Zero. Обнуление

Вашингтон Хайлендс, Вашингтон, округ Колумбия

Жена Дауда Хусани проводит Сэм через скудно обставленную гостиную с работающим телевизором к кухне в глубине дома (явно невысокая арендная плата) с видом на голый грязный двор: очень скверное жилье, думает Сэм, правительство явно поскупилось. Мужчина с крупным тугим брюхом хлопочет у плиты, где готовит кофе, пока жена скороговоркой на фарси излагает ему все, о чем Сэм только что проинформировала ее по-английски у передней двери. Сэм ожидает натолкнуться на сопротивление, но вместо того черты мужчины смягчает выражение сочувствия и печали, и он смотрит на Сэм долгим взглядом.

– Добро пожаловать, – наконец нарушает он молчание.

Движок Сэм уже тянет только на парах гнева. На самом деле ей бы сейчас на койку, лучше всего больничную.

– Спасибо, – отвечает она.

– Выпьете со мной кофе?

– Да, выпью. Спасибо.

Его жена, извинившись, удаляется, а он приглашает Сэм занять единственный стул за кухонным столом.

– Прошу.

Она опускается на сиденье, поставив локти на пластиковую столешницу, и разглядывает его: глубокие залысины, рубашка с короткими рукавами едва сходится на животе, так что пуговицы торчат в петлях под углом. Судя по запаху, кофе он любит крепкий.

– Вы хотите знать, жив ли Уоррен, – начинает Дауд свой монолог. – Думаю, да. Уоррен говорил мне о вас много-много раз. Мы провели вместе в Тегеране много часов. И решили, что мы очень везучие мужчины, раз любим своих жен и знаем это. Такое благословение – редкость.

Ставит перед ней кофе. Добавляет в свою чашку сливки.

– Он был бесстрашен. Совсем бесстрашен. Помимо прочего, он пытался добыть для ЦРУ сведения по ядерной программе. Я сказал, что помог бы ему, если б мог. Позже мне сказали, что в аэропорту задержали американца, когда тот пытался уехать – такое бывает сплошь и рядом, но я понял, что это, должно быть, Уоррен. Его допрашивали. В какой-то момент он, может быть, признался, что он из ЦРУ. А если он в этом сознался, то его должны были отправить в секретную тюрьму, а не официальную, где узников регистрируют, в тайное место, где у заключенных нет имен, только номера, куда не падает ни лучика официального света. Так что Уоррен, если он еще жив, должен иметь номер. Вот и все, что мне известно. Сожалею. Иранцы будут продолжать отрицать, что он у них в плену, будут держать его во мраке – может, чтобы он явился козырем в переговорах, если будет нужно поменять его на другого секретного заключенного. Так негласно работают государства. А Соединенные Штаты как-то не проявляют охоты признать свои ошибки или причастность и не предпринимают, насколько нам известно, никаких усилий, чтобы вернуть его на родину. Это правительство, вплоть до президента, бросило Уоррена на произвол судьбы, а Управление, похоже, идет на все, только бы обезопасить себя от любого расследования своей роли. – Дауд поворачивается, чтобы взглянуть за окно на задворки. – Но для меня все это позади. Теперь я американский гражданин. И продаю машины, а не секреты. – Отхлебывает кофе.

– Название тюрьмы?

Он даже не поворачивает к ней лица.

– Я сохраню ваше имя в секрете.

– Мир изменился, – говорит Дауд. – Секретов больше не существует. Все мы ходим нагишом под палящим светом.

– Название?

– Под Исфаханом. Возможно. Место чуть южнее Исфахана. Единственное, которое мне известно. Он может быть там.