Полихромный ноктюрн

Закатав рукав тёмной рубашки в продольную полоску, достал из кармана жилета странный свисток. Сотворённый руками случайных обстоятельств сувенир, его вручил мне Бургомистр перед самым отбытием. В мельчайших деталях запомнился момент передачи этого приспособления — всё видимое было каким-то туманным, а изо рта вырывались клубы испарения взволнованного дыхания; Рэмтор несколько раз пытался провести свой ритуал с челюстью — она хрустнула аж на шестой раз. А потом сказал: «Отдашь его, когда найдёшь ответы». Окружающая обстановка, в большей мере скулеж бродячего пса, делали хранителя города почти призрачным. Честно, не представлялось для чего нужен уродливый свисток похожий на клыкастую пулю. Хотя были некоторые догадки, связанные с прямым назначением. Ещё, вероятно, таким образом подстегнул некое чувство признательности, благодарности, или же всего-навсего обязал меня к возвращению. Но, как бы оно ни было, свисток обладал завораживающими свойствами. Лет через сто — антиквары, старьёвщики, да и вообще ценители, будут устраивать из-за него драки. Кто кулаками, кто кошелями. Вероятно, передо мной причина ещё несовершённой череды убийств. Люди готовы и на большее ради меньшего.

Держа его на ладони и рассматривая чудовищные линии, пытался вообразить скрывающиеся в нём истории. Потом поднёс к губам, слегка подул — никакого звука не последовало. Или же не услышал из-за недоступности человеческому уху. После чего странное, почти неуловимое закружилось на языке — вкус смешения снежной ягоды и ржавого железа. Неожиданно быстро послевкусие убежало в поля прошедшего и как высохшее земноводное прыгнуло в лужу, где лужа — это затворки памяти. Меня переполнила уверенность, что ещё не пришло время этому свистку раскрыть свою роль. Как-никак — ложка хороша к обеду.

— Всё видимое нашими глазами это отражение личной трагедии каждого, — сонно заговорил Ифор и сжал руки в замок.

— Много зависит от того, как посмотреть, — выдохнул я и дал волю желанию узнать: — Где это вычитал? А то ничего такого не припоминаю. Или сказал кто-то… кому принадлежат эти слова?

— Уст Исзм, вроде бы ему. Правда, не уверен насчёт правильности имени. Ведь его ещё называют Изм. А спросить… как-то не довелось. Вечно эти усты заняты, даже если смирно стоят на месте, то всё равно заняты.

— Вот оно как. И что ещё тебе говорил этот фанатик? То есть жестокий любитель постоять за Стеной и послушать людские секреты. Пытался убедить тебя помочь ему? Помочь в ловле ронохов, чтобы потом «вбивать правду» в их головы. Хотя, знаешь, мне трудно представить уста, разглагольствующего о трагедии, которая не оплетает Сахелана. Все их мысли не о красотах морей — нет, а о Первом Слышащем, о Голосе и о Тропах.

— Искатель Ханд, и мне было трудно, пока не поговорил с ним. Вернее… пока он не поговорил со мной. И тогда я понял — он отличается от других служителей Примуулгус.

— Вот как? А есть что-то конкретное, что отличает Исзма от других? Или ты просто так чувствуешь?

— Можно сказать и так, — предвкушая мой ответ, ответил Ифор.

— Как замечательно, наверное, обладать подобной интуицией. Примерно то же самое чувствует олененок, когда смотрит на хищника с добрым выражением морды. Неужели ты забыл о подлости разума? Если встречаешь наихудшего головореза, а потом сталкиваешься с чуть менее отъявленным, то второй уже кажется не таким уж и плохим. Но, тем не менее, это не делает его благонадёжным. Самообман, понимаешь?

— Мне кажется, вы спешите в своих суждениях, — замялся Ифор. — Исзм сказал мне кое-что и про вас, — младший запнулся, растерялся как какой-нибудь мальчишка, неожиданно оказавшийся на сцене перед большой толпой. — Вы ронох, но нечто удерживает ваш рассудок от раскола. Он убеждён в этом.

— Превосходно, — утомлённо выдал я. — Хор и Вороны пекут хлеб и продают какую-нибудь репу. А Коррозийный Деймидал собирает в своей мастерской фруктовые корзинки и отправляет их добропорядочным людям. Исключительно из добрых побуждений. Поверишь и в это? Подумай, будь я безумным ронохом — уст ходил бы за мной по пятам.

— Да, он не преследует вас. В этом-то его и отличие от других хранителей учения Примуулгус. Ещё он сражался при библиотеке, как и вы. Бился против паствы Астрологов, как и вы. А потом вообще пришёл на пьянку вермундов в одеянии дома Халиод. Бургомистр видел этот карнавал, и знал о том, какую сторону поддерживает церковь, но всё же не прогнал его.

— Буду иметь в виду твои слова о нём. Наверно, по возвращении выпью с ним травяного чаю с пряниками. Ага, — поведав о несбыточном чаепитии, решил выполнить одну из обязанностей наставника. — Кстати, на счёт случая с собирателями. Ты поторопился, ускользнув в овраги. Ломанулся на помощь — пониманию, но сначала думай. И только потом принимай решения. Именно в таком порядке.

— Но всё получилось же. Мы разобрались с министерцами и вернулись назад, — ответил он без необходимого понимания.

— Вот понадобилась бы твоя помощь, а тебя и след простыл. Крайне легкомысленно, молодой человек, сломя голову бросаться в бой. Надеяться на удачу — гиблое дело. Она крайне ненадёжная спутница… Для начала научись основам. И только потом уже рискуй, — наставил я, понимая жестокость врага.

— Ханд, вы слишком опекаете нас. Мы ведь не дети, да и разница в возрасте у нас небольшая, — почти раздражённо прошипел Ифор, уловив раздражающую его интонацию.

— Ты ещё ножкой потопай и повтори это. Дело совсем не в возрасте, а в опыте и в том, что наши глаза повидали. В месте, где соприкасаются отвага и слабоумие, проходит очень тонкая грань. Скажи мне, Ифор, ты видишь эту линию?

— Я вас понял. Этого больше не повторится, — пообещал он и затих, будто бы собирался с мыслями.

— Нет, повторится. Ты не можешь иначе. Вероятность изменения твоей безрассудности во что-то другое… очень мала. Тебе следует научиться видеть эту грань, чтобы в следующий раз не торопиться, — когда советовал ему овладеть простому умению, являющему собой фундаментальный атрибут сознательного человека, он на мгновение застучал сапогом по полу кабины.

— Я постараюсь это исправить, — с серьёзным видом пообещал он. — Безрассудность может быть и преимуществом, и слабостью. Всё зависит от ситуации, от обстоятельств. Однако я не один. Поэтому не могу подвергать опасности остальных. Надеюсь, с этим разобрались. Теперь на счёт наших поисков… Я нашёл кое-какие неровности в предположении о помощниках Бургомистра. Если ему помогли или помогают Гавраны из обратной башни Сиринкс, которые, как нам известно, играют роль вестников того самого Хора, то зачем тогда… отправлять нас на поиски этого Рефлекта? Пепельные болота согласно нашим сведениям были сотворены гневом Хора. По сути, мы ищем отпечаток, след, оставленный шагами этой сущности, служащей Анстарйовая. И что тогда получается? Вороны помогают Рэмтору, чтобы тот отправил нас на поиски доказательств. Чтобы что? Чтобы найти доказательства беспощадности своего истока? Или же Бургомистр действует тайно, и они не знают о нашей поездке? Не уверен. Или это бунт? — с в меру искрящимся взглядом протараторил Ифор, но измудрился сделать это внятно.

— О как! Вот закрутил то а. Признаться, восхищён, — воскликнул я, ощутив подъём чувств, и беззвучно похлопал в ладони. — Ведёшь себя как настоящий искатель Академии. Хочешь, покажу фокус в качестве награды?

— Нет, спасибо. Может быть в другой раз, — тихо ответил ученик. Должно быть, ему показалось, что над ним усмехнулись, принизили значимость результата его размышлений.

— Ты поставил правильные вопросы. Я тоже думал об этом. И увяз в думах о происхождении Пепельных болот. Передо мной также встали вопросы. И один из них весьма занимательный. Вероятнее всего — мы разыскиваем город, погребённый под пеплом какой-нибудь спящей красной горы, — сказал я и, испытав покалывания в глазных сферах, упёр пружину пенсне в переносицу. — Но, а что если — Хор и его Вороны — стоят за кулисами? Могут ли они быть причиной реального и чудовищного бедствия? Страшно подумать. Можно пойти дальше и предположить, что эти сущности из глубин не обремененного знаниями ума — вовсе не причина, а следствие. Вот тут-то и появляется настоящая ползающая под кожей тревога. Если взять во внимание все эти мерзкие слухи и появление в библиотеке Глазочеев-астрологов, то не стоит сразу отметать вариант со сверхъестественными силами. Но пока что — держу эти мысли в рамках предположения. А что-то более-менее похожее на правду… мы узнаем, только после достижения цели. Отвечая на твой вопрос про бунт, позволю себе сказать, — может, они хотят, чтобы мы узнали подлинную причину образования Пепельных болот. Впрочем, довольно упражняться в словолепии. У нас много работы, — закончив говорить, начал листать записную книжку, дабы освежить в памяти способы расшифровки уже известных символов. Такое приготовление поспособствует продвижению в работе с горелым пергаментом.

— Интересно. Тогда продолжу искать это место Рефлекта. Надеюсь получить там ответы, — воодушевлённо произнёс в ответ Ифор и достал здоровенную книгу.

Отвлёкшись от косых каракуль, посмотрел на своих протеже. Они самоотверженно скользили по волнам предложений как матёрые морские волки. Листали страницы с поразительной скоростью, ловко вылавливали каждое слово способное быть крошечной деталью путеводного ориентира. Без подобных ориентиров крайне сложно искать путь к Пепельным болотам, накрытым одеялом из легенд, слухов и суеверий. После обсуждения «кандидата» приходили к выводу — не то, а затем продолжали. Ифор взял на себя фольклорный сборник, сшитый шерстяной нитью, и с некой жадностью вчитывался в описание обрядов и обычаев, разбавленных присутствием существ разного рода. Шелест носился между скамей, скрываясь от света дорожного фонаря. Софистия вгрызлась глазами в «Великие дома Вентрааль», где больше всего внимания уделялось династии Венн, чьё правление началось столетия назад, после победы над войском Императора Рокиира 4-го в Между-горном сражении. Ученица, должно быть, очаровалась историей о сокрушении Государя былых времён, который считался и считается безумцем, хотевшим накормить леса живой плотью своих подданных. Но выглядела разноглазая так, как если бы читает любовную историю — всё из-за румянца на щеках и из-за какого-то сверкающего взгляда.

Начался дождь. Приложив ладонь к стеклу, почувствовал холод бегущих капель. Когда убрал руку, рассмотрел одну странность в поведении воды. Она странным образом скапливалась на наружной стороне и выводила причудливый узор. Это был четырёхпалый отпечаток, имеющий минимальное сходство с ожидаемым. Рассматривание водного контура побудило задуматься о времени. И тогда из недр мозга поднялись мысленные образы, они заскреблись как те крысы, что скрываются в тени города и разыскивают пищу, клацая болезнетворными зубами. Отбиваясь от шерстяных вредителей, воображение достало бальные башмаки, начало свой творческий танец. Из раздавленных ошмётков возникает Поветрие неосязаемого хронометра, потом протягивает бесчисленное множество щупалец, чтобы изменить привычную картину мира. После чего река вдруг меняет своё течение и взбирается вверх по водопаду, а капли проливного дождя пытаются вернуться в тучу, падают в обратную сторону. Люди, поддавшись вмешательству, начинают терять морщины и жизненный опыт. Вот вроде бы стоит взрослый человек, а спустя сжатые до мгновения годы, уменьшается до размеров ребёнка. Вероятно, гадалки видят что-то похожее, когда всматриваются в травинки горячей настойки. Но мой способ оказался иным. После представлений, выползающих из тушек расплюснутых крыс, усомнился в собственном рассудке. «Лучше уж лепестки, чем танец на костях,» — безмолвно проговорилось мной. Спустя два сокращения, моё сердце на долю секунды захлебнулось. Пережив мимолётный страх, в качестве награды получил, как казалось, озарение: «Поветрие времени и правда существует за пределами человеческих умов, но оно не причина мистических явлений, а всего лишь следствие приближения чего-то поистине ужасающего». Внезапное понимание изобразило перед внутренним взором голодного хищника. Выхватывая рыбу из водоёма, тот оставляет всплески, небольшие завихрения и их подобия на зеркальной поверхности. Мне не был известен смысл, прячущийся в этом послании, но, возможно, непостижимое пронзает когтями поток непрерывной величины и тем самым приводит его в беспокойное состояние.