История цивилизации

И если Карл потерял живой интерес к европейской политике, то были другие, более волновавшие его вопросы. Прескотт говорит: «Во всей, ведшейся почти ежедневно переписке между Квиксадой или Газтелу и государственным секретарем в Вальядолиде, едва ли найдется письмо, содержание которого не вертелось бы в большей или меньшей степени вокруг кушаний императора или его болезни. Одно, как бы естественно, вытекает из другого и объясняется им. Без сомнения, государственным департаментам не часто приходилось переписываться на подобные темы. Секретарю, вероятно, не легко было сохранять серьезный вид, когда ему приходилось просматривать депеши, где так своеобразно переплетались политика и гастрономия. Курьеру, ездившему из Вальядолида в Лиссабон, было приказано делать каждый раз крюк, чтобы заезжать в Джарандиллу по пути и привозить оттуда припасы для царского стола. По четвергам он должен был привозить рыбу, которая подавалась в пятницу (постный день). Местную форель Карл находил слишком мелкой, поэтому из Вальядолида должен был присылаться другой сорт, покрупнее. Он любил всякую рыбу, так же, как и все, что по природе своей или по привычкам походило на рыбу. Угри, лягушки, устрицы занимали почетное место в царском меню. Рыбные маринады, в особенности анчоусы, ему чрезвычайно нравились, и он жалел, что не захватил с собой больших запасов из Нидерландов. Он в особенности восторгался паштетом из угря…»

В 1554 г. Карл получил от папы Юлия III буллу, освобождавшую его от соблюдения поста и позволявшую ему есть рано утром, даже перед причастием.

Еда и лечение! Какое возвращение к элементарной жизни! Он никогда не был особенным любителем чтения, но желал, чтобы ему читали вслух за обедом, как Карлу Великому; при этом он делал, по словам одного повествователя, «сладостные и благочестивые комментарии». Он также развлекался механическими игрушками, слушанием музыки, проповедей и занятиями государственными делами, все еще притекавшими к нему. Смерть императрицы, к которой он был сильно привязан, направила его помыслы к религии, вылившейся у него в мелочную и обрядовую формальность. Каждую страстную пятницу он, вместе с прочими монахами, усердно бичевал себя, даже до крови. Благодаря подобным упражнениям, а также страданиям от подагры, у Карла начал проявляться фанатизм, до того сдерживаемый политическими соображениями. Появление протестантских проповедников в окрестностях Вальядолида вызвало в нем ярость. «Передайте от меня великому инквизитору и его совету, чтобы они твердо стояли на своем посту и в корне уничтожили бы зло, раньше, чем оно успеет разрастись дальше»… Он даже спрашивал, не лучше ли было бы в таком «черном» деле не придерживаться обычной судебной процедуры и не давать пощады, «чтобы прощеный преступник не получил бы возможности вновь согрешить». Он рекомендовал, в виде примера, свой собственный образ действия в Нидерландах, «где упорствовавшие сжигались живыми, а допущенным к покаянию отрубали головы».

Необычайное его пристрастие к похоронам носит какой-то символический характер, если вспомнить, в какую эпоху он жил и какую сыграл в истории роль. Он словно инстинктивно чувствовал, что умерло нечто великое в Европе, настоятельно нуждавшееся в погребении, под чем необходимо было начертать слово «Finis» — срок истек. Он не только присутствовал на всех похоронах в монастыре Св. Юста, но заказывал заупокойные обедни для отсутствовавших покойников и, в конце концов, устроил свои собственные похороны.

«Часовня вся была завешена черным, и пламя сотен восковых свечей было едва достаточным, чтобы рассеять мрак. Братья в своих монашеских одеждах и весь штат императорской прислуги в глубоком трауре собрались вокруг огромного катафалка, также задрапированного черным и поставленного на возвышении посреди часовни. Было совершено отпевание и, среди скорбных воплей монахов, вознеслись молитвы по отошедшей душе, дабы она была принята в обитель праведников. Опечаленная свита разразилась слезами, живо представив себе смерть своего господина, — или же их, быть может, охватило сострадание — при виде столь жалкого проявления слабости. Карл, закутанный в темный плащ, с зажженной свечой в руке, сам стоял в толпе своих домочадцев, присутствуя на собственных похоронах. Печальная церемония закончилась тем, что он передал свечу в руки священника в знак того, что он предает дух свой всемогущему».

Через два месяца после этой комедии он умер. И с ним вместе умерло кратковременное могущество Священной Римской империи. Его государство уже было разделено между братом и сыном. Священная Римская империя продолжала влачить жалкое существование вплоть до эпохи Наполеона, но лишь как болезненное, отмирающее явление. Однако еще не зарытое в землю воспоминание о ней до сих пор продолжает отравлять политическую атмосферу.