Чужими голосами. Память о крестьянских восстаниях эпохи Гражданской войны

Братьям на встречу…

На братских могилах растет пустота,
В изделиях видно, одна простота;
И частные лица срывавшие зло
Топчат могилки чтоб их не было
Стараясь изделать могилки в равнину,
Думая этим открыть их вину;
В камне сорвали вкрепленный портрет,
А кто все проделал виновного нет.
Вам пролетария слово скажу…
Как видеть невежу сейчас укажу;
Идешь сбок могилок, братьев своих,
Увидишь сидящих злодеев на них;
Гони без оглядки… чтоб не было духа;
вот чем окончится эта разруха
—
К вам приходящие,
Кто станет читать:
Коммунисты, молящие
Прошу не срывать[208].

Сообщение народовольца Коронина на заседании Общества старых большевиков в сентябре 1924 года также ставит вопрос о состоянии «дорогих могил». Кокорин начинает свое выступление с того, что говорит о политической значимости революционного некрополя:

Что же может сказать и рассказать наше молодое поколение при виде разрушаемых скромных могил революционеров. Какой урок оно извлечет из создаваемого вандализма, основанного при явном попустительстве кладбищенской администрации и духовенства, враждебно настроенного против коммунистов. И не в праве ли оно, это поколение, послать нам горьчайший упрек — и справедливый упрек — в небрежении «коммунистического пантеона». Этим вынужденным выступлением, предисловием, я подчеркиваю психологическую ценность погребенных здесь революционеров[209].

Он детально описывает состояние «коммунистического квартала» и те угрозы, которым подвержены захоронения:

На нем два ряда могил — это песчаные сыпучие холмики, без дерна, без каких-либо по бокам заграждений, вроде досок, без надписей; просто оголенные холмики, не могущие противостоять погоде, а тем более человеческой ноге, старательно утрамбовывающей могилы. Все совершается просто — хоронят, кладут цветы, венки — и этим заканчивается весь ритуал, а с ним и оканчивается дальнейшее внимание. О надзоре — никакого понятия, как будто не существует вражеского «кладбищенского» фронта, а между тем, могилы в окружении хулиганов и их родителей. Все, что приносится на могилы, постепенно исчезает или превращается в жалкие остатки[210].

При этом, по словам Коронина, такому разрушению подвергаются лишь коммунистические захоронения:

По словам завсегдатаев кладбища, похищения венков, портретов и пр. происходит только на могилах «коммунистического квартала»; между тем, тысячи венков и других украшений православного культа, не малой ценности, крепко сохраняются и оберегаются кладбищенской администрацией. Следовательно, только этот «квартал» является, так сказать объектом местного хулиганства. И скорбно было слушать оброненное обывателем погоста слово: «Это — коммунисты». Значит, допустимо тайное оскорбление могил. Прислужники, сидящие у дверей конторы, недалеко ушли от кладбищенских бандитов и явно выражают озлобление: «Так, мол, и на-до»: Из ряда могил — скоро могил десять совершенно исчезнут. При каждом погребении сотни людей, не подлежащих процессии, взбираются на могилы, мнут их, песок осыпается и могилы оседают; при этом могилы уничтожаются погодой, а осенние дожди докончат разрушение. Что же нужно сделать, чтобы сохранить дорогие нам могилы? Как нужно уничтожить хулиганство у могил, — чтобы не было тайного огробления, — чтобы все было в целостности и сохранилось не дни, а годы[211].

В описании Коронина коммунистический квартал предстает настоящим полем сражения на «кладбищенском фронте» между «озлобленным» и «извращенным» сознанием и «дорогими могилами» «коммунистического пантеона». Он становится не только местом декларации новых смыслов, но и местом сопротивления, столкновения старого мира и нового. Но важнее другое. И в пламенной речи Коронина, и в нескладном стихе Мухина могилы революционеров в первую очередь брошены своими же соратниками. В противовес остальным могилам, которые навещают родственники (представители старого мира), о «дорогих могилах» «коммунистического пантеона» должны заботиться не «частные лица», а «братья», «наше революционное молодое поколение». Могилы революционеров и коммунистов перестают быть индивидуальными захоронениями и становятся коллективным локусом, олицетворяющим победу нового мира над старым. Кладбище с индивидуальными захоронениями — это отживший институт, один из элементов в череде пережитков, от которых нужно избавиться. Неудивительно, что в восприятии Коронина «обыватели погоста» — это старые люди, представители прежнего мира, вступающие с большевиками в конфронтацию. Эту карту разыгрывает не только Общество старых большевиков. В 1926 году, настаивая на скорейшем приведении в порядок кладбищ, Московское бюро краеведения направляет в Москомхоз Моссовета письмо, в котором подчеркивает удручающее состояние могил революционеров. Через призыв привести в порядок эти могилы краеведы надеются благоустроить все кладбища города, но терпят поражение — ценность могил революционеров невозможно было экстраполировать на общее состояние «старорежимных» кладбищ[212].

Большевистские некрополи — часть коллективистской повестки молодого Советского государства. В отличие от традиционных могил эти захоронения неиндивидуализированны, на них нет отдельных имен, дат жизни или портретов. Более того, они не представляют собой сумму индивидуальных захоронений, в них покоятся не отдельные люди, а символическая часть нового мира, который через эти локусы получает путь в жизнь. Поэтому на таких площадках так много коллективных захоронений людей, объединенных общим событием смерти, — «кремлевцы», «двинцы» и «самокатчики» — группы участников вооруженных столкновений в Москве в октябре 1917 года, захороненные у Кремлевской стены. Порой на таких захоронениях вообще нет имен, только причина или цель их общей героической смерти — «[Памятник] красным курсантам школы ВЦИК РСФСР, погибшим в борьбе за установление Советской власти» (Тамбовская область, Жердевский район, д. Колобова).

Раз эти захоронения теряют индивидуальность, то забота о них становится делом партии. Настоящий, правильный коммунист, вступивший в партию и зарекомендовавший себя в борьбе за прекрасное будущее, должен быть захоронен коллективно, и это не предусматривало индивидуального переживания, связанного с памятью. По этой причине должна была быть выработана общая мортальная и мемориальная политика, призванная не сохранять кладбище как институт, а создать систему коллективной памяти, поддерживающей и воспроизводящей ряды партийцев. Дальнейшее развитие показало, что такого рода подход привел к тотальной деградации кладбищ, которые, как семантический мортальный локус, уступили место отдельным коллективным мемориалам. Так, могилы Неизвестного солдата в чистом виде выражали идею коллективизма и отказ от индивидуальности — один солдат, не носящий имени, олицетворял всех погибших, его могила создавала коллективное место памяти, индивидуализация которой не имела никакого смысла.

Часть II. Память и тексты