Zero. Обнуление

Дом Энн Кульчик, Фогги-Боттом, Вашингтон, округ Колумбия

Шансы, что система уже засекла мотоцикл, уже пятьдесят на пятьдесят. Сэм гоняла на нем в Вашингтон для встречи с Саем и понимает, что всерьез испытывает судьбу. И тем не менее она въезжает на двух колесах в квартал Энн Кульчик. В этой части города чересчур много камер, чтобы рисковать пройти пешком более пары ярдов, особенно с ее предательской хромотой. Сэм сворачивает на дорожку Кульчик и откидывает подножку.

Опрятный газон, упорядоченные клумбы, нижнее белье телесного цвета на сушилке на крыльце. Женщина, открывшая дверь, вставляя сережку и для того держа голову под углом сорок пять градусов, окидывает незваную гостью очень недоверчивым взглядом.

– Да?

– Энн Кульчик?

– Вы что-то доставили?

Сэм чувствует, как Энн буквально ощупывает взглядом мотоциклетный шлем, обтягивающие джинсы и сапожки. И, сняв шлем, выдает:

– Нет, я Саманта Крю. Жена Уоррена.

Энн выпрямляется, забыв о серьге, и устремляет на нее взгляд, моментально подтверждающий, что ее клятвенное заявление – ложь.

– Можно войти? Мне нужно сказать вам что-то важное.

– Не слышала этого имени ни разу в жизни.

– Я знаю, что вы знали Уоррена. Пожалуйста. Пять минут.

Впустив Сэм, Энн отводит ее в гостиную.

Унылая обстановка, все по правилам хорошего вкуса. И очень опрятное. Миниатюрное. Живет одна, но без кошки. Пока.

– Я уже сказала. Ни разу не слыхала этого имени. В толк не возьму, что нам еще обсуждать.

– Мисс Кульчик, уверена, вы хороший человек. Порядочный человек.

– Откуда вы знаете?

– Вы впустили меня в дом. Позволили усесться на ваш диван. Мне нужно, чтобы вы рассказали мне все, что вам известно о моем муже. Я вас умоляю.

Энн ерзает. Стеклянный кофейный столик украшают вязаные салфеточки, а на диване рядом с ней лежит клубок шерсти с воткнутыми в него вязальными спицами. Сэм внимательно вглядывается в Энн, эту женщину, эту незнакомку, выглядящую такой беспомощной, такой заурядной, бледной и одинокой, но обладающей над Сэм в этот момент невероятной властью, властью попрать надежды, возродить или погубить ее мир окончательно.

– Я видела ваше заявление. Вы солгали под присягой.

– Думаю, вам пора идти.

– Вы знаете, где он.

– Пожалуйста, уходите. Или я позвоню в полицию. Мне вообще не следовало вас впускать.

– Вы хотите помочь, я же вижу. Как вы познакомились с моим мужем? Вы с ним работали?

Сэм буквально видит внутренний спор, раздирающий эту женщину, многолетнюю борьбу, пробирающую ее до самой сердцевины самоосознания, до самой сердцевины самоуважения и в конце концов разрешающуюся одним-единственным словом:

– Да.

– Благодарю вас. Можете мне помочь? Все, что вы мне скажете, останется между нами. Даю вам слово. Я пытаюсь спасти Уоррену жизнь.

Сплетенные на коленях пальцы женщины сжимаются.

– Что вам известно?

– Мне известно, что ЦРУ отрицает, что он когда-либо работал на Управление.

– На вас прослушка? Не будете ли добры расстегнуть блузку?

Когда Сэм повинуется – расстегивается, показывает голую спину, живот, лифчик, затем застегивается, – Энн Кульчик включает цифровое радио и лишь тогда садится снова, на сей раз рядом с Сэм.

– Официально не работал. В этом-то и есть корень проблемы. Он работал для аналитиков. Тогда я была аналитиком. Аналитики шпионов не нанимают.

– Он был шпионом? – Сердце Сэм готово вырваться из груди.

– Он был агентом. Занимавшимся исследованиями. Но зачастую, как в этом случае, никакой разницы нет. Сколько вам известно?

– Считайте, что я ничего не знаю, и будете недалеки от истины.

– Уоррен собирал сведения о… об иранцах. Он был полезен для нас, аналитиков, но нам не разрешалось нанимать полевых агентов. Этим занимаются только оперативники. Так что Уоррен работал на нас частным образом, добывая данные о коррупции в иранском правительстве. Это была его специализация. Идти по следу денег. Но еще он интересовался и состоянием иранской ядерной программы. Опасное дело. А платили ему через нас, аналитиков, неофициально. Воротилы знали об этом. Его рапорты читали по всему Управлению. Только не могли признать это, потому что он не прошел официальную проверку и утверждение. Так что когда Уоррен пропал без вести, было проще сказать, что у них нет сведений о его местонахождении и что он никогда не был активом Управления. Это неправда, но с этого и началось нелепое заметание мусора под ковер. Все покатилось, как снежный ком с горы. Таиланд, все прочее; ни с того ни с сего появляется это доказательство, что он отправился в Бангкок… Полная хрень. Уоррен стал жертвой Управления. И остается ею. Он хорошо поработал на нас.

У Сэм по щекам бегут слезы. Энн встает, уходит и возвращается с салфеткой.

– А иранцы? Почему они не…

– Кукарекают? Что поймали агента ЦРУ? Потому что Уоррен куда ценнее в качестве козыря в рукаве. Тут надо понимать механику обмена заключенными – ими обмениваются постоянно, по большей части совершенно закулисно. Порой малоценных заключенных меняют на очень ценных, из-за чего общественность может прийти в негодование. Вот в чем преимущество секретности. Уоррен – случай запутанный. Он представляет незначительную ценность по сравнению с заключенными, которых обычно держат Соединенные Штаты. Но Иран жаждал обменять Уоррена на куда более ценную фигуру – скажем, взрывника, неисправимого экстремиста, задержанного органами США в каком-то уголке планеты, но Соединенные Штаты отказались пойти на такую сделку, не могли пойти на сделку, потому что даже не признали, что Уоррен вообще на них работал! И так неделю за неделей, потом месяцы, а теперь и годы… Он становится проблемой, решить которую слишком трудно. – Энн подается к Сэм, глядя ей глаза в глаза. – Не знаю, чем это может вам помочь. Но я скажу вам кое-что еще. Когда я узнала, что Уоррен пропал без вести… Ну, сначала я пошла в туалет, где меня вырвало… Но потом вышла на его иранского связного. И получила в ответ шифрованное сообщение. Дауд был уверен, что иранцы остановили Уоррена в аэропорту, когда тот пытался покинуть Тегеран, и отправили его в… военную тюрьму.

Сэм не сразу находится с ответом. Военная тюрьма, шпион, Тегеран, иранский связной… «Ох, Уоррен, зачем? Почему не пожить нормальной жизнью? Почему ты не косишь сейчас газон, прервавшись на минутку, чтобы сходить за канистрой бензина?»

– В какой именно тюрьме?

– Я так и не смогла это выяснить. – Молчание. А затем: – Но, мне кажется, иранский связной может знать. После этого он сбежал из страны. Живет в Вашингтоне, и если кто-нибудь что-нибудь и знает, то только он. Его зовут Дауд Хусани. Вот и все, что я могу вам сказать.

17 часов