Старовский раскоп

* * *

…Огромный серый волк метался по крошечной камере, тревожно поскуливая. Изредка замирал, подымая уши торчком — прислушиваясь к чему-то, только волк и слышимому. Прислушавшись, неизменно подскакивал к деревянной двери и начинал в нее скрестись и биться, огрызаясь…

Валерка Тыщенко последнее время плохо спал, сильно нервничал и очень много курил. Хотя отец, конечно, ворчал. "Курить — нюху вредить" — еще с детства утвердилось в памяти намертво. Оно понятно, вредишь. Только Андрюха пропал. Неделя как. За это время Валерка облазил все окрестные подворотни и подвалы, обнюхал близлежащие углы и столбы.

В тот проклятый вечер, часов около одиннадцати, ребята начали расходиться по домам. Сначала ушёл Костя, человек семейный, ему жена уже долго настойчиво названивала — та ещё мегера. После вместе засобирались Аня и Сережа, а Андрюха последним, значит. Еще полушутя отсоветовал провожать — вроде бы не девушка, чтобы по вечерам до дому прогуливать. За уступчивость Валерка и казнил себя всю последнюю неделю. Нужно было проследить. Андрей довольно много выпил, хотя бы поэтому. Мог ведь упасть в какую-нибудь лужу и замерзнуть. В общем, договорились, что, как придет домой, звякнет. Не позвонил, но сначала Валерка не слишком тревожился. Вполне в андрюхином духе возвратиться домой и даже не скинув кроссовки завалиться спать.

…Камера была темная, из единственного окошка под самым потолком тянулась неверная паутинка лунного света, и едва ли не невидимая луна так беспокоила зверя. Хорошенько оббив бока о дверь, волк становился в лужицу света, задирал тяжелую голову и хрипло подвывал. Тогда за дверью гремели цепью, топали и хриплый голос сообщал:

— Ну, ты, скотина! Я т-те ща! Вообще без жратвы окажешься!

Волк скалил клыки, но ненадолго умолкал…

Только с утра друг не отзвонился и трубку не брал, тогда Валерка забеспокоился. Ну а когда Андрей и двери не открыл… Валерка десятки раз прослеживал дорогу приятеля до подворотни на пересечении Масленникова и Стрельцова, след и спустя сутки оставался надежным. Но в подворотне Андрей словно сквозь землю провалился. След обрывался, как и не было. Еще два коротеньких вкрапления крепких запахов — и всё. Слишком мало, чтобы разобраться. На "прыжок" похоже, а "прыгать" Андрей умеет. Только не стал бы он в подпитии использовать телепорт, Валерка друга хорошо знал.

Так или иначе, но Андрей к вечеру не объявился, тогда Валерка позвонил его отцу, а больше что делать, не знал. Потому что нужно было просто проводить, и ничего бы не случилось. Подали в розыск, конечно. Только если уж андрюхин отец ничего не может сообразить, хотя у него связи ого-го…

И Валерка начал свое расследование. Ходил по ночам, выискивал те знакомые ноты, надеясь на чудо. Только слишком много запахов намешано в городе после рабочего дня и чуда не происходило. От клана ждать помощи тоже было бессмысленно — волки никогда не помогают магам, так уж сложилось. Не принято и не подобает. У магов свои проблемы, у оборотней свои. Поэтому Валерка искал друга сам, по ночам, тайком даже от родителей.

…Умолкал, укладывался в углу и вроде как задрёмывал. За задернутыми шторинами век мелькали смутные, тревожащие образы, в полусне зверь снова скулил и дёргал тяжелыми лапами. За стеной гремел подошвами ненавистный человек с шокером, он постоянно присутствовал в волчьих снах, но кроме тюремщика был еще кто-то…

Много раз возвращался в подворотню и начинал поиски заново, отчаянно принюхивался, обдумывал, припоминал, не было ли у Андрея каких врагов… Врагов не находилось. Зато всё-таки повезло. На перекрестке Ленина и Первого Мая ударило в нос резко теми самыми острыми нотами мужского пота, чеснока и перегара. Валерка довел след до остановки на Либкнехта, там ниточка резко заворачивала в строну частного сектора, становилась ярче, уже даже ночные выбросы местного химзавода не сбивали с толку… когда Валерка заметил человека. Человек стоял один у фонарного столба, пах уверенностью и спокойствием, выглядел самой естественностью — словно бы и должен вот так стоять под столбом посреди ночи. Дальше Валера поступил глупо, но ничего не сумел бы собой поделать при всем желании. К человеку его повлекло с невероятной силой. Подойти ближе, узнать, кто, зачем, почему, заглянуть в лицо под низко надвинутой кепкой… Лица он так и не увидел, человек напал первым, коротко махнул рукой, словно оглаживая по толстой шкуре, и этого мазка в глазах разом потемнело, от короткой боли перехватило дыхание — и всё исчезло.

… Во сне волк начинал чувствовать, что когда-то был человеком, что по утрам натягивал узкие, стесняющие движения тряпки, пил коричневую, остро пахнущую бурду, что всё это имело какие-то названия, но вспомнить не мог. Свое человеческое имя сообразить тоже не выходило, от мучительного напряжения становилось невыносимо тоскливо, зверь подскакивал, снова принимался обмерять шагами камеру, биться в стены, уставал и утыкался безнадежны взглядом в зарешеченное окошко под самым потолком. Там, за решеткой, волк это хорошо чувствовал, зрела луна. Тогда волк выл, расплескивая тоску по свободе. В ответ за соседней стенкой кто-то грозился пришибить.