Морально безнравственные

В тот момент, когда я думаю, что она сдастся и уйдет, она снова шепчет эти страшные слова.

— Я сделаю тебе хорошо, Энцо. Только в этот раз, — говорит она, поглаживая меня, ее пальцы обхватывают мой вялый ствол и направляют его к ее входу.

Как будто весь мой мозг срабатывает от предупреждения, осознание того, что сейчас произойдет, осеняет меня.

Впервые я перестаю притворяться.

Она изо всех сил пытается ввести меня в свое отверстие, когда я поднимаюсь с кровати, трясу ее за плечи и отталкиваю от себя. Мои глаза расширяются, когда я впервые вижу ее полностью обнаженной на полу, ее выражение лица поражено.

— Энцо, сладкий... — заикается она, — это не то, чем кажется.

Я в ужасе смотрю на нее, на действие, которое должно было произойти только что.

— Вон, — мой голос тоненький, почти дрожащий, но по мере того, как отвращение наполняет меня и грозит выплеснуться наружу, я набираюсь смелости и приказываю ей:

— Вон!

Она отшатывается назад, подбирает свое сброшенное платье и выходит из комнаты.

А я остаюсь смотреть на тени на стене...



— Как долго ты собираешься хандрить на моем диване, мой дорогой?

Мама Марго раздвигает жалюзи, и солнечный свет проникает в мои чувствительные глаза.

Сколько времени прошло с тех пор, как я приехала к ней? Два дня? Три? Все это время я провела на дне бутылки, поэтому не следил за временем.

— Мама, пожалуйста, — простонал я, прикрывая глаза тыльной стороной ладони.

— Энцо, ты знаешь, что я люблю тебя, сынок, но тебе нужно идти. Я не видела Альфредо уже несколько дней, и все потому, что ты осадил мой будуар. Я понимаю, что ты расстроен, — она сузила глаза, жалобно глядя на меня, — ты ничего не добился, но теперь ты делаешь все, чтобы и я ничего не добилась.

— Воды, — прохрипел я, а мама только покачала головой и бросила мне бутылку воды и немного ибупрофена.

— Сначала я позволила тебе это, так как думала, что это все из-за твоей сестры, но дело не только в этом, не так ли?

Заняв место напротив меня, она наливает немного водки в свой стакан и подносит его к губам. Maма всегда начинала свой день с омолаживающей дозы водки, но в этот раз запах алкоголя кажется мне отталкивающим, сморщиваю нос от отвращения.

Может быть, потому что я в нем утонул.

Молчу несколько секунд, не зная, что ей сказать... как много ей сказать.

— Я думала, что у вас с женой все хорошо, — она делает еще один глоток, ее глаза пристально смотрят на меня.

— Это… сложно.

— Сложно, Энцо!

Мама закатывает глаза, опустошает чашку и с грохотом ставит ее на стол.

— Что ты наделал? Вон отсюда!

— Я заставил ее ненавидеть меня, — признаюсь со вздохом, и воспоминание о том, как Аллегра лежит на полу, ее большие глаза смотрят на меня с таким разочарованием, заставляет мое сердце болезненно сжиматься в груди.

Я никогда не хотел ее ненависти. Но, похоже, я должен ее получить, если хочу, чтобы она была счастлива... в безопасности…

— С какой стати ты это делаешь? Господи, Энцо! — она смотрит на меня с ужасом, и выражение ее лица повторяет то, что я чувствую внутри.

Я так привык быть с Аллегрой... говорить с ней, прикасаться к ней.

— Я оцепенел… — признаюсь я, опуская взгляд. — Она сказала кое-то, что напомнило мне о... — Я запнулся, но мама тут же подхватила.

— Энцо, сынок, не все женщины похожи на твою мать.

— Я знаю это, — говорю я с язвительной улыбкой. — Аллегра не похожа ни на кого, кого я когда-либо встречал. Она... особенная.

Ее улыбка, ее тепло, то, как она заставляла меня с нетерпением ждать, когда я проснусь утром.

— Тогда почему бы тебе не рассказать ей, что случилось? Открыться ей? Я уверена, она отнесется с пониманием.

Я делаю глубокий вдох.

— Думаю, я разбил ей сердце, мама, и я не уверен, что она когда-нибудь простит меня.

— Энцо… — мама откинулась назад, ее губы сжались, и я, наконец, позволил всем своим переживаниям вылиться наружу.

— Мне нужно держать ее на расстоянии. Изнасилование Каталины... смерть Ромины... все это случилось с людьми, которых я поклялась защищать. Я не могу подвести и ее. — Я отворачиваюсь, боль грозит выплеснуться наружу.

— Господи, — перекрестилась мама, — скажи мне, что ты на самом деле не веришь, что это была твоя вина. Ты не мог ничего сделать, чтобы предотвратить эти ужасные вещи.

— Может быть, я мог бы…

— Энцо!

Внезапно встав, она садится напротив меня, поднимая мою челюсть, чтобы я мог посмотреть ей в глаза.

— После всего, что произошло, жизнь подарила тебе женщину, которая подходит тебе во всех отношениях. Зачем тебе отталкивать ее, если я вижу боль в твоих глазах, когда ты произносишь ее имя? Сынок, я поняла одну вещь за свою жизнь... Хорошие люди не появляются легко. А когда они появляются, ты держишься за них, несмотря ни на что. А теперь убирайся отсюда и иди извинись перед своей женой. Может быть, она простит тебя.

Она не оставляет места для споров, поворачивается ко мне спиной и садится у окна.

Я собираю свое испорченное пальто и выхожу, почти с ужасом ожидая возвращения домой.

Прошло столько времени с тех пор, как я так ясно помнил те дни моего детства.

Детство…

Я почти смеюсь над этим понятием. Я перестал быть ребенком, когда мама впервые прикоснулась ко мне неподобающим образом.

И все же, несмотря на все мое страстное увлечение мафией, несмотря на всех людей, которых я убил... она все еще живет.

Мне было тринадцать, когда я в первый раз попытался убить ее, но мне помешала моя младшая сестра, плакавшая о матери.

Во второй раз мне было четырнадцать. Я только что узнал, как легко нажать на курок и наблюдать, как чья-то душа покидает тело. И все же, держа пистолет у ее спящей фигуры, я не мог заставить себя сделать это.

Слабость!

Так слаб... И воспоминания продолжали мучить меня, а мысль о том, что все женщины хотят от меня только одного, прочно и бесповоротно засела в моем сознании.

С годами ее присутствие стало более терпимым, хотя ее прикосновения все еще были отталкивающими. Но я справлялся, потому что она все еще была матерью моих сестер.

А теперь...

Каталины больше нет. Ромина умерла. Августа далеко...

Меня ничто не держит.