Узнай меня, любимая

Глава XXVII. Ой!

- Да как тебе не совестно?! – щеки запылали от страха и гнева. – Ведь мой муж жив, и ты это знаешь! Вы все это знаете! Где мой муж?! Что вы с ним сделали?!

Я резко схватила со стола крынку, расплескивая квас, и угрожающе замахнулась на медведя.

- Да что этому дурню сделается, – равнодушно бросил Груздь, скрещивая руки на груди.

- Дурню?! – я швырнула в нахала крынкой, но он довольно ловко увернулся. – Да мой Ярек самый смелый, самый благородный, самый… лучший.

- Гляди, вороненок, не захвали, а то зазнаюсь, – и голос совсем знакомый, родной.

- Ой!

Я растерянно посмотрела на медведя. Свет в горнице был приглушенным: две лучины и отблески поленьев из печи; и от этого глаза мужчины напротив казались черными угольками, но это его глаза, глаза моего Ярека. Передо мной уже не юноша, а взрослый мужчина, крепкий как дуб и сильный, но это мой Яромир: его прямой нос, очерченные скулы, тот же изгиб хоть и выцветших на солнышке бровей. И тот же дурной, отчаянный нрав.

- Яречек, – шепчу, касаясь непослушными пальцами его щек, провожу по кончику носа, по жесткому волосу бороды, – Яречек, – слезы срываются с уголков глаз.

- Ну, чего же ты плачешь, вороненочек? – нежно обволакивает он меня большими руками.

- Я не узнала тебя, как я могла тебя не узнать? Я так тебя искала и не смогла узнать!

Он вытер ладонью мои слезы.

- Я сам себя не узнаю. Не нравится пани Янине такой муженек? – напряженно смотрит мне в глаза.

- Больше жизни нравится, – кидаюсь ему на шею, вдыхаю такой знакомый запах, таю в его объятья, и целую, целую, целую…

Нет, это он целует меня, играет мочкой уха, щекочет шею, раскрывает губы. Из груди вырывается невольный стон. Как я истосковалась, как откликаюсь на каждую смелую ласку. Мы падаем на лежанку, и одеяло принимает наши разгоряченные тела. А перед глазами волнами идут яркие вспышки. Кажется, я тоже стала взрослой женщиной. Мы оба изменились…

Я лежу на его широкой груди, слышу толчки сильного сердца. Так хорошо. Он гладит мои волосы, наматывает локон на палец, я помню эту привычку. Что я там собиралась? Не кидаться ему на шею, сохранять гордость, предложить выбрать: я или она. Так вот, есть он и я, и никакой ее. Сейчас никого больше нет, кроме нас двоих. И я не буду ему ни о чем напоминать. Но пожурить его все же стоит.

- Это хорошо, что ты бороду отпустил, – хитро прищуриваю глаза.

- Почему? – не улавливает Ярек усмешки.

- Хватать хорошо, чтобы потрепать как следует, – захватываю жесткое мочало в охапку. – Почему ты сразу мне не открылся, неужели нельзя было сказать обычным голосом, а не рычать как дикий зверь?

- Я не мог. Яромира Ковальского здесь нет, есть Ярослав Груздь, – чмокнул он меня в лоб. – Тебя тоже следовало бы отшлепать по розовой попе, что так рисковала, а если бы с тобой что-нибудь случилось?

- Но у нас такое произошло…

- Я знаю, Богдан все рассказал, вот он меня сразу признал.

Я обиженно надулась, Яромир рассмеялся, потом посерьезнел.

- Отец страдал? – с трудом выговорил он.

- Он умер внезапно, – не стала я говорить ему про затяжную болезнь Казимира. – У тебя осталась сестра, прижил от простолюдинки. Он скучал, Хеленка его отвлекала. Я пристроила ее и твою сестру Басю у Чеслава.

- Этот зануда не возражал? – поднял Ярек бровь.

- Нет, очень хорошо нас принимал, когда мы прятались от самозванца. Нам надо срочно вернуться домой.

- Я не могу, – ошарашил он меня.

- Как не можешь? – скатилась я с него. – Там же война может начаться, самозванец твоим именем людей собирает против короля. Ярек, нам надо домой.

- Я не могу, – упрямо повторил он.

- Великая княгиня не пускает? Я видела, как она на тебя слюни пускала, – обиженно отвернулась я к стене.

- Ревнивица ты моя, – не дал он мне дуться и подмял под себя. – Я не могу бросить сейчас этих людей. Видишь руки, – он показал широкую ладонь, – мы все: и мужики простые, и бояре, и даже князья – валили лес, работали топорами. Мы издыхали, чтобы успеть. Если мы отобьем приступ, на нашу строну перейдет Андрей, младший Юрьевич. Он жалеет, что обидел Романа, но трусит. Победа поможет ему решиться. Тогда мы сможем пойти на столицу.

- Яромир, это не наша война, – я не понимала его воодушевления, – там дом твой в огне, а ты хочешь помогать чужим людям, перед которыми ты даже не можешь выйти под своим именем.

- Я под чужим именем, чтобы не подставлять Каменца. Кароль не дитя. Он сумеет продержаться до весны, а потом я смогу вернуться. Разве король требовал, чтобы я немедленно пришел?

- Он сказал, что ты должен решить сам, но он очень ждет тебя.

- Вот видишь, – ухватился Яромир за мои слова, – он подождет.

- Ярек, он ждет. А если ты погибнешь здесь? – я прижалась к нему, сама испугавшись своих страшных слов. – Тогда никто не сможет разоблачит самозванца. Крулы сцепятся с ладами. Опять начнется война!

- Мне здесь верят, если я уйду со своими людьми, начнется разлад. Они все сгинут. Княгиню и княжичей может и не убьют, а простых людей под корень могут извести. Я не могу их бросить до штурма. Ты понимаешь?

Его голубые глаза лихорадочно сверкали, отражая огонь лучины.

- Я понимаю, Яречек, понимаю. Будем ждать штурма.

- Нет, вороненок, ты вернешься в Калинки, а я буду ждать штурма, – взял он меня за подбородок, всматриваясь в лицо. – И чем скорее, тем лучше.

- Нет, пан Ковальский, я без вас никуда не уйду. А начнете меня выгонять, вцеплюсь в вашу пышную бороду, так и оторвать меня не сможете.

Я нахохлилась, как молодой вороненок, готовясь к его новым выпадам.

- Как я скучал, – выдохнул муж, и это были самые сладкие слова.

Мы опять слились в единое целое. Спать не хотелось. Задыхаясь и утирая пот, я прильнула к мужу, провела по бритой макушке.

- Зачем ты остриг волосы, я видела, у остальных бояр волосы на месте?

- Чтобы не узнали.

- А кто-нибудь из этих знает – кто ты?

- Кое-кто знает, главное, чтобы в Романове граде не прознали.

- А княгиня? – не удержалась я от едкого вопроса.

- Если и не знала, так сегодня догадалась, – сощурил он глаза. – Янина, послушай...

Я вздрогнула, Яромир редко называл меня по имени. Вот он, разговор, которого я ждала и боялась, сейчас муж сам его начнет. Что он мне скажет?

Яромир приподнялся на локтях, задумчиво посмотрел на огонь. Сейчас он совсем не был похож на медведя, скорее на снежного барса, что живет далеко в крульских горах, такого же гибкого и сильного одновременно. А вот она, рана на боку, что чуть не стоила ему жизни, осторожно провожу пальцами. Называла Монику глупой, что не распознала самозванца, а сама не смогла разглядеть очевидного: мужчина, прошедший через огонь и воду, не может остаться прежним, он становится другим, но от этого не менее любимым.

- Янина.

- Что?

- Я не писал то письмо.

Почему он о нем вспомнил, уловил мою ревность?

- Но я видела вас вдвоем

Вот зачем я ему сейчас об этом напоминаю?

- Ты не могла нас видеть, я никогда не встречался с Моникой наедине после нашей свадьбы! – повысил он голос, раздражаясь, его это задевало, как и меня.

- Но я видела вас, – упрямо повторяю, глядя ему в глаза, – я сказала тебе об этом, и ты разбил зеркало.

- Да куплю я тебе новое зеркало! Куплю, как только доберемся домой, – он взял мое лицо в ладони. – Я разбил его, потому что внутри сидела ярость и ее нужно было куда-то выплеснуть. Я знал, что за все надо платить, но не думал, что придется платить не только мне, но и вам с малышом. Я не мог с этим смириться. Это слишком жестокое наказание.

- Наказание за что? – слышу свой голос словно со стороны.

Яромир опять перевел взгляд на огонь.

- Мы не ладили с отцом, он все время хотел переломить меня через колено, ему нужен был покорный сын, а я ненавижу покорность.

- Он любил тебя, – поспешила я восстановить правду, – и раскаялся перед концом, что давил на тебя.

- Я тоже скучаю по нему, – горько проронил Яромир, – но тогда мы друг друга не понимали. Он решил женить меня на, мягко говоря, непривлекательной особе, и я взбрыкнул. Ты знаешь, как я могу взбрыкивать, – подмигнул он мне.

- Да уж, – легко согласилась я.

- В церкви я увидел младшую Банькову, такую миленькую, с кудряшками, овечку на лугу, и мне показалось, что это любовь. Я стал романтично за ней ухаживать: дарил дорогие подарки, выезжал рано поутру, чтобы закинуть ей в окна охапку цветов.

Мне было неприятно слушать его исповедь, хотелось сказать: «Не надо! Не говори больше!» Но я молчала, надо взять себя в руки и выслушать все до конца.

- Я добился свидания под ивой на старой запруде. Она пришла. Краснея и оглядываясь. Мы говорили о чем-то, я поцеловал ее и… был разочарован. Холодная и недалекая. Все оказалось, совсем не таким, как я там себе навыдумывал. Одного свидания хватило, чтобы это понять. Но я уже ляпнул отцу, что женюсь на дочери Банькова. Отказаться, значит проиграть. Отец решит, что я струсил из-за угрозы лишиться наследства. Это было унизительно, и я упрямо попросил Монику быть моей женой, она сказала, что ей надо подумать. Очевидно, какая-то нянюшка внушила девице, что нельзя сразу соглашаться, а может у нее было много поклонников, которые шептали ей, что она чистый ангел и достойна самого короля. Князь просит руки простушки, а ей нужно подумать! Я хотел нырнуть в омут с головой, а мне мягко сказали – подожди, я взбесился, но проглотил.

Отец не унимался и написал письмо королеве Софии, описав всю дурь своего отпрыска, и она под надуманным предлогом заманила меня ко двору. Там я пустился во все тяжкие, понимая, что загубил свою жизнь. А потом я встретил надменную девицу в черном платье. И так она дерзко отбивалась от насмешек и держала удар, что мне захотелось…

- Жениться на ней, – продолжила я за муженька.

- Да нет, потискать ее в укромном уголке, чтобы она разомлела и перестала колоться.

- Что? – я возмущенно округлила глаза.

Ярек расхохотался.

- Да я сам не сразу понял, что попался на крючок. Меня тянуло к тебе, а почему, я не мог понять. Когда та жердь заигрывала с тобой за столом, мне хотелось его удавить.

- Да ты даже не смотрел в мою сторону, – удивилась я.

- Это ты не смотрела в мою сторону и пряталась за эту кадушку Яровую. Потом твоя шутка с камнем, строптивая девчонка. После танца я твердо решил честно жениться. Я забыл обо всем: о наследстве, Монике, своем старом предложении. Ты была бедной, ну я думал тогда, что ты бедная и не так родовита, как я, а значит отец разрешения на брак и с тобой не даст, получить разрешение, в обход семьи, можно и от короля, но только в одном случае. Сама понимаешь – в каком. Посвятить тебя в свой план я не мог, ты бы ни за что не согласилась.

- Конечно нет, – подтвердила я, – за мною же стоит честь рода.

- Тогда я решил состряпать все и без твоего согласия. Прости, это было жестко. Но я чувствовал, что тоже тебе нравлюсь.

- Какое самомнение, да я ненавидела тебя, – высокомерно вздернула я нос.

- Да, поцелуй был очень ненавидящим, я чуть узлом не завязался.

Я опять удивленно вскинула брови, он погрозил мне пальцем как нашкодившей проказнице, и мы начали страстно целоваться.

- Я тогда с трудом сдержался, чтобы не исполнить супружеский долг раньше свадьбы, потому что, если бы король не согласился, мне нужно было бы открыться в своей уловке, чтобы восстановить твою честь. Но король все понял и дал добро. А потом мы приехали домой, и я пришел к Монике в дом и честно признался, что встретил другую, попросил прощения, она расплакалась, мне стало стыдно, ее мать орала на меня, хотела вцепиться в волосы, Баньков с трудом оттащил ее, она сыпала страшными проклятьями… Я ушел, а Моника… она хотела…