Морально безнравственные

— Тише, маленькая тигрица, тише, — его рука обхватывает мою талию, и он прижимает меня к своей груди. — Я понимаю, что все это очень чуждо. Но дай время. Ты привыкнешь ко всему. — Его пальцы нежно гладят мои волосы, и я вспоминаю, что пыталась сделать его мать.

— Почему я? — спрашиваю я снова, мой голос охрип от крика. Зачем ему понадобилось вмешиваться в мою жизнь?

— Я не знаю, что ты слышала, маленькая тигрица, но позволь мне прояснить одну вещь, — он схватил меня за подбородок, заставляя посмотреть ему в глаза. — Ты моя. Ты будешь носить мою фамилию, жить в моем доме и рожать моих детей. Выхода нет. У тебя больше не оказалось выбора в тот момент, когда ты подставила себя под пулю ради меня, — говорит он серьезным тоном.

— Я не понимаю… — шепчу я, поднимая на него глаза, залитые слезами. — Должна ли я была просто позволить тебе умереть? — спрашиваю я, недоумевая.

— Должна была. По крайней мере, тогда у тебя был бы выбор. А сейчас... — на его лице появляется жестокая улыбка.

— Ты сказал, что мы будем партнерами, или это тоже была ложь? — многое вдруг становится понятным, и я оказываюсь в худшей ситуации, чем раньше — если это вообще возможно.

— Хорошо, если ты продолжаешь в это верить. Но не ошибись, назад дороги нет, — его рука опускается ниже в мягкой ласке. — Ты моя. Пока смерть не разлучит нас.

— Так вот оно что... ты просто используешь меня, — говорю я, замирая. Почему я не видела этого раньше? Оно смотрело мне прямо в лицо. — Я просто игрушка для тебя, с которой ты делаешь все, что хочешь.

— Милая, — начинает он, его голос — извращенная мелодия, которая настойчиво и болезненно сжимает мое сердце, — если бы я использовал тебя, я бы уже трахнул тебя и выбросил... использовал бы как обычную шлюху, — каждое его слово ошеломляет меня еще больше... Как этот человек мог заботиться обо мне, когда я была больна?

Но ведь тогда я была нужна ему, не так ли? Теперь уже нет. Он может показать мне, кто он на самом деле.

— Почему ты этого не сделал? Я думаю, это бы довершило унижение, не так ли? Давай, закончи то, что начал, — я поднимаюсь и начинаю рвать на себе одежду, пока не оказываюсь перед ним голой. — Давай! Сделай это! Разве не так поступаете вы, мужчины? Вы берете и берете, пока ничего не остается. Давай, возьми меня и заставь ненавидеть тебя еще больше, чем я уже ненавижу, — кричу я, мой голос вырывается болезненными всплесками.

Рука обхватывает мое горло, и я оказываюсь на кровати, ударяясь спиной о чистые простыни.

— Ты этого хочешь? Хочешь, чтобы я взял тебя, как гребаную шлюху? — его голос трещит, это первая настоящая эмоция, которую я увидела в нем за весь день.

Его тело лежит поверх моего, он начинает расстегивать свои брюки.

Вот оно... Вот где я теряю себя.

Я поворачиваю голову в сторону, не желая видеть его, не желая ничего чувствовать. Слезы текут по лицу, пачкая простыню. И я просто лежу, ожидая боли... унижения... ощущения, что меня используют и выбросят.

Но боль не наступает. Так же быстро он слез с меня и вышел за дверь, захлопнув ее за собой.

Я могу только повернуться на бок и свернуться калачиком, наконец-то отпустив его. Все мое тело болит, но есть одно место, которое затмевает эту боль — моя грудь.

Почему я позволила себе поверить в него? Потому что в какой-то момент я должна была поверить, если мне так больно. Но боль также приносит с собой новый тип прояснения. Я вспоминаю его поведение, то, как он обращался со мной в палаццо, и как он сделал все, чтобы я не попала на свою свадьбу.

Он все спланировал с самого начала.

В конце концов, я все еще пешка. Просто сменила хозяина.



Энцо не возвращается в комнату, и я даже не хочу думать, где он провел ночь. Будет лучше, если я отдалюсь от него.

На следующее утро мне сказали, что свекровь ждет меня к завтраку. Немного напуганная, но в основном полная решимости не позволить ей переступить через себя, я отправляюсь в столовую.

Лючия Агости сидит за одним концом стола с чашкой кофе в руке. Когда она слышит мои шаги, то поднимает глаза, и по ее лицу расползается чистая злобная улыбка. В комнате есть несколько слуг, и из-за их присутствия эта злобность, кажется, сдержана до принужденного приветствия и фальшивого смеха, когда она спрашивает меня, как я спала.

Я занимаю место как можно дальше от нее и стараюсь сохранять спокойствие.

— Хорошо, — начинаю я и, подняв глаза, вижу, что она выжидающе смотрит на меня. — Я не знала, что Энцо будет таким... — я делаю паузу, когда вижу, как сузились ее глаза, — требовательным. Не в доме его родителей.

Я подношу стакан с апельсиновым соком к губам, наблюдая из-под ресниц, как ее руки сжимаются в гневе. Похоже, это ударило ее именно туда, куда я хотела.

Если она так беспокоилась о моей беременности раньше, то должна продолжать тушеваться, думая, что я могу забеременеть в любой момент. Я не знаю, в чем ее проблема, кроме того, что она явно предпочитает Джианну Гуэрра в качестве своей невестки, но это не значит, что я позволю ей терроризировать меня.

Ее глаза смотрят на меня с ненавистью, и она открывает рот, собираясь что-то сказать, как вдруг служанка приносит еще одно блюдо.

Я игнорирую ее, наполняя свою тарелку едой и продолжая есть в тишине.

Как раз в тот момент, когда я собираюсь налить себе вторую порцию, Лючия говорит:

— Ана, пожалуйста, возьми тарелку Аллегры. Думаю, на сегодня с нее достаточно.

С трепетом смотрю, как женщина забирает мою тарелку, она слегка хмурится, видя мое выражение лица. Но Лючия слишком счастлива видеть, как я ежусь, поэтому я быстро меняю выражение лица.

— Да, спасибо, Ана. Я, должно быть, проголодалась после всех этих упражнений прошлой ночью, — говорю я, и торжествующая улыбка Лючии превращается в гнев. Настолько, что она встает со стула и садится напротив меня.

— Я не знаю, где Энцо нашел тебя, и как он вообще может смотреть на тебя, — она с отвращением сморщила нос, разглядывая меня с ног до головы. Спокойно встречаю ее взгляд, ожидая других оскорблений, которые женщина, вероятно, припрятала. — Но ты меня не обманешь. Ты просто жадная маленькая шлюха, которая пытается воспользоваться моим сыном. Ты не первая и не последняя, кто пытается отнять его у меня, и у тебя ничего не получится. Попомни мои слова, — она наклонила голову в мою сторону, — ты, маленькая шлюха, долго в этом доме не проживешь.

— Это угроза, синьора Агости?

А я думала, что мои родители были ужасны. Что не так с этой женщиной?

— Нет, — ухмыляется она, скрещивая руки перед грудью и глядя на меня сверху вниз, как будто я ниже ее, — это обещание.

Она собирается уходить, но я не могу позволить ей оставить за собой последнее слово. Поэтому я говорю единственное, что могу придумать.

— Вы, конечно, очень заботитесь о своем сыне, синьора Агости. Интересно, не ревнуете ли вы меня... — я прервалась, и ее шокированное выражение лица подсказало мне, что я попала в точку. Она быстро двигается передо мной, рука поднята, пощечина готова.

Но я тоже готова.

Ловлю ее запястье, пальцы обхватывают его в болезненной хватке.

— Думаю, вы выбрали не ту жертву для своих оскорблений, синьора Агости. Я не буду ни молчать, ни терпеть подобное поведение.

— И что ты можешь сделать? Настучать на меня? — она смеется, медленно пытаясь вырвать свою руку из моей хватки.

— Нет. Мне наплевать на то, что думает ваш сын. Но я тоже могу за себя постоять, и, если вы начинаете войну, не приходите плакать, когда это уже чересчур. — Я отталкиваю ее в сторону и возвращаюсь в свою комнату.

Я вспотела, от душевных переживаний, вызванных этой конфронтацией, и стала задыхаться.

Ад! Я в аду.

Сделав глубокий вдох и иду к своему чемодану. Вытащив несколько своих вещей, нахожу свой дневник на самом дне. Есть определенный вид душевного катарсиса, когда ты излагаешь свои самые сокровенные мысли и страхи. А мой дневник - это мой самый надежный помощник, который был со мной на протяжении многих лет.

Начинаю записывать не только свои мысли, но и планы действий. Потому что Лючия ошибается, если думает, что сможет меня запугать.

Пусть я нахожусь в чужой стране и среди чужих людей. Но я не сдамся.



Прошло два дня, оба из которых были наполнены враждебными замечаниями и напряжением в доме. Ни Рокко, ни Энцо нет рядом, поэтому Лючия продолжает открыто солить мне при каждом удобном случае.

По большей части я стараюсь оставаться в своей комнате, чтобы избежать любой конфронтации, но чем больше времени проходит, тем больше я понимаю, что не могу прятаться вечно. Также не могу просто существовать в четырех стенах и ничего не делать.

Пока я решаю, как поступить дальше, один из сотрудников сообщает мне, что сегодня вечером состоится банкет. Чтобы официально объявить о браке и сохранить лицо перед другими семьями и важными гостями, Рокко решил устроить грандиозный праздник, чтобы представить брак Энцо с бедной девушкой Маркези как успешный, и это было намеренное решение, а не вызванное необходимостью.

Мое присутствие обязательно, и мне ничего не остается, как ждать нового унижения. Я уже слышу отголоски смеха и взгляды жалости — разве это не все, что я получала до сих пор?

Где-то после обеда приходит Ана и приносит мне вечернее платье.

— Синьор Энцо поручил мне передать вам это.

Я беру из ее рук коробку и кладу ее на кровать. Внутри — ярко-красное платье, переливающееся на свету.

Я открываю рот от удивления, когда смотрю на самое красивое платье, которое у меня когда-либо было. Не теряя времени, сбрасываю с себя одежду, чтобы примерить его, подхожу к зеркалу и рассматриваю прекрасный цвет и фасон. Оно изысканное.

Область декольте, на мой вкус, немного слишком открыта, но платье прилегает к моему телу, придавая ему форму.

Я выгляжу как женщина.

Поражена таким простым преображением. Платье длиной до середины бедра, и, хотя я никогда раньше не носила ничего такого короткого, знаю, что это мода в больших городах.

Есть и пара туфель, но они немного великоваты.

Не желая показаться неблагодарной или плаксивой, иду в ванную и ищу какую-нибудь марлю, чтобы приклеить ее к передней части туфель, чтобы они не соскальзывали с ног.

Может быть, потому что я чувствую себя прекраснее, чем когда-либо прежде, но меня вдруг охватило головокружение, и не могу дождаться, когда Энцо увидит меня в этом. В конце концов, это его подарок.

Проходит еще несколько часов, и становится видно из окна комнаты, как к подъездной дорожке подъезжают машины.

Я немного сомневаюсь, потому что людей становится все больше и больше, но никто еще не сказал мне спуститься.

Когда я уже окончательно теряю терпение, снова появляется Ана и приглашает меня спуститься вниз.

Заставляю себя идти прямо, туфли невероятно неудобны даже с набивкой. Мы спускаемся по лестнице, и она ведет меня в бальный зал.

Немного разочарованная тем, что Энцо не пришел за мной сам, я поднимаю подбородок и вхожу внутрь.

Меньше секунды мне требуется, чтобы понять, что все смотрят на меня — и почему. Все женщины и девушки одеты в платья длиной до щиколотки приглушенных тонов, лишь некоторые отважились на черное. Никто не показывает кожу.