Кожа саламандры

Глава 10

— Не ори, у меня сейчас перепонки лопнут, — закрыл ушки Труми и сморщил нос, отчего его зубки оскалились. Твой Саот, похоже, и вправду тут потоптался.

И он ткнул длинным пальчиком прямо в мой стриптиз.

— Где?! Потоптался?.. — непонимающе воскликнула я, и, отняв руки от своих прелестей, вылупилась на раны. Они затягивались прямо у меня на глазах. От каких-то уже остались только розовые полосочки. Из других ещё сочилась сукровица. А ещё всё саднило и щипало страшно. А в тех местах, где зажило, ещё и чесалось.

Сидхе тем временем, колдовал со своей зелёной аптекой. Но плечи у него вздрагивали.

— Это он ржёт, что ли? — обиженно спросила я Труми, — да он просто зараза! Вот, правильно я их ненавижу!

— О, смотрите на неё, раздухарилась! И не орёт больше. Что, обнаружила свою сиську на месте, так уже и ненавидеть время появилось? Jставь мужика в покое со своими комплексами!..

Cлава богам этот диалог Лами не слышал. Как и мой возмущённый вопль. Он, не оборачиваясь, протянул мне, смоченную в каком-то лекарстве, тряпочку.

— Ли, положи это на рану, на всякий случай, — приказал он и пошёл в сторону стоянки. В его голосе звучал сдерживаемый смех.

Я послушно приложила лекарство и зашипела. Ощущения были не очень приятные. Я натянула на голое тело обрывки туники.

— Мыться к реке не пойду, — с ужасом поглядывая на цветочные заросли, помотала головой я, и заискивающе попросила, — Труми, может вы достанете мне водички?

Конечно, водички мне достали. Забросили в реку котелок на верёвке. У меня же психологическая травма! Так я своим защитничкам и заявила. За всеми этими перепетиями, настал вечер.

Я чистая, в новой тунике, парной к замшевым брючкам, пила успокаивающий отвар. Лами, слава богам, вернулся к неофициальным отношениям и мы бурно спорили, является ли ускоренная регенерация следствием воздействия чёрного источника.

— Кто не слышал сказки о живой и мёртвой воде? — задал риторический вопрос сидхе, — вот, скорее всего, вода из чёрного источника — мёртвая. Говорится же, что она заживляет раны. А наши лекари считают, что лечит опухоли, воспаления и сахарную болезнь.

— А в цветном источнике живая, что ли? — обалдело вытаращилась я, — так может мы теперь уже бессмертные?

— Мест на кладбище не хватит, таких бессмертных складывать, — скептически хихикнул плакальщик.

— Мы, с богами, на тебя обиделись, — ляпнула я вслух мелкой язве, а сидхе ошарашено посмотрел на меня.

Может моя фамильярность показалась ему бестактной? Зато Труми не смолчал.

— Пришей к савану карман, чтоб было куда подарки от богов складывать, — тоже вслух, наверное, чтоб не оставить наш спор без свидетеля, съязвил плакальщик и защёкал выдуренную рыбку.

Теперь ошарашеный взгляд Лами достался ему.

Спать мы легли, прикрыв стоянку щитами с двух рук. Никому не хотелось проверять богов на паршивость. А вдруг ночью нас посетит сестричка давешней змеюки?

Наутро на моей коже даже шрама не осталось.

— Что же, — думалось мне, — получить такой подарок от Саота, которого в нашем мире упоминают только в нарицательном смысле и не в самых лучших ситуациях! А он такой душка. По братику плачет. И мне теперь хоть в королевы, хоть в боевые маги. Если сразу не убьют, то вон как ранки восстанавливаются. Быстро и следов совсем не остаётся!

Надо сказать, что эта часть героических свершений меня пугала чуть не больше, чем возможность погибнуть в бою. Я видела наших солдатиков, тренировавшихся на плацу. Многие из них пострадали в вылазках на новых территориях. И хотя маги короля искусснее в разы в лечении ран, чем деревенские лекари, но шрамы на их телах всё равно оставались. И, когда я представляла следы сражений на своей нежной шкурке, то думала, а не лучше ли сразу к Саоту? Какой мужчина сможет гладить такие страшные и уродливые следы на теле..

И я бросила взгляд из-под ресниц на сидхе, который увязывал багаж. Он тоже смотрел на меня. При чём как раз туда, где была рана.

— Волнуется? Или думает о чём-то более приятном, чем медицина?

Мы оба одновременно смутились и сделали вид, что готовимся к отлёту. Он не просил осмотреть рану. И вообще, со вчерашнего вечера отвечал односложно и только по делу.

— Тоже мне лекарь!.- с тайной обидой подумала я, — мог бы и поинтересоваться моим ранением… профессионально..

В голове хмыкнул Труми.

— Брысь! — послала я команду неугомонному проныре и полезла за спину, уже устроившемуся в седле, сидхе.

Сегодня мы летели над лугами Приболотья. А после обеда это уже были земли хомо. Лето раскрасило луга и поляны множеством цветущих растений. Поля вокруг посёлков светло-салатовые от молодых побегов хлебных злаков и более тёмные от овощных посадок. А вот, уже покрывающиеся жёлтыми бутонами, масличные… Такое цветное лоскутное одеяло, от полёта над которым кружилась голова. А может она кружилась от чего-то другого? Я жалась к спине сидхе и с таким упоением вдыхала его чуть терпкий аромат, что даже плакальщик за спиной только вздыхал и не решался нарушать очарование своими ядовитыми комментариями.

А может он просто угрелся и спал? Представляю, что ему там может присниться. От вынужденного безделья и близости горячего мужского тела, я в своих фантазиях заходила так далеко, что начинал ёрзать и сидхе. Слава богам, моих мыслей он не слышал, но эмоциональный фон его точно доконает.

— А что будет, если он, как Нариель..

Тело помимо воли жарко вспыхнуло. Конечно мальчишка был грубым и напугал меня. Но, если более опытный Лами окажется нежнее… Мне хотелось узнать, от каких ощущений могут так стонать и вскрикивать женщины, как моя горничная Ная, которую я подслушала в вечернем саду с молоденьким разведчиком пустошей, отряд которых на время остановился в дворцовых казармах.

Следующая наша стоянка оказалась у реки с красивым именем Саграна. Это один из крупных притоков Аниши. Её исток, в Цверговых горах. Дальше она спускается к подножью и бурные воды, растекаясь там широкой голубой гладью, делят границей земли хомо и степные раздолья воргенов. Дальше Аниша разделяется на два крупных рукава. И первый рукав, сохраняя то же название, плавно и медленно растекается множеством мелких речушек до самого Приболотья и стекает в Трясину, переходящую у Западного моря в солёное мангровое болото.

А второй рукав — это и есть Саграна, по берегам которых продолжаются земли хомо и воргенов. Она не задевает владений лилу. Холмы остаются севернее. В заросших лесом седловинах холмов начинается ещё одна речка — Тина. Она гораздо уже и быстрее, но пойма её, как и пойма Саграны украшает множеством, цветущих голубыми и фиолетовыми водяными мелиями, протоков, земли предков моей мамы — иаров. А дальше только Западное море. Кипящее и беспокойное.

Останавливаться у воды всегда удобнее. И следующая стоянка будет скорее всего на Тине. А потом ещё перелёт, и граница земель северных сидхе. Географию я знала хорошо. В своих мечтах о подвигах и путешествиях, я ещё в детстве мысленно обследовала каждый уголок разведанных земель Чесмена. И даже пыталась помечтать о собственном экзаменационном походе с разведотрядом. Отец ведь настаивал, что я не должна требовать статусных привилегий.

Прошлое моё приключение у реки привело к тому, что к берегу за водой я подходила с опаской. Меня никто туда не посылал. Но сидхе ушёл за дровами. Труми побежал следом, поискать вкусненького в лесу. Я посидела у наших вещей и решила, что должна побороть свои страхи. А то, чувствуя себя девочкой рядом с Лами, уж больно я расслабилась. Собиралась вроде в боевые маги, а тут первое ранение и я уже лелею свои страхи. Решительно схватив котелок, отправилась в сторону берега.

— Саот мне в помощь! Никогда больше не назову его Жестоким богом. Хоть все нидлы разом будут рассказывать как их сводит с ума Чёрная луна..

Я вспомнила видения из подземелий и склонившегося к брату гиганта с рельефными мышцами под гладкой чёрной кожей, длинными стройными ногами с высокими икрами. Облегающие брюки, из мелкочешуйчатой кожи, похожей на змеиную и сетка доспеха на обнажённом торсе. Точно так же было одето всё племя саламандр. А ещё слеза на щеке, прозрачная, как чёрный бриллиант.

Я стояла на галечной россыпи недалеко от реки. Кажется она недавно поменяла русло. Иногда на Сагране такое случалось. Не даром её имя, в переводе с языка воргенов, значит Изменчивая. У степняков есть легенда о девушке-воргенке, которая лучше всех табунщиков племени управлялась с любым, самым диким таймахом. Летала на своём скакуне, как ветер и кружила головы парням, не отдавая предпочтения ни одному из них.

Но однажды пришло и для неё время полюбить. И теперь уже вольная воргенка искала встреч с парнем, ранившим её сердце. А он мечтал о другой. Тихой и милой, которую смог бы защищать. Но однажды Цверговы горы закрыли тучи и дождь лил и лил много дней подряд. В одну из ночей с отрогов пришла большая вода и реки разлились, затопляя стойбища. Воргены спасались держась рядом с табунами, выбрасывая детей на широкие крупы таймахов и позволяя себе изредка отдыхать, цепляясь за их хвосты.

Воргенка заметила, что таймах её любимого уплыл слишком далеко, а его поток с силой швырнул на выступающий камень. Она бросилась в бурную реку, но поняла, что не успевает. Тогда она попросила чужого бога, принесшего воду с гор, о спасении, хотя бы для того, кто ей всего дороже. Но чужие боги не свои. Они не покровительствуют чужим детям бесплатно. И цвергов Гримнир Бесстрашный любил подвиги и преодоление. И менял только жизнь на жизнь. Он забрал девушку к себе и изменил русло реки, ударом, сотрясшим землю. Её любимый спасся, даже женился потом на милой и тихой, как и хотел.

А воргенка стала богиней Веллой — защитницей семьи. Даже гномы до сих пор изображают её похожей на воргенских девушек. Меднокожую с соломенно-золотыми волосами и глазами цвета мёда. Раз в году, в ночь выбранную подгорным жрецом, юноши цвергов выходят из шахт и подземелий, чтоб похитить новую Веллу в одном из стойбищ воргенов. И тот, кому это удаётся, считается самым храбрым воином. Только не всегда девушка может полюбить того, кто её похитил и за кого её отдали в мужья. Они, как и Велла, всю жизнь помнят своих первых любимых.

Шевеля галечки и вспоминая легенды о богах, которым, как и их детям, приходится и любить и страдать, потому что чувства сильнее даже божественной силы, я медленно брела к воде. Среди обкатаных серых, белых и красноватых галечек, мелькнул металлический блеск. Я наклонилась и подняла камешек, чёрно-серебристый и очень хорошо знакомый по внешнему виду.

Отец торговал с цвергами и чаще всего покупал у них необработанные алмазы. Как раз в истоке реки добывали карбонадо — безупречные чёрные алмазы. И если белые или цветные добывали глубоко в недрах гор, то чёрные, находили как раз в самых верхних слоях земли. Их с удовольствием перекупали жрецы Саота. Торговля драгоценными камнями, у хомо, была привилегией королевской семьи.

Сейчас я держала в руках довольно крупный цельный кристалл камня Саота. И я приняла эту находку, как знак покровительства. Поднесла камешек к губам и поцеловала. В голове услышала смех. Оглянулась, рассчитывая увидеть поблизости Труми. Но у реки не было никого. Неужели я слышу маленького плакальщика с такого расстояния?