Мой первый роман про…

Глава 34

— Когда ты заберёшь эту наглую морду? — раздраженно шипит мне в трубку Наталья. — Этот гад мне все руки исцарапал! — мы только полчаса назад приземлились с Георгием в Москве, стрелка часов неспешно, зевая, движется к девяти часам утрам, а мачеха уже пытается вытрясти меня из приятного амурно-утопического питерского плена и поставить босыми ногами на холодную реальность любимой столицы.

Мороженка несомненно своенравен и безусловно наполнен господствующими замашками, но никогда не кидается в когтистую атаку, если его не провоцировать или всячески дразнить. Юлькин Стас как-то сильно задетый абсолютной индифферентностью кота к его персоне, старался вначале использовать пряник, но, оставшись не у дел, зачем-то взялся за кнут и был вмиг наказан и репрессирован. Юлька с тех пор, если и ходит ко мне в гости, то исключительно в одиночестве.

— Я только недавно прилетела. — пытаюсь спокойно отвечать новой жене отца. — Скоро приеду и заберу его.

— Постарайся побыстрее! — желчно продолжает женщина. — Ты сказала до воскресенья! Сегодня воскресенье наступило! Иначе он полетит в окно!

Трубку она вешает, как и обычно, не дождавшись моего ответа. Последнее слово в её атаках гнева всегда должно оставаться за ней, и эта особенность распространяется у неё не только на меня, но и на собственную дочь.

Судя по интонациям голоса, папа либо отослан с утра в магазин, либо снова неотложно вызван на работу.

— Что-то случилось? — обращается ко мне Георгий, когда я смотрю на тёмный экран телефона после радушного разговора с мачехой.

— Мне надо забрать Мороженку. — вздыхаю, — У них там многострадальные противоречия в самом разгаре.

Он тепло усмехается, пристегивая ремень.

— Тогда сейчас заедем к твоим, заберём котейшейство, и я отвезу вас, а потом поеду на работу. Мать написала, я ей срочно понадобился в офисе. — и подмечая что-то на моем лице, которое я стараюсь держать спокойным кирпичом, добавляет, — Не волнуйся, прямо с порога говорить с ней о нас не стану.

— Хорошо. — несколько успокаиваюсь и киваю в ответ, а мой телефон пиликает, сообщая о входящем письме. Разблокировав экран, удивлённо вспыхиваю.

— Римма Константиновна просит зайти сегодня в офис в районе шести вечера, какие-то нюансы по поводу моего романа…

— Значит, хорошо отдохнула, раз, только приехав, уже назначает всем встречи и ставит задачи. В ней энергия бьет ключом, когда вопросы касаются её детища. — смеется Георгий и заводит мотор.

Мы отъезжаем от аэропорта, и я разглядываю проскальзывающие за окном деревья, удивляясь, как за пару дней ощущения рядом с человеком могут кардинально измениться. Уверенная, что для доверия нужны месяцы, а возможно и годы, я копаюсь в стекляшках собственной разрушенной теории сближения и мельком ловлю взглядом сосредоточенное лицо Георгия. Неприлично красивый профиль, такие уверенные и задумчивые глаза, которые в моменты близости наполняются плавящим все мое естество теплом.

И близость между мужчиной и женщиной может быть, оказывается, такой разной и проявлять себя не только в бархатном столкновении нагих тел, не только в умопомрачительных поцелуях, способных перевернуть все мысли разом, но и в простом прикосновении пальцев, в казалось бы будничном вопросе «ты хорошо спала?», в долгом объятии, разом стирающем любые волнения, в совместном смехе над важно покачивающейся попой корги, вышагивающего на прогулке со своей хозяйкой, в нежном взгляде, в котором лучше всяких слов, читается вера и поддержка, когда ты до трясучки боишься остаться один на один с маленькими читателями, потому что понимаешь, что они, именно они точно поймут все черты и страхи твоих героев, в которых так или иначе ты запрятал крохотные частицы себя.

Оказывается, можно доверять и чувствовать себя счастливой. Не бояться говорить о полюбившихся книжных героях, как о вполне реальных людях, жарко оспаривать их поступки, цитировать въевшиеся в сознание фразы, сомневаться «а то ли имел в виду автор» и не слишком ли очевидны очертания рояля в кустах.

С замиранием сердца слушать истории увлекающегося средневековьем Георгия, с энтузиазмом рассказывающего о монструозных расах из Нюрнбергской хроники: о блеммиях, безголовых дикарях с глазами на плечах, а ртом и носом на груди; о сциоподах, одноногих карликах, использующих свою большую стопу в качестве зонтика; об астомиях, не имеющих рта и питающихся запахом — первых кардинальных вегетарианцев; и о кинокефалах, собакоголовых, которые, кажется, интересуют его больше всего.

А затем случайно поймать в себе странное, казалось бы несвойственное желание, привязать мужчину к своей кровати халатным ремнём, чтобы навсегда оставить его рядом и тут же, сразу осознать глупость подобной мысли, поняв более верное равенство — я буду благодарна ему за каждую минуту рядом, за каждый тёплый взгляд и жест, и постараюсь отдать ему столько же и даже больше в ответ, но, если он захочет уйти, прозрев и разглядев отсутствие во мне совершенства, то мне, несомненно, будет очень больно, слишком, раз одна только мысль вонзает в кожу тысячи жестких игл, но я приму его выбор. В своей чересчур самонадеянной фантазии, сделаю это с легкой улыбкой на лице, но в реальности, постараюсь не выть жалкой белугой.

Мелодия звонка возвращает меня из странных мыслей в реальность, и я поворачиваюсь на Георгия.

— Да, Инга, доброе утро. — произносит он, — Да, прилетел, спасибо, еду… А… Тебе надо уйти сегодня? Срочно… Да, хорошо, понимаю. Не волнуйся и перестань извиняться, я что-нибудь придумаю… Хорошо, до встречи.

— Что-то случилось? — копирую ранний вопрос сына владелицы Эры.

— Няне дочери надо уехать. Ребёнка не с кем оставить, — чуть хмурясь, отвечает он, но тут же улыбается. — Ничего, заберу её с собой в издательство, там посидит, порисует …

— Хочешь, я с ней посижу? — не успев ни подумать, ни осознать, озвучиваю я, а точнее объявляет мой язык, наполняя тело волнением. Меня пугает и положительный и отрицательный ответ, потому что в каждом я вижу слишком много затаенного смысла.