Русская народная утопия (генезис и функции социально-утопических легенд)

ФОРМИРОВАНИЕ СТАРООБРЯДЧЕСТВА КАК СЛОЖНОЙ КОНФЕССИОНАЛЬНОЙ ОБЩНОСТИ ПРАВОСЛАВНОГО ХАРАКТЕРА

История раскола Русской Православной Церкви, произошедшего в середине XVII в., обстоятельно разработана историками церкви и здесь нет необходимости воспроизводить ее в деталях. Подчеркнем только некоторые обстоятельства, которые особенно важны в контексте настоящей книги. Представление об особой роли Москвы в развитии и функционировании христианства в его восточном византийско-болгаро-русском варианте после падения Византии породило амбициозные теократические идеи не только у Никона. После устранения Никона инициатива перешла в руки царя Алексея Михайловича и его ближайшего окружения и епископата («Москва — третий Рим; четвертому Риму не быть»). Официально выдвигалась идея создания единого восточного православия во главе с Москвой. Она должна была быть реализована приведением русского православия в соответствие с новогреческими церковными и церковно-бытовыми традициями. Русское традиционное православие трактовалось как устаревшее. Церковные нововведения с ориентацией на новогреческие обряды и традиции были восприняты как новообрядие, которое сочеталось с правкой основных церковных книг и литургических текстов. Правка осуществлялась на Московском Печатном дворе в своеобразных условиях — при активном участии новогреческих богословов, недостаточно владевших традиционным славяно-церковно-русским языком. В правке сказалось влияние славянских и новогреческих книг, печатавшихся в Венеции, и украинской книжности.[1023]

Участники кружка «боголюбцев», предъявлявшие высокие моральные требования («единогласие», полнокровная литургическая традиция, секуляризация монастырей и церквей, превратившихся в типичные средневековые феодальные организмы, против чего возражали еще так называемые «нестяжатели»), не приняли нововведений, начиная от троеперстного крестоположения, замены сугубого «аллилуйя» четырехкратным вместо троекратного в ангельской песне «аллилуйя», противосолонного (т. е. против солнца) обхождения амвона, формы креста и титла и т. д., и кончая текстами «новых» книг (замена принятого в дониконовских книгах имени Христа Исус на Иисус). Как показали исследования историков старообрядчества (Н. Ф. Каптерев, П. С. Смирнов и др.),[1024] раскол в Русской Православной Церкви в значительной степени был спровоцирован непродуманными и поспешными действиями Никона и его окружения. Известный зарубежный славист С. А. Зеньковский справедливо отмечал: «Раскол не был отколом от церкви значительной части ее духовенства и мирян, а подлинным внутренним разрывом в самой церкви, значительно обеднившим русское православие, в котором были виноваты не одна, а обе стороны: и упорные и отказывавшиеся видеть последствия своей настойчивости насадители нового обряда, и слишком ретивые и, к сожаленью, часто тоже очень упрямые и односторонние защитники старого».[1025] При этом правительства Алексея Михайловича и его наследников — царя Федора, Иоанна и Петра, при регентстве Софьи — стали толковать неприятие новообрядчества и нововерия, как неподчинение правительственным распоряжениям. Настала эра посылки военных команд для расправы с непокорными старообрядцами. С особенной жестокостью это было узаконено в так называемых 12 статьях Софьи (после подавления в 1682 г. «хованщины», в которой участвовали стрелецкие массы, в значительной степени державшиеся старообрядчества), законодательно санкционировавших сожжение непокорных старообрядцев в срубе и другие способы расправы с ними. Царствование Петра I, точнее начало его, ознаменовалось расправой с мятежными стрельцами — преимущественно старообрядцами. После возвращения Петра в Москву из поездки по Европе в 1698 г. было казнено около 2 тысяч участников восстания, большинство из которых — старообрядцы.

Многочисленные новшества Петра I в самых различных сферах управления государством и быта закрепили за ним славу слуги антихристова. Характерна не только легенда о Петре I-антихристе. Фольклорные отклики, связанные с Петром I и его правлением, весьма противоречивы и требуют специального и детального анализа. Несомненно, что передвижение значительных групп крестьянства на Европейский Север, Приуралье и Зауралье, связано не только с поисками свободных сельскохозяйственных угодий, но и со стремлением уйти из сферы прямого действия Антихриста. Состав старообрядчества продолжал усложняться, а число ревнителей древнего благочестия множиться. Знаменательно в этом смысле название публикации одного из лучших знатоков русского старообрядчества и сектантства А. С. Пругавина — «Два миллиона или же 20 миллионов?».[1026] К вопросу о сложности выяснения статистического количества старообрядцев на разных исторических этапах мы еще вернемся. Причины подобных трудностей более или менее ясны. Не имея возможности их преодоления, мы, вместе с тем, не сомневаемся в количественной значительности старообрядчества в русской истории.

У нас нет до сих пор исчерпывающих исследований социального состава первых поколений старообрядцев. Вместе с тем, вполне достоверны сведения о том, что нововерие было первоначально не принято даже многими знатными боярскими родами — князьями Черкасскими, Воротынскими, Трубецкими, Голицыными, Хованскими, Одоевскими, Пронскими, Репниными, Прозоровскими, Урусовыми, Хилковыми. Из менее титулованных должны быть названы Морозовы, Шеины, Салтыковы, Шереметьевы. Можно с уверенностью говорить о неприятии нововерия значительным слоем протопопов и крестьянской, казачьей и низовой городской массы (включая стрельцов). Таким образом, с конца XVII в. формировалась новая конфессиональная общность на основе староверия, параллельная официальной церкви.

Известно, что старообрядчество породило множество ответвлений, толков, согласий. Крупнейшие из них — филипповцы, федосеевцы, перекрещенцы, покинувшие официальную церковь и перешедшие в старообрядчество; позже — «белокриницкое согласие» в Австро-Венгрии, к которому примкнули некоторые священники и епископы: начиная с епископа Амвросия, попавшего в немилость турецких властей, но сохранявшего епископское звание в сербо-боснийском священстве. Амвросию довольно быстро пришлось покинуть Белую Криницу, однако перед этим он успел рукоположить не только нескольких священников, но и епископов, что дало возможность старообрядчеству поповского толка создать белокриницкое церковное согласие, в отличие от беспоповства, продолжавшего господствовать у севернорусских старообрядцев, окормлявшихся не священниками, а избранными наставниками.

Севернорусские толки и согласия, каковы бы ни были их обрядовые или бытовые отличия, разделяли общие старообрядческие эсхатологические представления, убежденность в том, что «последние времена» уже настали, слуги и предшественники Антихриста и духовно, и физически перешли опасный рубеж, и все более решительно угрожают истинно православным людям, державшимся древнехристианских традиций, в какую бы ситуацию они не попадали — вынужденную беспоповщину, позже в положение сибирских «часовенных», ситуацию, вынуждавшую к «бегунству» или еще более радикальные ситуации нетовцев, так называемого «бабушкиного согласия», рябиновцев, дырников и т. д. Эсхатологические представления, повторяем, были общими для всех толков и согласий старообрядчества. Старообрядцы были убеждены, что «последние времена» дело не далекого будущего, а уже идущий процесс распространения власти Антихриста по всей России.[1027]

Главы русской официальной церкви реагировали на происходящее очень остро и возглавляли не только реформы Никона, но и поддерживали антистарообрядческий террор, начавшийся еще до Собора 1666 г., и закрепленный Алексеем Михайловичем, царем Федором, а затем Софьей, правившей Россией по малолетству ее братьев Ивана V и Петра I. Сторонники нововерия и новообрядчества — и церковники, и администраторы — посылали в очаги старообрядческого сопротивления воинские команды, которые беспощадно расправлялись с непокорными. Вторая половина XVII века стала эпохой неслыханного террора, который осуществлялся правительственными органами и одобрялся церковниками — «никонианами». Кроме обычных казней, увечий, отрезания языков и калечения рук, крестившихся по-старому, «статьями» Софьи был официально одобрен старинный способ казни еретиков, разбойников, бунтарей и т. д. — сожжение в срубе, которое было ничем не лучше сожжения еретиков католической инквизицией на открытом костре. Среди жертв правительственного террора одним из первых оказался епископ Павел Коломенский — единственный епископ, открыто вставший на сторону старообрядчества. Официально было объявлено о нем как о «внезапно погибшем». Между тем это было весьма значительное событие, сыгравшее не меньшую роль в истории раскола церкви, чем расправа над пустозерскими старцами во главе с Аввакумом. Старообрядчество теряло священника за священником в условиях, когда по традиции православной церкви поставить нового священника мог только епископ как носитель церковной благодати, без которой не могли совершаться священнические требы и таинства (крещение, соборование, покаяние, исповедь, бракосочетание и т. д.). Решение столь важных для бытия церкви проблем могло совершаться теперь только двумя вынужденными способами: либо надо было вспомнить о древнехристианском праве трех мирян-«простецов» заменять в критическом положении священников, либо принимать и перекрещивать «никонианских» священников, признавая за ними право совершать необходимые таинства. Названные два различных способа решения столь важных проблем привели к внутреннему расколу старообрядчества на две ветви — поповскую и беспоповскую.

Во главе общин беспоповцев стали выбираться наставники, лучшие начетчики, знатоки рукописной традиции дониконовского толка. Приходилось решать, какие требы вправе творить подобные наставники, а позже и женщины-наставницы (среди старообрядцев грамота и владение письменностью были распространены значительно шире, чем у «церковных» — нестарообрядцев, особенно среди помещичьих крепостных). Беспоповцы интенсивно создавали свои традиции и недаром исследователи беспоповщины и религиозные философы второй половины XIX в. писали о «народной церкви», разрабатывавшей свои демократические принципы. Если снять некоторый налет идеализации, то в целом это верно. Однако надо иметь в виду, что беспоповство возникло не как протестантское движение: беспоповцы попали в вынужденную ситуацию, из которой искали свои выходы, строго держась традиций, господствовавших в Русской Церкви до никонианских реформ, никонианской книжности и новых предписаний церковно-бытового поведения. Некоторую аналогию этой ситуации можно усмотреть в возникновении и развитии так называемых «часовенных», особенно интенсивно распространявшихся в Сибири после того как Николаем I был запрещен переход из православной (официальной) церкви в старообрядчество, перекрещивание их по правилам, сходным существовавшим в поповщине. Это тоже был поиск сохранения древнего благочестия в условиях, искусственно созданных правительством.