах, — как, впрочем, и командиры с «Доблестного» и «Победоносного», а также единственный выживший с «Гремящего».

— …Ибо угодно было Богу небесному забрать из мира сего души этих людей… — ровным и спокойным голосом говорил капитан Гримм, стоявший здесь же со снятой шляпой в руках. — …И посему предаем мы тела их ветрам, пыль к пыли, зола к золе и прах к праху, уповая, что он наступит — тот благословенный час, когда сам Господь небесный сойдет на землю с окриком гневным, и с пением архангелов, и с пением Божьей трубы, и когда все, чего уж нет, возродится вновь. Тогда те из нас, кто доживут, увидят рождение нового мира из сей юдоли слез, и все мы воссоединимся в мире и благодати. Аминь.

— Аминь, — общим гулом вторили ему собравшиеся командиры и аэронавты из экипажа «Хищницы».

— Похоронная команда, — распорядился Криди со своего места по правую руку от Гримма. — Приступайте.

Одно из орудий «Хищницы» заранее было настроено для выполнения скорбной задачи, так что из его ствола вырвалась не обыкновенная световая комета, а маленькое пылающее светило. Быстро увеличиваясь в размерах, оно грациозно поплыло к платформе, и в момент их встречи возникла вспышка, прогремел громовой раскат и внезапно выросла целая грозовая туча, сотканная из чистого пламени и такая яркая, что Гвен пришлось зажмуриться, несмотря даже на затемненные линзы гогглов.

Когда, поморгав, девушка вновь открыла глаза, и платформа, и мертвые тела на ней исчезли: их заменило быстро таявшее облако пепла и гари, уже подхваченных свежим бризом.

Последовало долгое молчание, когда никто не трогался с места. Затем, словно по негласному сигналу, множество мужчин внезапно вернули шляпы на головы, и траурное безмолвие оборвалось. Командиры завязали между собой короткие беседы, причем плененные аврорианцы спокойно общались со своими коллегами из Альбиона, различаясь разве только мундирами, да еще отсутствием всякого оружия: ни на ком из них не было сабель или боевых перчаток.

Затем недавние противники начали подниматься на борт катеров и возвращаться на свои корабли — на крейсера «Доблестный» и «Победоносный», которые тянули за собой исковерканную, выпотрошенную оболочку «Итаски». Затем все три корабля неспешно двинулись назад к Копью Альбион.

Гвен подождала несколько минут после того, как корабль двинулся в путь, а потом проследила за возвращением Гримма в капитанскую каюту. Она последовала за ним и вскоре постучала в дверь.

— Входите, — сказал он.

Стянув с головы гогглы, девушка вошла и обнаружила капитана за небольшим столом, в окружении свежей стопки чистых страниц, ручки и чернильницы. Когда Гвен вошла, он сразу отложил письменные принадлежности, чтобы вежливо подняться с кресла.

— Добрый день, капитан.

— Мисс Ланкастер, — проговорил Гримм, — чем могу служить?