Цена его ревности. Книга 3

Глава 90. Отрезвление

Ракеш резко поднялся и некоторое время недоуменно переводил округлившиеся от непонимания и неверия глаза с постели на жену:

«Что это значит? Неужели то, о чем я подумал? Но как это возможно?! Ведь она… О, Боже! Нет!» — вскочив с кровати, он накинул халат и затянул пояс.

Сначала Ракеш метался по комнате под недоуменным взглядом Вики. Потом застыл у окна, всматриваясь в ночную темноту. Он пытался отмотать назад и проанализировать свои ощущения. Запустив пальцы в волосы, так сжал их, что чуть не выдрал. В памяти сразу всплыли сказанные Викой слова, ее совершенные очертания, страсть, нежность, сладость мягких губ и, наконец, сорвавшееся с них, горячечное признание, затопившее Ракеша волной счастья. Но следом за этим, последовало отрезвление при воспоминании о том, как, не замечая ничего, он набросился на Вику.

«Неужели то, что со своей остолопностью я принял за последнюю попытку поганки сопротивляться, было… Что я наделал? Я сделал ей больно? Как я мог быть настолько невнимательным?!» — он не мог посмотреть ей в глаза, вспоминая одинокую, сорвавшуюся с ресниц слезинку и стараясь понять, как сильно ей может быть плохо.

Несмотря на богатый опыт общения с женщинами, Ракеш оказался совсем не готов к тому факту, который утверждали сейчас простыни. Он всегда старался избегать невинных девушек, общение с которыми влекло за собой нескончаемые проблемы, и всем лицемерным «скромницам», которые томно опустив ресницы и притворно смущаясь, «робко» и тожественно говорили, что верят ему и без страха вверяют себя, Ракеш безжалостно срывал с глаз розовые очки, уверяя, что не имел намерений строить серьезные отношения и, если предлагаемый формат общения им не подходит, то не смеет задерживать. А потом, без малейшего сочувствия смотрел на вызванные уязвленным эго слезы, совершенно справедливо полагая, что действительно порядочная девушка не преступит установленных воспитанием границ до свершения всех обетов. В случае же, если ее поступок продиктован истинными чувствами, что тоже возможно, то она просто будет следовать им, не размахивая флагом своей невинности.

И вот сейчас судьба преподнесла нежданный сюрприз, к которому Ракеш оказался совсем не готов и не знал, что теперь с этим делать. Его будто что-то толкнуло — ведь Вика поступила именно так — утверждая, что не признает заключенного брака, она без лживых и совершенно лишних слов, не заявляя громкогласно о целомудренности… «А ты что хотел?» — ядовито спросил внутренний голос. — «Что после всего, что ты ей наговорил, она побежит к врачу за справкой и сунет ее тебе в нос?».

«Она была невинна, чиста перед тобой», — наконец-то оформилось осознание в голове Раджа. Эта мысль согрела мужское самолюбие, а перед глазами снова замелькали сцены, как после поездки на конезавод, он привез Вику к себе и обрушил на ее кудрявую головку все разъедающие душу подозрения, все накопившиеся за целый день унизительные обвинения, как швырнул хрупкую девушку в кресло. Затем, как наяву, увидел синяки на ее руках, и его затошнило от самого себя. А потом в памяти всплыли сказанные на яхте слова: «Ширпотреб» и «Мне неинтересно иметь то, что имеют все», — они набатом стучали у Ракеша в ушах. Как он себя ненавидел и готов был отдать жизнь, лишь бы повернуть время вспять и, чтобы его дорогая, любимая, несгибаемая девочка никогда их не услышала. Вспомнил бледное лицо Вики и ее решимость: «У меня есть только я. Ты этого хочешь? Секс? Я согласна», — он едва не взвыл от бессилия что-либо изменить, стереть из ее памяти жуткие обстоятельства их свадьбы.

— Вика! — простонал он. — Почему ты молчала? — в шепоте слышалась неподдельная мука. — Почему не сказала еще на яхте, какой я идиот?

«…Вика просто уступила своим чувствам», — продолжал безжалостный голос совести. — «Это благородство самой высшей пробы — встретить незаслуженные оскорбления с высоко поднятой головой и не протестовать, а потом еще найти силы простить. Поверить. Снова довериться тому, кто причинил боль. Ты ее не достоин… Чувствам?» — шевельнулась надежда в похолодевшей душе. — «Ее великодушия хватит, чтобы простить меня? Чтобы попробовать начать все сначала?»

— Вика! — повернулся к кровати, когда понял, что она не ответила на его вопрос, и в комнате повисла тишина пустоты.

Посередине кровати все так же темнело пятно, но не было второй простыни, как не было и девушки.

— Вика, — позвал Ракеш и постучал, — Вика, пожалуйста выйди. Вика, я должен сказать тебе что-то очень важное. Я вхожу, — не дождавшись ответа, предупредил он и распахнул дверь.

Ванная встретила его сверкающей чистотой и пустотой. ***

Вика соскользнула с груди мужа, когда он резко поднялся и сел на кровати. Она видела его расширившиеся глаза, в которых застыло неверие, а проследив в направлении взгляда — пятно, на которое смотрел застывший в неподвижности муж. Яркий румянец смущения, заливший щеки Вики, скрывала темнота ночи. Оторвавшись от рассматривания свидетельства своей непорочности, Вика подняла глаза на Ракеша.

Чего она хотела, Вика не знала сама. Наверное, чтобы любимый перестал безмолвно пялиться на простыню, и, не заостряя на этом внимания, просто вернул ее свои объятия, поцеловал, снова гладил бы ее волосы, а она продолжала слушать биение его сердца и пальцем проводить дорожки по его груди, рассматривая, как ее белая кожа контрастирует с его — смуглой. Но Ракеша рядом уже не было. Напряженно о чем-то думая, он вышагивал по комнате, а Вика следила за ним глазами, надеясь, что муж прекратит свои метания и вернется. Не оправдав ее ожидания, Ракеш отошел к окну и остался стоять там, повернувшись к кровати спиной. Вика пожалела, что задернутые тяжелые шторы не дают увидеть отражение его лица в стекле. Она еще не много подождала, но Ракеш не поворачивался и продолжал молчать. Тогда Вика, прихватив с кровати наполовину сползшую простыню, завернулась в нее и, неслышно ступая, покинула спальню.

— А чего ты ожидала? — спросила она себя, после того как закрыла и заперла за собой дверь солнечной комнаты. — Что он растрогается из-за испорченного мной дорогущего постельного белья? Наверняка подумал, что я все подстроила и хочу его обдурить, хочу выгадать какую-то свою пользу и теперь злится.

Все так же в простыне, она взобралась на подоконник, обхватила колени и прислонила голову к темному стеклу.

— С днем рождения тебя, Викуся, — поздравила себя девушка. — Что дальше будем делать? Сестре не нужна, муж тебе не верит и считает еще большей дешевкой из-за попытки обмана.

Ее размышления прервал стук и голос Ракеша, требовавшего открыть дверь.

— Я не собираюсь ни в чем оправдываться и не буду ничего объяснять, — воскликнула Вика. Она была уже не в силах вынести новые унижения и оскорбления. Очень хотелось сохранить свет и тепло счастья, которое все еще сияющим сгустком трепетало в душе и согревало. — Оставь меня в покое! Я хочу побыть одна!

— Что же ты, Вика, со мной делаешь? — прошептал Ракеш, отойдя от двери спальни жены и прислоняясь к стене. — Я должен тебе сказать, что был не прав, что был идиотом. Должен молить тебя простить меня, но не могу ворваться против твоей воли, не могу еще раз оскорбить, пренебрежительно отнесясь к твоим желаниям.

Тем временем Вика перебралась на кровать.

— Я должна найти документы, — напомнила она себе. — Отдам их Санджею, а как поступить потом, уехать или остаться здесь навсегда, — на последнем слове сердце сжалось, и Вику потянуло к двери. Захотелось распахнуть ее, обнять любимого, вдохнуть его запах, от которого закипала кровь, забыть все на свете и просто быть счастливой, но упрямица подавила этот порыв. — Может, попросить у Ракеша вернуть досье? — промелькнула мысль, но Вика ее тут же отбросила. — Нет, — продолжала она, — Радж решит, что я таким образом расплатилась. Не хочу еще раз проходить через подобное, — Вика вонзила ногти в подушку. — Найду сама, а как поступлю потом, будет зависеть от него. ***

— Вернуть Вике досье на нее и сестру? — так же, как и жена в комнате, размышлял за дверью Ракеш. — Чтобы она поняла, что я больше не буду удерживать силой, что вольна поступать так, как захочет, а я приму любое ее решение.

— А если она уедет? — спросил внутренний голос.

— Значит я слишком сильно ее обидел, слишком сильно оскорбил, слишком глубоко ранил и не заслуживаю прощения, — сжав зубы, отрезал Ракеш, но вскоре им овладели сомнения. — Вика может решить, что я оплачиваю ее невинность. Оскорбить ее еще раз я не могу. В любом случае, нам надо поговорить, вдвоем, спокойно. Вика должна понять, — с этими мыслями он вернулся к себе, оставив неприкасаемой запертую дверь в комнату жены.

Только вернувшись в спальню и оставшись с собой наедине, Ракеш стал переосмысливать полученную информацию и сопоставлять ее с вызывавшими некогда недоумение поступками жены.

«Может быть, Вика и права. Нам надо сейчас побыть порознь, чтобы немного успокоиться и подумать, а когда она рядом, я могу думать только о ней», — мелькнула мысль, а потом Ракеш снова вернулся к пазлу личности жены. Наконец-то он начал складываться. Появившиеся новые подробности так просто и легко соединили разрозненные фрагменты, что Ракеш недоумевал, почему не увидел раньше, ведь все было на поверхности, а он в своей упертости старался видеть только то, что хотел увидеть, отбрасывая не вписывающиеся в нарисованную им картинку элементы, из-за чего последняя постоянно рассыпалась.

Сейчас же Ракеш со всей ясностью, со всей четкостью увидел Вику настоящей, такой, какая она и была: предельно искренней перед собой и другими, лишенной алчности и своекорыстия, никого не обременяющей своими проблемами и трудностями, беззаветно преданной близким людям и готовой сделать что угодно, даже если это идет вразрез со здравым смыслом и инстинктом самосохранения, не покоряющейся ни людям, ни обстоятельствам и всегда поступающей только так, как подсказывали ее сердце и разум. А самое главное — не таящей обиды и умеющей прощать.

Чем больше Ракеш думал, чем ярче и полнее вырисовывалась перед ним картина образа Вики, тем хуже он себя чувствовал, осознавая, как больно ей сделал, как дурно и незаслуженно думал, а она, не жалуясь, но с гордо поднятой головой, приняла беспочвенные оскорбления. И все больше убеждался, что заслужить прощение такой девушки будет непросто, но оно того стоит, так же, как того стоило терпение, вознаградившееся восхитительнейшей в его жизни ночью.