Один человек и один город

Часть 3.20

Появление Карлито само по себе не сулило ничего хорошего или плохого, просто было странным. Чертовски. Он редко отлучался за пределы сенаторского поместья. Практически никогда, за исключением общих поездок на церковные и городские мероприятия. А чтобы вдруг взял и забрался в такую глушь, да ещё и не один…

Там я уже побывал сегодня. В том домике и в окрестных. Знал, как обойти вокруг, попасть к заднему ходу, где жестяные листы веером расходились в стороны, и просочиться внутрь. Не совсем глубоко, конечно. Только чтобы видеть, как Карлито вертит в руках телефон, набирая номер, а потом ждет ответа.

Долго, кстати, ждет. Больше двух минут. За это время можно одуреть от гудков, поэтому, когда кто-то на том конце все-таки берет трубку, голос моего бывшего слуги должен, по логике, прозвучать рассерженно, но я слышу восторженный хрип:

— Учитель! Как хорошо, что вы ответили!

Пауза. Коротенькая. Такая, чтобы хватило на вопрос типа: «Зачем звонишь?».

— Я сделал это, учитель. Я решился.

Снова пауза. Не длиннее предыдущей.

— Вы не помните наш последний разговор? Тогда, перед службой?

На сей раз собеседник Карлито, похоже, дольше молчит, чем отвечает.

— Я запомнил каждое слово. И повторял их снова и снова, пока… Вы не могли сказать все прямо, конечно не могли. Но я понял. И исполнил все в точности!

Энергичный, вдохновленный, распираемый гордостью. Работа точно не вызывала у моего старого знакомца подобных чувств. Значит, тут речь идет о занятиях в свободное время. Для души, так сказать.

— Это самое мало, что я могу сделать для вас, учитель. И если сочтете возможным… Подарок ждет вас. И я тоже жду.

В его голосе звучит то, чего мне лично раньше не доводилось слышать ни мгновения. Преданность. Собачье заискивание.

— Я в старом лагере. Да, тут совершенно безопасно, вы же знаете. Ни одного человека на мили вокруг. Западный сектор, пятая линия. Да, машина стоит прямо у дома, увидите сразу.

Намечается тайная встреча? Кто бы ни собирался прийти сюда, похоже, это сигнал, что всем посторонним лучше убираться подальше.

— Я буду ждать, сколько понадобится, учитель!

Сеанс связи закончился. Судя по последним словам, вполне удовлетворительно. Правда, вместо того, чтобы найти местечко, куда можно присесть, Карлито начал слоняться по комнате. Туда-сюда.

Нервничает? А разве есть повод? Ему явно пообещали что-то обнадеживающее. Но не успокаивающее? Или причина мельтешения совсем в другом? Может, в содержимом свертка, пристроенного на остатках кровати?

— Карлос…

Я подумал, что ослышался.

— Карлос?

Нет, это его голос. Точно, его!

— Ты здесь?

Слабый, наполовину тонущий в слоях одеяла.

— Почему я тебя не вижу?

— Заткнись!

О, с неизвестным «учителем» мы разговаривали куда как любезнее!

— Карлос, мне жарко.

— Потерпишь.

— Кар…

Поверх уже накрученных слоев одеяла шлепнулся новый. С нескрываемой злостью.

Не знаю, что ты задумал, Карлито, но уже содеянного хватит на пожизненный срок заключения. Или даже на смертную казнь. Похищение людей строго карается в этих краях, и судебные процессы всегда проходят с показательной помпой. Очень редко, к счастью. В смысле, редко преступления такого рода совершаются. На моей памяти было всего два, и во второй раз речь шла о матери, которая выкрала своего родного ребенка из семьи усыновителей, но снисхождения не получила. Ни малейшего. И ты не получишь. По крайней мере, с моей стороны.

Надо торопиться? Да. Но торопиться нельзя. Нельзя спугнуть или заставить нервничать ещё больше: риск слишком велик. Пусть все будет спокойно, небрежно, равнодушно. И зайти нужно издалека. Из комнаты через одну от этой.

Он обернулся, услышав шум. Уставился на меня — это почувствовалось бы даже затылком, но я стоял вполоборота. Наклонившись над грудой поломанной мебели.

— Ты что здесь делаешь?

Спросил не сразу. Лишь когда понял, что его не замечают.

Выпрямляюсь. Делаю отметку в блокноте и только потом поворачиваюсь.

— О, какая встреча!

— Я спросил, что ты здесь делаешь!

Дрожит всеми сочленениями. Крупно и страшно.

— Могу задать тебе тот же вопрос.

— Я спросил первым!

Вздыхаю, всем видом показывая: ты мне мешаешь, но так и быть, поговорю.

— Работаю, вообще-то.

— Когда я пришел, тебя здесь не было!

— Так ведь и когда я пришел, тебя тоже здесь не было.

Бросает взгляды на сверток. Старается делать это осторожно, как ему кажется.

— И что, все-таки, делаешь?

— Мусор переписываю. В задних комнатах уже переписал, теперь этой займусь. Вот, к примеру…

Дергаю за край одеяла прежде, чем Карлито успевает сообразить, что происходит. Сверток раскрывается.

— Ого! Это ещё что такое?

— Не твоё дело. Хотя… Раз уж увидел, теперь и твоё тоже.

Звучит угрожающе. С надеждой, что испугаюсь и уберусь восвояси? Размечтался!

Присматриваюсь к бледному детскому личику.

— Слушай, а это разве не…

Одеяло снова плюхается сверху.

— Он самый.

— Сын сенатора? А как он здесь оказался?

Задумчиво изучаю лицо, по которому струйками от корней волос начинает сбегать пот.

— Неужели… Ты его привез?

— Да, я. И у тебя есть шанс. Два шанса. Целых два. Поворачиваешься и уходишь, забыв, что видел — это раз. Или остаешься. Здесь. Навсегда.

Трель звонка доносится из кармана.

— Смотри, я предупредил! — грозит мне пальцем Карлито и нажимает клавишу на телефоне.

— Да, дом рядом с машиной. Анхель, ты, что ли? Подходи, давай. Подожди, махну из двери, чтобы ты видел.

Отбой связи. И новый жест нервно скрюченным пальцем:

— Одна минута. Потом пеняй на себя.

Он идет к двери, переступает порог. В самом деле, машет рукой. Ждет с четверть минуты, потом делает шаг обратно. Поворачивается, словно собираясь удостоверится, что посторонних в комнате больше нет, находит меня взглядом, морщится, смотрит презрительно-брезгливо, открывает рот и…

Харкает навстречу мне.

Кровью.