Кожа саламандры

Глава 2

Я проснулась от холода. Костёр покрылся пеплом и едва тлел в рассветном тумане. Рядом с ним, как каменный истуканчик сидел маленький плакальщик. Ушки у него повисли ещё больше. Глазки затянула прозрачная плёночка. На длинных белёсых ресничках повисли капельки росы. Стоило мне шевельнуться и он тоже выпучил свои странные глазюки.

— Привет, — сказала я вслух. Голос в тумане звучал глухо. Вокруг меня всё так же тучей зудели комары. Щит против надоедливой мошки, даже для сил совсем неопытного мага — капля в море, а спасает от такой головной боли, что слов нет. Не будь его, меня бы высосали эффективнее, чем предки нашей ночной расы.

По преданиям лилу когда-то и вправду питались только кровью, но Предтечи изменили их, оставив только пристрастие к ночному образу жизни. Их кожа и глаза не очень хорошо переносили ультрафиолетовый спектр. Среди них почти половина имели цвет волос и глаз очень похожий на моего ночного гостя. Альбиносы… Остальные лилу были наоборот смуглокожи и черноволосы. Но что-то сломалось в их организме тогда, когда Предтечи уже ушли на свои луны и ничего поправить уже не могли. Всё больше слухов, что они вернулись к привычке пить кровь. Или только те, кто был альбиносами?..

На Чесмене была ещё одна раса, которой не помешало бы вмешательство создателей — нидлы. Двусущие. Их ещё иногда называют метаморфами. Пока они растут, могут изменять внешность как хотят. Пока не остановятся на облике, который считают самым привлекательным. И не было бы среди всех рас красивее их, если бы понятие красоты у них не было, мягко скажем, слишком оригинальным.

А ещё многое зависело от времени наступления взросления. Если случайно оно совпадало с периодом, когда в их сознание вторгалась вторая сущность… Результат мог быть не предсказуемым.

Время Тёмной Луны, когда это происходило, случалось крайне редко. Именно после этого и приходили Жестокие годы. Короткий промежуток парада лун. Когда материк, на котором обосновались поселенцы, оставался без привычного света хотя бы одной из семи лун.

Считалось, что в это время приходит Тёмная луна. Которой не видно на небе. Но она сводит с ума метаморфов. И, видимо, влияет и на саламандр.

Расшевелив угли, поставила нагреть воды для типса. В наших местах этот кустарник растёт прекрасно и для напитка с него собирают и почки, и молодые бутоны, и воздушные корешки. Типс резковатый и терпкий, но если в него добавить чуть порошка из поджаренных ядрышек колючего ореха, то он становится мягче и приобретает бодрящий оттенок. Чудесная штука для избавления от утренней сонливости.

Малявка, сидевшая на тощей попе, подобрав под себя ступни, здоровые как лапти, выжидательно таращилась на меня. Говорить, как за ужином, не пыталась. Мне уж стало казаться, что вечерняя беседа мне приснилась. Я пожала плечами. Достала из мешочка тетиву, которую на ночь прятала, чтоб не натянула влаги и привела в боеготовное состояние арбалет.

— На охоту? Кого есть будешь?

От неожиданно прозвучавшего в голове голоса я вздрогнула.

— Никого. Я детёныша саламандры ищу. Мне кожа его нужна.

— А есть точно не будешь? — удивлённо спросил маленький проглот.

Я помотала головой.

— Возьми Труми, я съем.

— А не слипнется, трёхметровую тушу слопать? — беззлобно пошутила я.

— Пф-ф-ф, — фыркнул он без всякой телепатии.

— Постой… Труми… Это зовут тебя так?

— Меня никто не зовёт, — погрустнел малыш, — один я тут. Позови меня, убийца..

— Здрасте… Ничего себе вежливый какой. Чего это я убийца?

— Ну, убиваешь, а не ешь. Мама говорила, поймал — ешь, а если не голодный, убивать зачем? Маму убили..

Мне почему-то стало стыдно. Захотелось объяснить. Показалось важным, чтоб маленький сиротка, который, как я знала совершенно точно, и сам далеко не вегетарианец, перестал называть меня убийцей.

— Труми, ты знаешь, что такое Жестокие годы?

Малыш, совершенно по-человечески пожал плечиками и склонил голову на бок. Как птичка бон. Она часто пела под моим окошком, так же смешно свесив головку, как будто прислушивалась к собственным трелям.

— Жестокие годы, — начала рассказывать я, убедившись, что для Труми определение, знакомое у нас даже самым маленьким, пустой звук, — это время, когда молодая матка саламандры изгоняет старую из трясины, не озаботившись тем, чтоб помочь ей уйти в место, где обновляют души. Она может прожить ещё долго. И, если бы ей нужна была только пища, люди не стали бы сражаться с ней. Убирались бы с дороги, пока добрые духи природы не увели бы её в верхние земли. Но, когда она видит как погибают её детки, она теряет рассудок и только и делает, что разрушает всё на своём пути и убивает всех, кто попадается на глаза. И не ест… Убийца… Понимаешь?

Треугольная головёшка согласно кивнула.

— Большую саламандру не победить без защиты от её магии. Она огромная. Сильная. И магически, и физически. А маленькая слабее. Я могу сразиться с ней. Сделать из её кожи доспех. А в нём имею шанс справиться и с взрослой маткой. Маленький шанс. Так что я не убийца. Я защитник. Защищаю свой дом. Своих близких.

— Понимаю… — малявка на секунду замялся, как будто раздумывал стоит ли доверять мне подобную информацию и передал, — Их сейчас нет здесь. Ушли к Ключам. Это — Магический Источник. Они там будут пока краснолист не зацветёт.

— Это где? Далеко отсюда?

— Не очень… Только..

— Что?

— Они там все… Съедят… Разве только не подходить близко. Иногда маленькие охотятся. Редко. Магия помогает не быть голодными. Только они ещё плохо умеют пить из Источника. Тогда уходят поймать еду. А большая только пьёт. Пока Источник от неё не откажется.

— Так её не Молодая матка выгоняет, а Источник?

Видимо новая матка рождается тогда, когда старая теряет возможность питаться магией. Мы всё понимали не так.

Новое знание показалось интересным, хотя и не слишком существенным. Людям, собственно, всё равно из-за чего выбирается из Трясины чудовище. Им нужно, чтоб его не стало. Всё просто.

Наскоро перекусив, я начала соображать как пристроить нежданного попутчика, чтоб он, в случае опасности, не помешал обороняться. Усадить его на плечи не выходило, так как меч крепился у меня на спине. Но малявка, просёк мои метания. Не заморачиваясь, обошёл меня и пошлёпал своими ластами по поверхности болота, почти не проваливаясь. Лёгонький и ловкий, он гораздо лучше был приспособлен для путешествия по трясине чем я сама.

Самое странное, что его белёсая шёрстка оставалась девственно чистенькой. Хотя его огроменные шлёпалки то и дело обливали её фонтанчиками грязи, которые он выдавливал из болотной жижи, время от времени подпрыгивая от радости. А радовался он тому, что не один. Что его теперь зовут. Ведь у меня было сто вопросов на сто метров нашей дороги и моё “Труми, а скажи..” вызывало у него искренний восторг.

Вот и сейчас я задала вопрос, который всегда волновал меня.

— В наших предположениях о жизни саламандр столько белых пятен и иногда такое отсутсвие логики… Вот, например, маленькие саламандры, они, когда вырастают такие же большущие как матка? Как же им тогда еды здесь на всех хватает? Или они тоже, взрослея, только магией питаются? И, что, эти взрослые все самцы? И они все сейчас там?

Малыш ошалело захлопал глазками от такого обилия вопросов.

— Они вырастают… — попытался вспомнить он все мои вопросы, — не такие большие, как матка. Вполовину меньше, примерно. И, да, они едят магию, когда собираются тут. А матка всегда живёт у Ключей. Рождаются они бесполыми. Когда зацветает краснолист, начинаются бои. Тогда они ничего не видят вокруг, только дерутся за матку. Многие погибают. Тот, кто победит, меняется и становится самцом. Оплодотворяет матку и умирает. Вернее она убивает и съедает его. А на следующий год всё начинается сначала. Подрастают новые молодые особи и снова выясняют кто сильней.

— А как же случается, что источник магии изгоняет самку? И откуда появляется новая?

— Труми не знает, — погрустнел малыш. Уж очень ему не нравилось чего-то не знать.

— Ничего, дружочек, ты же не Велед, и не можешь знать всего.

— Дружочек? Труми нравится… А кто это, Велед? Он знает всё?

— А знаешь, маленький, наверное, и он всего не знает. Не огорчайся. Ты и так мне много нового рассказал. Рыбки хочешь?

Рыбки Труми всегда хотел. Так хотел, что у меня её точно надолго не хватит с его аппетитом. Но сейчас, сколько бы сведений я не вытащила из хитрого малыша, много всё равно не будет. Он запрыгал, разбрызгивая болотную жижу, что меня заставило отскочить подальше. Мой комбинезон был рассчитан даже на падение в грязь, но когда тебе в лицо летят вонючие брызги… Это радости не добавляет. Я и так устала от этой бесконечной мокрени вокруг.

Увидев мой возмущённый взгляд и рыбку, которая чуть не вылетела из моего кулачка в грязь, скачки он прекратил. Но мой испуг его позабавил и он прехитренько захихикал в кулачок. Весёленький плакальщик. Такой вот оксюморон.

— Зато я знаю, что там, за Ключами есть старые, очень-очень старые развалины. Мама говорила, когда-то там был Храм. Ещё до того как с неба прилетели ваши Боги..

Он торопливо выдал эту тираду, поскольку его гаденький смешок заставил меня спрятать обещанную рыбку за спину.

— Вот это новость так новость! — подумала я, — неужели до нас здесь жили люди? Или не люди, а просто разумные существа… И куда же они делись? Интересно-о-о..

Мы снова пошлёпали вперёд. Труми сейчас не заглатывал лакомство как раньше, а сосал подсоленную рыбку, как леденец. Мне тоже было чем заняться. Даже в однообразии болота есть вещи, которые цепляют любопытный взгляд. Я перестала напрягаться после того, как малявка заявил, что он чувствует, если в радиусе арбалетного выстрела появляется кто-то относительно живой. Сначала меня смутило слово “относительно”. Но оказалось Труми чувствует даже поднятых мертвецов.

— Только у них цвет другой, — сказал он важно, сделав бровки домиком.

Я не стала выяснять с плакальщиком имеет он в виду ауры или что-то другое. Он был знаком далеко не со всеми терминами магического Ковена. Да и с обычными понятиями человеческого общения. А показывать, что он чего-то не знает не любил. И, если я начинала над ним подсмеиваться, обижался. Поэтому пользовался всеми методами хитрого и лукавого пройдохи. Съезжал на другую тему. Многозначительно замолкал. Выкручивался и выспрашивал, пока не понимал о чём речь, если тема разговора интересовала его самого.

Я уже привыкла, что он общается со мной ментально. Но сама предпочитала слышать собственный голос в разговоре. Иначе мне казалось, что мой вопрос безвозвратно где-то исчезает. Глупо, конечно. Но через какое-то время я поняла, что, если хочу и дальше таскать его по королевству, как редкую ручную зверушку, то удобнее будет, если никто не будет знать, что мы довольно живенько беседуем без свидетелей.

Плакальщиков давно не видели на Чесмене. И, если бы не папины книжки, я бы не опознала его. А внешне он был милым, даже со своим частоколом острющих зубок. А побродить по королевству мне придётся, даже если я довольно быстро сумею добыть кожу саламандры. Ведь мне ещё нужно сделать из неё доспех. А это тоже не так просто. Это тебе даже не сложнейшее бальное платье сшить. И ведь магию не используешь. Не действует магия на кожу саламандры.