Узнай меня, любимая

Глава XXIX. Противостояние

Бой кипел, громыхали орудия, кричали люди, даже сюда, на затесавшийся в центре городца двор, долетали вопли раненых и умирающих. Над домами зловеще стелился черный дым, это осажденные варили смоленое варево, лить на головы штурмующим. Я напрягала зрение, пытаясь разглядеть среди мелькающих человечков Яромира. Рядом бабульки шептали молитвы, забавно перебирая губами.

Время шло, солнце перевалило на закат, в конце осени дни кротки. А бой все не прекращался, ни одной передышки. Нападавшие явно не желали длительной осады, а кидали все силы, чтобы вскочить на стены одним мощным броском. Через заборол перелетали камни и стрелы. Пушки бахали, смешивая с черным чадом белый пороховой дым.

Калитку сотряс внезапный стук. Сердце замерло. Удары сильные, мужские. Дурные вести со стены? К горлу опять подступила тошнота. Старухи застыли в ожидании приказа.

- Отворите! – заорал незнакомый грубый голос.

- Кто там? – старая Лукерья подошла вплотную к калитке.

- Великая княгиня кличет в церковь, за мужей молиться, – прорычали по ту сторону забора.

Бабка вопросительно посмотрела на меня. Я отрицательно покачала головой. Что этой княгине надо? Или так положено – всех созывать. Я местных обычаев не знаю, но Яромир велел здесь сидеть, и плевать мне на великую княгиню.

- Мы и тут помолимся, ступай милок, – пропела служанка.

- Открывай, велено всем, или вы победы нам не хотите? Может ваша хозяйка от Юрьевичей засланная, раз молиться за нас не желает?

Настойчивый стук повторился, мне даже показалось, что калитку пробуют на прочность. Однако тесанные дубовые доски крепко держали осаду. Я на цыпочках подкралась к забору и прильнула к щели, но смогла разглядеть только размытый силуэт. Человек, вроде бы, один.

- Пошел прочь! – крикнула я, перекрывая шум.

В это время снова грохнула пушка и ответа я не услышала. Но в калитку тарабанить перестали. Ушел?

- Пойдем, хозяйка, в дом, – поманила меня Фекла.

Я перевела взгляд с калики на стену. Надо ли заходить в избу, я же тогда не смогу наблюдать за битвой, а я обещала Яреку. Но можно зайти ненадолго, пока тот или те, кто за забором, не уберутся восвояси.

- Да, пойдем, пожалуй, – я развернулась к крыльцу и вскрикнула.

Через забор перелезал незнакомец без кольчуги, но с коротким мечем в руках. А Богдана нет! Я непроходимая дура!

Это был еще молодой мужчина, даже скорее юноша, меньше двадцати, но крепкий и довольно высокий. Лицо смазливое, чернявые брови и темно-русые кудри, бородка еще небольшая, подчеркивающая точеные черты лица. Вот она какая… смерть. Смешно думать, что я смогу сабелькой отбиться, от молодого, но обученного воина. А это воин, по походке, по захвату меча видно, что он в своей стихии.

Я все же выставила оружие вперед. Вход в избу убийца мне загораживал, но можно попробовать отбежать и распахнуть калитку. Хотя за ней может стоять второй. Отчаянье и страх сковывали движения.

Незнакомец молчал и только криво улыбался.

- Что вам угодно? – задала я глупый вопрос, и столбу воротному понятно, что ему нужно.

Красавец надвигался неспешно. А спешить ему, и вправду, было некуда. Поворачиваться к угрозе спиной я боялась, и отступала, пятясь к калитке.

- Ты что ж удумал, Ирод?! – кинулась к незнакомцу Лукерья.

Один выпад, и короткий меч, похожий скорее на большой кинжал, насквозь прошел через старуху. Она упала, не успев даже вскрикнуть. Вот так, просто, раз – и нет человека. Фекла, завыв как раненая волчица, упала на окровавленную сестру. Я осталась стоять один на один с убийцей.

- Кто тебя послал? Она?

Молчание.

- Полюбовник? По-всякому княгиню распутную ублажаешь? – кинула я ему презрительно, чтобы хоть как-то обидеть гаденыша.

- Хочешь, и тебя перед смертью побалую, – нагло оскалился он, показывая мне острые зубы.

- Гляди, она к моему мужу дорожку протаптывает, как бы лишним не остаться.

- Там на всех хватит, – сплюнул юнец и поманил меня кончиками длинных пальцев.

Я, двумя руками вцепившись в рукоять, занесла оружие. Убийца расхохотался, еще раз сплюнул и шагнул ко мне. «Обманный выпад, петля, удар. Обманный выпад, петля, удар», – шептала я как заклинание, наставления Олеся. Выпад не получился, мне стоило больших усилий удержать равновесие. Убийца лениво отстранился. Понятно, что он давно бы прирезал меня как Лукерью, но ему доставляло удовольствие играть с трепещущей жертвой. Знатный волчище вырастит из этого звереныша. «Ба-бах», – ударила пушка. Юнец отвлекся. Обман, петля, удар. Соперник едва успел увернуться, край сабли чиркнул по холеной щеке.

- Сучка! – прорычал он скорее с удивлением, чем со злостью, сделал ответный выпад, я резко подалась вправо. Эх, сабля тяжелая, слишком тяжелая в моих слабеньких ручонках! Я не успеваю размахнуться. Еще один такой выпад врага и все, мне конец. Я сражалась, Яромир, я стара…

Убийца расширил глаза, вскинул руки, роняя меч, с детским удивлением обернулся. За ним стояла Фекла. Я с размаха рубанула по молодому телу, кровь брызнула в лицо, но этого уже не требовалось. Из спины юнца по самую рукоять торчал нож. Благословенна привычка местных жен – таскать на поясе-гашнике всякую всячину: вязальные крючки, ножницы, шильца и… ножи.

Я стояла и все смотрела, и смотрела на труп поверженного врага. Меня объяло какое-то тягучее оцепенение, не позволяющее пошевелиться, пальцы вмерзли в рукоять сабли, не желая разжиматься.

- Спрятать его надо, – собрано-деловито произнесла Фекла.

Я удивленно перевела на нее взгляд, только что это была убитая, раздавленная горем женщина, потерявшая сестру, единственного родного человека, все близкие старух сгинули от мора. И вот Фекла взяла себя в руки и готова действовать.

- Спрятать и всем твердить – не приходил, – повторила она.

- А зачем нам его прятать, это же убийца? – я непонимающе подняла на нее глаза.

- Сбыслав это, полюбовник великой княгини.

- Так и что?! – с вызовом крикнула я, пусть узнает эта мерзкая бабенка, как мы посланного ею убийцу угробили, пусть позлится.

- Узнают, что у нас помер, обвинят тебя, хозяйка, в убийстве, – хрипло произнесла старуха.

- Но это ж он нас убить хотел, слабых баб! – возмутилась я.

- Никто не видел, что это мы его. «Добрые» люди скажут: пришел в церковь звать, а вои княгини-чужачки его прирезали. Спрятать. И, хозяйка, боярину своему про-то тоже не сказывай. А Лушеньку я обмою и прикрою, скажем – как грохнуло, она со страху и померла.

Вот тут я с ней сразу согласилась и уговаривать не пришлось. Про то, что княгиня руками любовника хотела меня убить, я не сомневалась. Так вот, Яромиру про это знать не надо. Он с горяча натворить может такого, что потом и не расхлебаем. Может он и поменялся, да норов разве ж переделаешь.

Я растерянно оглянулась. Куда ж здесь спрячешь? И тут вспомнилось про ямку-укрытие. Вот она и могила. А если подопрет, так труп и назад можно вытащить. Тогда уж все равно будет, кто его там убил.

Преодолевая брезгливость, я кинулась, чтобы схватить тело за ноги.

- Нет! – одернула меня Фекла. – Сама я.

- Но я…

- Нет, – проявила упрямство старуха. – Нечего брюхатой с мертвыми возиться. Негоже. Вон, на пороге посиди.

Брюхатой? Что значит – брюхатой? А ведь и правда, все сходится. У меня ребеночек будет. У нас с любимым будет ребеночек!

Снова бахнула пушка. Яречек, живи, живи… ради нашего дитя.

Я подбежала к колодцу, распахнула яму. Фекла, с неожиданной для хрупкой старушонки силой, поволокла покойника к схрону, скинула, потом бережно взвалила на плечо сестру и унесла в избу.

На истоптанном снегу остались алые пятна крови, много пятен. Они особенно были заметны в том месте, где лежал этот Сбыслав. Схватив метлу, я поспешно начала заметать грязный снег туда же, в яму. Часто работая ступнями, примяла остатки снега, чтобы скрыть следы борьбы.

А следы со стороны улицы?! Медленно отворила калитку, оглянулась – улица пуста. На свежем снегу отчетливо видны отпечатки мужских сапог, вот здесь он толкнулся, делая взмах, чтобы перелезть. Я метлой прошлась вдоль забора, разметая снежный пух. Еще раз оглянулась, и скрылась во дворе. Снова оглядела двор. Сабля! Торопливо отерла лезвие. «Бах!» – бой продолжался. Может зря я с метлой бегаю, глупая суета. Вон, справа, уже кипит рукопашная на забороле! Там прорыв. Защитники с двух концов летят перекрыть «течь».

Ноги подкашивались и от волнения, и от пережитого. Кинув на порог крульскую шаль, я присела, опираясь на перила. А губы шептали: «Яречек, живи, живи, родненький».