Русская народная утопия (генезис и функции социально-утопических легенд)

ЗАМЕТКИ ОБ ЭСКАПИЗМЕ И ЭСХАТОЛОГИЧЕСКИХ ПРЕДСТАВЛЕНИЯХ СТАРООБРЯДЦЕВ XVII–XIX вв

Эскапизм — термин, употребляющийся в исследованиях по социальной и дифференциальной психологии и истории сектантства. Он означает стремление отдельных людей, социальных, сословных, конфессиональных или иных групп к изоляции, к фанатическому ограничению или полному разрыву контактов с лицами и сообществами, принадлежащими к более широким общностям (в том числе и с государством), чтобы уйти из-под их власти и влияния. Эскапизм порождает сплоченность себе подобных в группы и формирование очень важного для них набора (системы) правил религиозного, социального, политического, бытового поведения, определяющих весь образ жизни.[1041]

В истории русских религиозных движений, выработавших свои формы эскапизма, особенно выделяется старообрядчество, противопоставившее себя с середины XVII в. господствовавшей Церкви и, вместе с тем, остававшееся вариантом православия, сохранявшим и развивавшим древлеправославные традиции. При этом надо иметь в виду сложную историю старообрядчества, его отдельных толков и ответвлений. Формы старообрядческого эскапизма, о которых мы будем говорить далее, тоже имели свою историю. В самом обобщенном виде можно было бы сказать, что строгость отдельных правил изоляции и неприятия, как правило, постепенно приводила к поиску компромисса, который обычно вел, в свою очередь, к выделению и формированию более радикальных толков, его отвергавших: филипповцы, федосеевцы, и особенно непримиримые секты бегунов, нетовцев, немоляков, дырочников, лучинковцев и т. д. Названные толки ответвлялись преимущественно от севернорусских и сибирских беспоповцев или часовенных, которым была свойственна наиболее последовательная система эскапизма. При этом, разумеется, надо иметь в виду первое и наиболее крупное разделение старообрядцев на беспоповцев и поповцев, принимавших так называемых «беглых» священников, т. е. поставленных епископами Церкви, но, перекрещенных. У поповцев была своя сложная история, требующая отдельного рассмотрения. Многие формы эскапизма, разумеется, им тоже были свойственны.

И, наконец, очень важно, что определенная часть элементов старообрядческой системы эскапизма была не выработана ими самопроизвольно, а навязана сложившейся с середины XVII в. и продолжающейся в последующее время ситуацией — конфессиональной и политической.

История изучения старообрядчества сложна и противоречива. В последние десятилетия достигнуты значительные успехи и в публикации текстов, и в исследовании важнейших вопросов блестящей полемической литературы, созданной лидерами старообрядчества в XVII–XVIII вв. Теперь уже даже в популярных изданиях и школьных учебниках не пишут просто о консервативном невежестве и изуверстве старообрядцев. Исследования филологов и историков помогли обоснованнее понимать сложный конфессионально-политический и социально-экономический клубок проблем в сочетании с многочисленными войнами и восстаниями «бунташного века» (как давно уже называют XVII в.) на фоне процессов, происходивших во многих странах Европы в XVI–XVII вв., как своеобразную и даже причудливую Реформацию — Контрреформацию.[1042]

Вожди старообрядчества очень отчетливо вырисовались как замечательные знатоки старорусской письменной традиции, ее связей и взаимоотношений со старовизантийской традицией. Прямые наследники первого поколения лидеров старообрядчества, руководители Выгорецкого общежительства дали первые в истории русской филологии образцы текстологического анализа, создали рукописный центр, сопоставимый по количеству богословских и даже светских сочинений, расходившихся по всей России, только с московским Печатным Двором середины XVII в.[1043] Хорошо известно, что грамота была распространена в старообрядческой среде шире, чем в русских селениях, стоявших в стороне от старообрядческого движения. Все это решительно заставляет расстаться со стремлением некоторых ученых XIX и даже XX в. представлять раскол лишь как расхождение с Патриаршей Церковью по чисто обрядовым моментам, таким как троеперстие, сугубая аллилуйя, обхождение амвона «посолонь», 8-конечная форма креста, написание титла на нем, изображение имени Христа в виде «Иисус» и т. д.

Старообрядцев объединяло далеко не только резко отрицательное отношение к «новообрядию» и новым книгам, а чрезвычайно напряженное ожидание «конца света», уверенность в том, что «последние времена» уже наступили и в России господствует Антихрист или, по крайней мере, его «предтечи» и «слуги».[1044] При этом имелся в виду не только сам Никон, столь активно и бескомпромиссно начавший реформу, но и царь Алексей Михайлович, на которого после лишения Никона сана Патриарха возлагались надежды на возврат к старым порядкам (вспомним увещевания Аввакума в письмах к нему). Однако Алексей Михайлович придал церковной реформе открытый политический характер. После смерти Алексея Михайловича, которая сопровождалась мистической легендой о его предсмертных мучениях как наказания за совершенные грехи, надежды возлагались на царя Федора, но преследования старообрядцев продолжались. Потом ожидали изменений, связанных с правлением Софьи. Однако она не только подтвердила Соборные постановления, но и дополнила их 12 статьями о необходимости усиления репрессий. Петр I, затмивший своих предшественников, стал восприниматься как окончательное воплощение Антихриста. Этому способствовали не только его многочисленные церковные и светские нововведения, но и расправа со стрельцами, поднявшими бунт в его отсутствие, ликвидация патриаршества, реквизиция части колоколов для создания артиллерии нового типа, его «всешутейшие соборы», воспринимавшиеся как глумление над Церковью, налог на бороды, подушная перепись и т. д. и т. п. Возникла даже легенда о Петре I-«подменном царе» и притом Антихристе.

Однако следует напомнить, что формирование системы эсхатологических представлений было сложным процессом и имело длительную историю. На архаической стадии развития культуры у различных народов мира наличествовали, как правило, представления о смене эпох, смене божественных сил, управляющих миром, о периодических катаклизмах и т. д. Параллельно с ними бытовали представления о «райских» (счастливых) частях (островках) земли (вселенной), которые сохранялись и продолжали существовать после катаклизмов (например, античные «макарийские острова»). В истории христианства наряду с легендами о рае на земле разрабатывалась эсхатологическая традиция, идущая от Откровения св. апостола Иоанна Богослова. В православной старообрядческой традиции особенное значение имели так называемая «Кириллова книга» и «Книга о вере», основанные на «Поучениях» преподобного Ефима Сирина. В старообрядческой массе пророчества такого типа, так же как и цифровые вычисления срока начала светопреставления, воспринимались, с одной стороны, упрощенно, но, с другой стороны, вполне конкретно — наступление Антихриста мыслилось как первый этап «последних времен», который уже идет и имеет вполне зримые и реальные формы. Этому убеждению, повергавшему в отчаяние и порождавшему надежды, сопутствовал процесс выработки системы форм эскапизма, выражавшего неприятие действительности и необходимость мер, которые выключали бы старообрядчество как конфессиональную и социальную общность из сферы действия Антихриста или, по крайней мере, по возможности ослабляли его влияние.

По мнению исследователей, в начале XVII в. неустановленным автором была написана книга «Сын Церковный», которая получила широкое распространение в старообрядческой среде и в которой излагались основы православной веры и церковного и бытового поведения православных. Никон и его последователи считали ее еретической, старообрядческой. С. Г. Вургафт и И. А. Ушаков пишут: «Книга не принадлежит к числу хорошо изученных общеизвестных произведений древнерусской церковно-учительной литературы, но она имела очень широкое хождение в народе. От XVIII века сохранились десятки рукописей; в старообрядческих типографиях (или же печатнях, принимавших старообрядческие заказы) на протяжении второй половины XVIII века и в первые годы XIX века вышло более 10 изданий „Сына Церковного“. В домах старообрядцев и сегодня эта книга не редкость. Последнее известное дореволюционное издание этой книги было напечатано в 1896 г. московской типографией единоверцев».[1045] Старообрядческое издательство «Китеж» в 1995–1996 гг. выпустило «Сына Церковного» в оригинале с комментариями и с переводом на современный русский язык.[1046] Распространенность подобной книги несомненно играла значительную роль в истории эскапизма и требует основательного изучения.

Предпримем попытку обозреть формы эскапизма, насколько это возможно при современных знаниях о старообрядчестве, и охарактеризовать их типологически. При этом мы не сможем каждый раз уточнять эти представления в связи с конкретными особенностями отдельных старообрядческих толков и ответвлений на разных этапах сложения и развития этих форм. Максимума и бескомпромиссной полноты форм эскапизма непреклонно придерживались в основном наиболее радикальные толки и согласия — бегуны (странники), нетовцы, дырочники, некоторые группы так называемых «часовенных».

1. Первой, наиболее устойчивой и широко распространенной формой эскапизма было бытовое правило — не соприкасаться с «мирскими», т. е. с нестарообрядцами или старообрядцами отвергаемых толков. Воспрещалось не только молиться с ними, но и есть из одной посуды, пользоваться одними и теми же орудиями труда. Это сопрягалось с некоторыми аскетическими правилами бытового поведения — строгим соблюдением постов, исключением из употребления алкоголя, табака, а с определенного времени — картофеля и чая. Характерными были также сдержанный тип поведения в дни праздников и увеселений, исключение из фольклорного репертуара целого ряда жанров, имевших распространение в православной среде русских крестьян и горожан.

2. Неприязненное отношение к браку и рождению детей в пору «последних времен» было первоначально провозглашено филипповцами, а после поисков ими компромиссных форм (наложение епитимьи, длительного срока очищения и т. п.) — федосеевцами[1047] и еще позже — наиболее радикальными толками: бегунами (тоже, впрочем, не без компромиссов — для «жилых», которые должны были обеспечивать тайные пристанища, тайные молельни и т. д.) и бегунами-странниками. В целом же у беспоповцев брачные отношения так до конца и не признавались, не были нормализованы: споры об институте «новоженства» продолжались в течение всего XVIII в. и отчасти XIX в. До сравнительно недавних пор браки с нестарообрядцами исключались вообще.

3. Длительное время для большинства беспоповских толков был характерен принцип «немоления за царя и царскую фамилию», что было логичным — нельзя одновременно считать царя «слугой» Антихриста и молиться за него. Впрочем, под нажимом царской администрации даже в Выгореции, которая экономически была связана с Олонецкими заводами, пришлось выработать компромиссную форму. Во время богослужения царь стал упоминаться, но с исключением из формулы моления прилагательных «благочестивый», «благоверный» и т. д. В некоторых случаях молились за обращение царя в старую веру, за его покаяние и т. д.[1048]