Собор Дарвина. Как религия собирает людей вместе, помогает выжить и при чем здесь наука и животные

В главе 1 я показал, что этические системы у человека имеют два компонента: первый – развившийся на уровне генов, а второй – культурный, чье развитие не окончено. Для существования этической системы необходимо врожденное психологическое устроение, но его специфическое содержание может варьироваться и тем самым адаптироваться к наличным окружающим условиям. И кроме того, важно помнить, что обладающие моралью сообщества, превышающие по численности несколько сотен индивидов, «неестественны», ведь если учитывать генно-эволюционный аспект, то таких сообществ, насколько нам известно, до появления агрокультуры не существовало. А значит, те механизмы, которые развились благодаря культуре, абсолютно необходимы человеческому обществу, чтобы оно могло подняться выше уровня группы, в которой каждый знает каждого – и удержаться на нем.

В кальвинизме легко различить тот же самый охраняемый эгалитаризм, характерный для групп охотников-собирателей. Впрочем, у кальвинизма есть и другие черты – культурные надстройки, позволяющие механизмам работать на более крупной масштабной шкале. Ни один житель города размером с Женеву просто не сможет отслеживать поведение всех остальных жителей – но можно избрать старейшин (пресвитеров), чтобы те надзирали за участками города, где они знают всех поименно. Тысячи людей не могут принимать участие в принятии единодушного решения – но группа пасторов весьма похожа на группу охотников-собирателей, сидящих на корточках вокруг костра. Тысячи людей не смогут сами собой примириться в вопросе о том, как всем себя вести – но достичь единообразия возможно: в этом помогут многие методы кальвинизма и других религиозных систем. Но прежде всего кальвинизм – как и охотники-собиратели – не доверяет человеческой природе, и это недоверие, предполагающее, что люди могут эксплуатировать друг друга на всех уровнях социальной иерархии, создаваемой той или иной моралью, само по себе служит защитой от эксплуатации. Парадигма основных эволюционных переходов, которая в настоящее время формируется в биологии, сосредоточена прежде всего на представлении о механизмах социального контроля, предотвращающих разрушение групп изнутри и превращающих группы организмов в группы-организмы. В главе 1 мы уже отмечали, что эту парадигму можно применить и к генетической эволюции человека, и к образу жизни групп охотников-собирателей. Пример кальвинизма показывает, что ее можно распространить и на культурное развитие человека, и на природу современных обществ.

Джейкоб (Jacob 1977) описал эволюцию так: это изобретательница-самоучка, «мастерица», создающая новые структуры из старых частей. Сравнение с «мастерицей» очень четко раскрывает то, что врожденные психологические механизмы не обязательно ограничивают культурную эволюцию, а скорее обеспечивают ее строительными блоками, из которых она создает бесчисленные формы. Прощение и вера – вот два примера способностей из психологического арсенала любого нормального человека, несомненно применимых вне религиозного контекста и используемых по-новому в системах религиозных верований, созданных культурой. Кальвинизм постиг основы людской психологии, и это отмечали исследователи жизни Кальвина, например Макграт (McGrath 1990, 224), увидевший «фундаментальный вклад кальвинизма в форме порождения психологических импульсов на основании его системы верований». Макграт приписал эту догадку Максу Веберу (1930). Как известно, Вебер предполагал, что кальвинизм дал начало протестантской профессиональной этике и духу капитализма, пронизывающему современную жизнь. Тезис Вебера высвечивает и другую сторону сравнения с «мастерицей»: не старые части, но новую структуру, которая объяснима лишь в терминах современной истории и ни в коем случае не может считаться адаптацией к анцестральной среде. Обществоведы все еще принимают тезис Вебера всерьез – и, в общем-то, правильно делают (напр., Lessnoff 1994). Природу человека можно выстроить из старых частей, но она тем не менее способна развиваться посредством непрерывной культурной эволюции. Созидающие силы – кто они?

В главе 2 я утверждал, что функциональный дизайн можно показать, не обращаясь к вопросу о творящей силе или силах. Уильям Гарвей (Harvey [1628] 1995) был прав, говоря о функциях сердца и системы кровообращения – он разве что неверно указывал на Бога-Творца как на автора всей задумки. Экономисты Чикагской школы выявили функциональную природу коммерческих компаний, не зная, какие силы в ответе за то, что та появилась. Рациональный план? Слепое подражание успешным конкурентам? Еще более случайный процесс дифференцирующего отбора и воспроизводства фирм? Важно отделять вопрос о дизайне от вопроса о том, как именно и кем (или чем) тот был задуман. Вот почему мне кажется, что к концепции Эльстера об интенциональном объяснении следует относиться как к одному из вариантов функционального объяснения. В случае кальвинизма мы можем прийти к выводу, что перед нами взаимозамкнутая и имеющая цель система – еще до того, как зададим вопрос о ее творце (или творцах). Но если функция уже установлена, мы, ясное дело, хотим знать, как она появилась.

Одна из возможностей такова: Кальвин и другие реформаторы сознательно намеревались создать религиозную систему, имеющую цель, и планировали ее во всех подробностях. Почти несомненно, что преднамеренность способна объяснить ряд функциональных черт кальвинизма и других религий. Кальвин и его современники отчасти были практичными реалистами и спокойно, ничуть не таясь, рассуждали о том, какие элементы необходимы для поддержания единого общества. Но вряд ли преднамеренность может объяснить всю функциональность кальвинизма и других религий. Например, Кальвин явно всем сердцем верил в то, что возвращение Христа на Землю грядет очень скоро – и Церковь должна срочно готовиться к этому. Аналогичные верования в неотвратимые события постоянно возникали в религиях по всему миру и, по всей видимости, выполняли скрытую функцию, иную по сравнению с явной – мотивировали на действие. Если говорить в общих чертах, то можно заметить, что абсурдность попыток объяснить функциональные свойства религии исключительно в терминах сознательных намерений их основателей налицо. В то же время вся проблема, как это увидел уже Дюркгейм, сводится к тому, что религиозные верования выглядят настолько оторванными от действительности, что их приходится объяснять с помощью скрытых функций – если у них вообще существуют функции. Мы можем уверенно заключить, что сознательное намеренное мышление объясняет функциональность кальвинизма – но не полностью. Верования, мотивирующие религиозных людей на поступки, в разуме самих верующих (явная функция) часто расходятся с адаптивными последствиями, которые, в конечном итоге, и поддерживают эти верования (скрытая функция).

Сознательное намеренное мышление – лишь самое недавнее средство в инструментарии психологических механизмов, сумевших развиться для преобразования информации об окружающей среде в адаптивное поведение: большинство таких механизмов работают под порогом осознания. И на уровне групп эти механизмы могут вносить свой вклад в функциональный дизайн религиозных систем, в том числе и таких, как кальвинизм. Всякий раз, когда творящую силу можно проследить до психологического механизма (сознательного или нет), мы должны спросить, почему существует именно этот механизм, а не любой другой из множества тех, какие можно вообразить. Предположим, что Кальвина вел инстинкт подражания, который заставил его смотреть по сторонам и копировать лучшие практики других церквей. Почему должен существовать именно этот инстинкт – в сравнении со многими другими, какие только можно представить? А особенно интересно спросить, почему Кальвин не пытался установить для всех жителей Женевы образцы поведения, скопированные у самого лучшего горожанина, а вместо этого не покладая рук трудился над тем, чтобы Женева скопировала самую успешную группу? Проследив функциональный дизайн на уровне групп до психологического механизма, мы вовсе не избежали темы многоуровневого отбора – мы просто вернули ее обратно, к истокам упомянутого механизма. Исключив теологические объяснения, мы приходим к выводу, что все созидающие силы в конечном итоге необходимо возвести к процессам слепой изменчивости и избирательного сохранения (Campbell 1960).

Многоуровневый отбор становится ультимальным объяснением психологических созидающих сил (сознательных и бессознательных), но может внести и прямой вклад в адаптивный замысел кальвинизма. Допустимо считать, что протестантская Реформация представляла собой множество социальных экспериментов, и каждый успешный исход сопровождался немалым числом неудач. Швейцарский реформатор Цвингли, пожалуй, был одареннее Кальвина, да и харизмой обладал большей, но его усилия создать церковь в Цюрихе завершились катастрофой. Вероятно, факторы, приводящие тот или иной социальный эксперимент к успеху в то время, как другие терпят провал, настолько сложны и исторически случайны, что в полной мере мы их никогда не поймем, но совершенно ясно, что они выходят за пределы сознательных намерений отдельных деятелей. Как бы то ни было, успех одних вероучений и неудача других в зависимости от их определенных свойств – не что иное, как процесс слепой изменчивости и избирательного сохранения, протекавший в недавней истории и дополнивший собой отдаленное эволюционное прошлое[39]. Непрестанная культурная эволюция, бессознательные психологические механизмы на индивидуальном и групповом уровнях, сознательное намеренное мышление – все это может рассматриваться в качестве возможных сил, способных сотворить современную религиозную систему верований, такую как кальвинизм.