Узнай меня, любимая

Глава VI. Воспоминания

Утро встретило меня зябким ветерком, кажется, эта растяпа Граська не закрыла на ночь окно. А дело к осени, ночи уже холодные. Я как резвая кобылка вскочила на ноги и подбежала к зеркалу. Повертелась, любуясь отражением, приподняла тяжелые косы вверх, а велю-ка я сегодня Граське заплести волосы колечком, по-ладски. Жалко, что утром солнце не заглядывает в спальню, здесь немного мрачновато, а вот горы уже расцветились лучами восхода. День обещает быть чудесным.

- Граська, умыться неси!

Протирая заспанные глаза, в комнату влетела маленькая служанка.

- Вы уже пробудились, госпожа, – одарила она меня широкой улыбкой.

- А чего валяться в такое прекрасное утро?

- Хвала Господу Богу, вы опять сияете, – всплеснула пухлыми ручками Граська. – Какое платье желает одеть госпожа?

Я задумалась, перебирая в уме платья.

- Винное.

Да, бархат цвета молодого вина. Мое любимое.

Граська, погрузившись в широкий сундук, извлекла желаемый наряд.

- Госпожа, я за водицей.

- Ступай.

Я расплела спутавшиеся за ночь косы, снизу вверх, поднимаясь все выше, продрала их костяным гребнем. Нелегкое это дело – расчесывать густую копну, всегда справляюсь сама, Граська боится сделать мне больно и водит только по верхам.

Умывшись в медном тазу, облачилась с помощью служанки в мягкое платье, обернула талию широким поясом, сотканным из шелковых и золотых нитей. Граська подобрала мои косы вверх, закрепляя их на затылке короной колец.

- На стол не накрывали? – отвернулась я от зеркала.

- Нет, господин пока почивает, это вы у нас ранняя пташка.

- Ну так пойду пройдусь.

Я вышла из своей уютной спальни в широкий коридор, украшенный гобеленами и портретами, деревянные каблучки гулко застучали по каменному полу. Граська засеменила следом. На миг я остановилась у портрета в золоченой раме. Девушка на полотне сидела в смиренной позе, сложив белые ручки на коленях, слегка склонив голову, но в зеленых глазах бегали веселые искры и края губ создавали полуулыбку. Помню, как художник бранился: «Ясновельможная пани, ну будьте посерьезней», – а я не могла посерьезней, потому что меня все время смешили. Вот он смешил, этот красавец на втором портрете. А портрет этот врал. Конечно, художник старался, как мог, и отразил – правильные черты лица, белокурые локоны, но глаза на портрете – холодные льдинки, а у Ярека взгляд был теплым, нежным, а иногда горячим, быстро пробирающим до самого сердца, каким угодно, но только не ледяным.

- А знаешь, Грася, мне сегодня забавный сон приснился, – обернулась я к служанке, – будто у пана Яромира на носу такие круглые стекла, окуляры, как у старичка Дворжика, через них смотрят, чтобы лучше видеть.

- Да неужели через стекло можно лучше видеть, – с сомнением покачала головой Граська, – муть одна, чего там еще увидишь?

- А пан Яромир в них такой смешной был. А где он? Ночью не пришел ко мне и сейчас не вижу. Наверное, с управляющим уехал?

Я заметила, как румяная Граська начала меняться в лице, бледнея на глазах:

- Пани Янина, господин Яромир ведь пропал.

- Пропал? – эхом повторяю за ней.

- Три лета как пропал. Уехал и не вернулся.

Острая боль пронзает виски. Я вспомнила: Ярек пропал!

- Госпожа, вам плохо?! Я крикну кого-нибудь.

- Не надо, – произнесла я, приваливаясь к стене. – Я все вспомню, обязательно вспомню.

Вытираю со лба выступивший пот. Мой Ярек пропал! Яркие краски утра меркнут, и нарядное бархатное платье кажется нелепым, даже глупым, хочется сорвать его и засунуть назад в темный сундук.

Снова оборачиваюсь к портрету мужа и явственно вижу…

Вот Яромиру подводят оседланного коня, пан Казимир дает сыну какие-то указания, Ярек рассеянно кивает, бросая на меня угрюмые взгляды. Я тоже злюсь, чувствую злость, она жжет меня изнутри. Ярек запрыгивает на коня, машет отцу рукой, берется за повод. Сейчас он пришпорит вороного и унесется прочь. Даже не подошел, не кивнул на прощанье, уезжает вот так, гордо вскинув голову. К глазам подступают слезы.

Ярек словно чувствует мой взгляд в спину, порывисто спрыгивает, бежит ко мне, сгребает в охапку, припадает к губам. И поцелуй у него злой, сердитый, полный горечи. Я буквально чувствую ее на своих губах.

- Не забывай меня, вороненок, – шепчет на ухо.

И ветер уносит любимого, а мне остается тоска.

- Да, Ярек пропал, я вспомнила, – слабо улыбаюсь Граське, – вспомнила.

Как всплыл в моей голове и вчерашний разговор со свекром, он признался, что болен, просил позаботиться о своей любовнице и дочери. Пять лет Казимир тосковал по покойной жене. Она была похожа на Ярека – белокурый и голубоглазый ангел. Я не застала ее, но мне рассказывали. Отец с сыном очень убивались. Потом Ярек привез меня, и Казимир, глядя на нас, немного успокоился. Но затем Ярек пропал, и свекор впал в полное уныние, и тут при объезде владений, в одной из деревень старому князю встретилась девушка, похожая на покойную жену: такая же белокурая, голубоглазая, тоненькая как тростиночка. И пан Ковальский забрал девицу себе. Одел ее как госпожу, окружил любовью. Родилась Бася. Но что будет с Хеленкой дальше? Я должна позаботиться о ней, девчонка не должна пропасть. Я поклялась.

У Казимира есть Хеленка, а у меня никого нет, я одна… Как одна?! А мама, папа, Женька! Подбегаю к окну, глотнуть свежего воздуха. Я начинаю прорастать в этом мире, каждое новое воспоминание в этой жизни, стирает воспоминание из той! Я вспомнила Ярека, но не могу вспомнить лицо сестры! Такого близкого и родного мне человека! И еще у нее, кажется, был ребенок. Да, она замужем, у нее дочь… маленькая кнопочка, а зовут ее… Не помню! А еще я кого-то там любила, сильно любила, какая-то несчастная любовь. И снова не помню, но это может и к лучшему.

Нужно срочно вернуться назад, пока я окончательно не превратилась в пани Янину. Парные зеркала! Вот их я вижу очень отчетливо, каждый завиток позолоченной рамы.

- Скажи, Грася, – стараюсь казаться спокойной, – у нас есть здесь парные зеркала, чтобы висели напротив друг друга?

- Были, госпожа, в дубовых покоях, – Граська смотрит на меня с подозрением, явно считая душевнобольной.

- Проводи меня.

Мы спускаемся по узкой каменной лестнице, поворачиваем направо. «Дубовые покои» – это огромная комната, обшитая доской из мореного дуба. Зал мрачный, даже суровый. Стены украшают мечи, сабли и посеребренные щиты. В углу на деревянной ноге застыл рыцарский доспех. Чеканный узор с серебряным теснением, говорит, что это латы не для боя, а для праздника – парадный доспех хозяина. Обогревать комнату должны два камина у противоположных стен, и над ними развешаны большие зеркала.

Вернее, одно зеркало, а вместо другого, напротив, пустая рама!

- А где второе?

Граська опускает глаза.

- Здесь же второе должно быть. Я помню, это свадебный подарок от короля, очень дорогая южная работа, у нас таких не делают. Где зеркало?! – требовательно повышаю голос.

- Пан Яромир разбил, – выдавливает из себя Граська, теперь густо краснея.

- Как разбил, оно же высоко?

- С вами поссорился и со злости кубком в него зашвырнул, оно и разбилось… вдребезги, на маленькие кусочки. Простите, госпожа, – служанка начала пятиться к двери.

- А из-за чего мы поссорились?

- Простите, госпожа, отпустите, я гляну, не зовут ли к столу, – в глазах ее застыла мольба, она явно не собирается мне ничего рассказывать.

Но что же произошло? Не помню.

- Ступай, – махнула я рукой.

Ловушка захлопнулась. Дорогое редкое зеркало, подарок самого короля, разбито, достать второе невозможно, может его и в природе не существует. Я подошла к уцелевшему, перегнулась через каминную полку, потрогала стекло. Опять начали душить слезы.

- Не помнишь, моя голубка, так и хорошо, и не надо тебе это все вспоминать, – меня кто-то ласково погладил по волосам.

Я повернула заплаканное лицо. У плеча стояла пожилая женщина… Иовита. Иовита – не просто служанка, она моя нянюшка: худая, со строгими мужскими чертами лица, даже некрасивая, но с мягкой доброй улыбкой. Она меня любит, я это чувствую.

- Не слушай, что тебе здесь будут петь, пан вернется, кинься первой ему на шею, поцелуй, возьми за руку, и все у вас будет хорошо, деток народите, все забудется.

- Думаешь, он вернется? – смотрю на нее с надеждой.

- Я к Иванке посылала, она прислала весточку – живой, ладская вещунья никогда не ошибается. И ты верь, и не слушай никого, – нянька сурово сдвинула мохнатые брови.

- Хорошо, – дарю ей улыбку.

Надо достать второе зеркало, другого выхода нет, пока помню хоть что-то.