Один человек и один город

Часть 3.13

Зеркало в доме Ллузи было всего одно, мутное, как жизнь самого хозяина. Но отражение просматривалось. Достаточно ясно, чтобы…

Это был кто-то чужой. Незнакомый. Давно забытый.

— Смотри, какой ты красавец! Настоящий принц. Или даже ангел.

С чудовищной душой, как мне тогда сказали. Одна настырная коротышка. Забавно, но до сих пор она толком и не вспоминалась. Времени для размышлений не находилось. Впрочем, желания — тоже.

— Ангел…

Девчонка качнулась, как маятник. Налево, направо.

— Лил?

Вздрогнула, почувствовав мои ладони на плечах.

— Что с тобой?

— Да как-то все… кружится…

Я донес её до кресла. Усадил.

— Так лучше?

— Умгум.

Тяжелые были два дня. Нервные. Неудивительно, что даже у такой заведенной пружины, как Лил, могут вдруг закончиться силы.

— Эй, а ты чего садишься?

— Не пойду никуда. Вдруг тебе станет хуже?

— Ничего со мной не станется. Иди.

А сама смотрит… Ну прямо-таки, страдалец страдальцем. Только, пожалуй, взгляд не как у святых мучеников на соборных мозаиках. Растерянный. Тех-то нам вечно представляют людьми, которые знали, на что идут, и принимали свой удел с покорностью и смирением. Что же касается Лил…

— Опоздаешь!

— Тебе не терпится, чтобы я ушел?

Отвернулась. Обиделась, что ли?

— Мне особо незачем идти на эту встречу. Правда. Сенатор не может предложить мне то, чего я… Просто не сможет. А на меньшее соглашаться смешно.

Узкая ладонь легла на мои пальцы.

— Ты странный.

— Разве?

— То, что сейчас сказал… Женщина ведь должна быть счастлива, услышав такое?

— Какое?

— Ну, про сенатора. Про встречу. Что откажешься от неё.

— Если это необходимо. Тебе.

Вздохнула. Глубоко и как-то тяжело.

— Вот и говорю: странный. Твои слова. Они совсем легкие. Пушинки-перышки.

— Не понимаю.

— Все, что ты решаешь, точно такое же. Легкое. Будто ничего для тебя не стоит.

Ах вот что её удивляет… Ну да, ещё на причале было ясно. Я должен был вести себя иначе. Не рисковать, например. А сейчас — не расшвыриваться шансами. Ей, наверное, представляется, что мне под ноги сыплют золото и прочую драгоценную чепуху, а я этого не замечаю и успешно втаптываю дармовые сокровища в грязь.

Эх, девочка! Тебя можно было бы пожалеть, если бы ты не была самой собой.

— Если ты про жизнь, то я сам назначаю ей цену.

— И какая она, цена?

Да ни гроша. После того, как владел всем миром… Ну, практически всем. В конце концов, Санта-Оза — почти что вселенная. Моя личная. Должна была ею стать. А теперь что? Ни мечты, ни надежды. Есть только шальная тяга проверять при каждом удобном случае, насколько у Тебя, Господи, хватит терпения.

— Ты плохо себя чувствуешь. Может понадобиться помощь.

То ли всхлипнула, то ли фыркнула.

— И что ты сделаешь?

— Все, что смогу.

— А многое ты можешь?

— Я же сказал: все. Кому-то пределы моих возможностей покажутся смешными, но других у меня нет.

— А вдруг появятся? Сенатор же зовет тебя не просто так. Вдруг он собирается…

Поднять меня из грязи в князи? Ага, как же! Хорошо, если не позаботится, чтобы все мы благополучно замолчали. Навсегда.

— Я в это не верю.

— Без веры жить нельзя.

Падре так твердит на воскресных проповедях, знаю. Когда-то я тоже пытался верить. Пока окружающая действительность не щелкнула меня по носу.

— Жить можно без кучи разных вещей. Не только без веры.

— Но это…

С улицы раздался гнусавый гудок, а следом нетерпеливый голос Эсты:

— Ты готов?

— Иди уже!

Толкнула. Кулачком. Совсем слабо, не то что прошлым вечером размахнулась.

— Я найду, чем вылечиться, не думай. Вон, на крайний случай твоего приятеля обопью.

И верно. Не пропадет. Выживет там, где любой другой сдастся.

— Только глупостей не делай, ладно?

Не ответила. Задумалась о чем-то своем, только махнула рукой, мол, проваливай, не мешай.

Норьега по случаю официального визита тоже позаботился о внешнем виде: вырядился в лучшее, насколько можно было судить. Но блеск любого наряда мерк рядом с громоздким монстром, попыхивающим в воздух ароматными облачками жареного дыма.

Темно-синий лакированный кузов с инкрустацией хромированными загогулинами. Широкий и длинный. Почти автобус. Низенький, правда, да ещё и с откидным верхом. В журналах по истории науки и техники такому самое место, а не на улицах вполне себе современного города.

— На какой свалке откопал?

— Обижаешь! Это семейная реликвия, можно сказать. Прадед покупал.

Ага, похоже. И заботился о своем приобретении тщательно. А кто-то из потомков вместо того, чтобы выкинуть этот хлам подальше, поменял двигатель.

— А ты опять проговорился!

Разве? В любом случае, это не повод так сиять.

— Не видел таких машинок, да? Они же здесь повсюду. И в Лимбо тоже.

Хм. Пожалуй, и впрямь не видел. В сенаторском гараже парк техники совсем другой.

— Будешь все время ловить меня на словах, перестану с тобой разговаривать.

— Так не только на словах же… Ладно, залезай!

Не сиденье, а целый диван. Правда, не слишком приветливый: не он под тебя подстраивается, а ты под него.

— Может, проще было такси вызвать? Или вообще на муниципальном извозчике смотаться туда-сюда.

— Да ну, какое такси? Тем более, автобус. Сплетни мигом разнесутся.

Конечно. А поездку на металлоломе, который с трудом вписывается в повороты улочек Вилла Баха, никто и не заметит.

— Я часто машину беру, ты не думай.

— И каждый раз — по особому поводу?

— Не. Люблю кататься.

— В одиночестве?

Промолчал. Только пальцы на руле сжал. Мимолетно так, словно случайно.

Что-то Эста подозрительно спокоен. Со вчерашнего вечера. С пристани ушел без скандалов и истерик, и сейчас выглядит вполне обычно. Человек без нервов? С такими-то горячими убеждениями? Не верю. Но пожалуй, и усугублять не стоит: мало ли что? За рулем то он, а не я.

— Извини.

— Ничего. Глория не захотела, когда я предложил.

Понятно, почему. Для Норьеги старинная машина — раритет, дорогой и любимый, а для сеньориты Толлман — лишнее напоминание об убогости собственного существования. О тщетных попытках вырваться из замкнутого круга, виноваты в возникновении которого предки. Родители или дед с бабкой.

— Она родилась тут? В городе?

Он повернул голову. Коротко и недовольно.

— Зачем спрашиваешь?

— Хочу понять.

— А что тут понимать?

Тормоза взвизгнули. М-да, как я и предполагал: тяжело с большими габаритами в здешнем узком лабиринте.

— Она злилась, Эста. Озлобилась. Вот и все. Но не на тебя же, правда?

Сверху в салон что-то посыпалось. Труха и песок. Видимо, кто-то вытряхнул циновку над нашими головами.

— Может и на меня.

Ответил без паузы, а значит, без раздумий. Выходит, для себя все уже решил?

— А ты-то в чем виноват?

— Я… Как в народе говорят? Прохода не давал. Если бы меня не было… Рядом хотя бы не было все время, в общем.

Не договорил, но и так понятно, о чем речь. Девушка достаточно привлекательная, опять же, светлой масти, что здесь редкость, то есть, вполне могла подцепить богатого благодетеля. Очаровать, соблазнить, вынудить исполнить заветную мечту. Но богачи, они такие привередливые… Не лягут на простыни, которые кто-то уже мял. По крайней мере, блондинка искренне и самозабвенно была в этом уверена.

— Забудь.

— Пытаюсь.

Судя по тону голоса, пока получается плоховато. А из меня утешитель тот ещё.

— Это был её выбор.

— Знаю.

— Она могла смириться. Отказаться от соблазна.

— А ты на её месте? Мог бы?

За границей Низины улицы стали шире и оживленнее. Но да, подавляющая часть машин, что попадались навстречу и попутно, были примерно того же возраста, что и движимое имущество Эсты.

— Я на своем месте.

— Ой ли?

У дверей сенаторского особняка нас встретил швейцар. Или сотрудник службы безопасности, исполняющий роль привратника. Незнакомый, что само по себе настораживало и наводило на не слишком приятные мысли. Он забрал присланные визитки, жестом пригласил войти, но остался на улице. А внутри не оказалось уже ни одной живой души, кроме…

— Добрый вечер, господа.

Расслабленная обстановка дома частных приемов резко контрастировала со строгим костюмом хищной женщины, памятной мне ещё по полицейскому управлению. Любая другая выглядела бы сверхсексуально в двойке мужского покроя, но не эта. Дело прежде всего — вот что читалось в каждой черточке лица и складке ткани. Только дело и ничего больше.

— Моё имя Диана Кейтель. Я представляю Инвестиционный фонд Дрейка. Отдел программ особого содействия.

Вторая часть названия места её работы явно должна была тревожить сильнее, но меня выбила из колеи уже первая. Фонд Дрейка? Щедрые благодетели всего мира? Кто бы мог подумать, что сенатор осуществляет свои фантазии именно с их помощью? Нет, конечно, это вовсе не невероятно, но…

Значит, все было серьезно. Основательно и надежно. На той стороне длинного пути, по крайней мере. Джозеф не мог выбрать лучших партнеров. А лучшее, конечно, всегда стоит дороже просто хорошего.

— А где же… Нас пригласил сюда…

— Сенатор Линкольн? Правильно. Сейчас он занят неотложными делами и приносит свои извинения.

Подобная формулировка всегда означает одно: не очень-то хотелось. В смысле, никакой встречи с сенатором не планировалось с самого начала.

— Я уполномочена сделать вам предложение. От имени мистера Линкольна и от организации, которую представляю.

Эста потускнел. Как будто фонарик выключили.

— Разумеется, все это строго конфиденциально. Надеюсь на ваше понимание, господа.

Она взяла со столика две тонкие папки и вручила нам. Сначала Норьеге, потом мне.

— Здесь представлен полный перечень мероприятий и объемы услуг. Все цифры согласованы и утверждены.

Поездка, операция, пожизненная коррекция в случае неудачи оперативного вмешательства — все то же самое, что сулил сенатор. А вот грант на обучение в любом университете мира, по выбору, это мило. И налоговые льготы, читай — повсеместные банковские скидки плюс благоволение работодателей, которые с твоих преференций будут получать и капельку своих. Нет, это не просто предложение новой жизни. Это гарантированное будущее. Твоё. Твоих детей. Их детей. Так далеко, насколько хватит воображения.

— А вы не хотите посмотреть, прежде чем принимать решение?

Эста что, все ещё читает надпись на обложке?

— С вашего позволения…

Положил обратно. Аккуратно, словно боялся помять.

— Это разумное предложение, — с легким нажимом уточнила сеньора Кейтель.

— Очень разумное. Но не одностороннее, правильно?

Внимание переместилось на меня:

— Разумеется. Любая сделка подразумевает взаимовыгодное участие обеих сторон.

— И что вы потребуете от нас?

— Требования выставляю не я, молодой человек. Я всего лишь посредник.

Ну да, ну да. Удобная позиция, как может показаться. Но если перевести её в область интимных отношений, картинка складывается совсем иначе. Проще говоря, если ты посередине, имеют тебя и сзади, и спереди.

— Так чем мы должны заплатить за вашу… о, простите! За щедрость сенатора?