Чужими голосами. Память о крестьянских восстаниях эпохи Гражданской войны

2.2. Воспоминания Г. М. Бабикова

Основная рамка воспоминаний Г. М. Бабикова задана не коллективной памятью о восстании (к которой, по всей видимости, отсылают воспоминания В. П. Попова и Г. И. Хрушкова), а автобиографическим дискурсом. В 1979 году Бабикову 74 года, он рассказывает о себе и в отрывочных, но ярких эпизодах воспроизводит запомнившееся ему и имеющее отношение к Казымским событиям. Точкой отсчета становится 1933 год: «1933 г. августе м-це я выехал Казымскую кульбазу. Попросили меня работать тузсовете секретарем»[396].

Текст Бабикова являет некоторые яркие черты письма «наивного автора»: следование «правде факта» без выделения приоритетов повествования, высокая детализация отступлений, возникающих каждый раз, когда отправка Бабикова на новое место работы откладывается («отправкой меня время затянулось»), постоянные упоминания чаепития и угощения строганиной заехавших на факторию (такие встречи с особой любовью описаны автором). Рукопись Бабикова отражает и особенности письма человека с пробелами в образовании: пропуски предлогов (регулярно — предлог «в»), орфографические ошибки («пожалуста», «ботрак», «кульбаза», «зразу», «малированная кружка» и т. д.), написания географических названий со строчной буквы (помут, березово), использование просторечий («Ямщиком оказался пожилой хант Степан фамилию путем не помню не то Оборин (?) или др.», «там людей было дивно» и др.). Почти полное отсутствие знаков препинания значительно затрудняет установление логических связей. При этом Бабиков охотно прибегает к принятым в делопроизводственном стиле сокращениям (в т ч; и др, п/торг, т/пункт), распространяя их и на предлог «без»: «б/замка», «б/полезно».

В своих воспоминаниях Бабиков обнаруживает несомненный талант рассказчика, внося в повествование интригу и драматургически оформляя эпизоды прошлого, врезавшиеся в его память. В отличие от Попова и Хрушкова Бабиков не был участником боевых действий; он был работником отдаленной фактории по заготовке пушнины и открыто и часто прибегает к «чужому слову» в описании событий.

Завязкой повествования становится описание поездки в отдаленную факторию: «Приехали помут (Помут. — Н. Г.) т/пункт Интегралкооператива там людей было дивно в т ч Дидюхин Николай работник кооператива. Они очень заинтересовались моей поездкой в сторонке шушукаются можно было понять вот еще нашелся один…» (с. 1–2). «Приезжаем т/пункт, а торг пункте ни души. Одна юрта б/замка среди густого соснового бора. Вместе прилавка служат ящики из под товаров. Промтоваров тыс. на 40» (с. 2). Детализация сцены проведена через действия героя, что рождает почти кинематографический эффект: «Спичкой посветили нашли керосиновую лампу в углу стоит железная печка. Затопили железку вскипетили воду из снега попили чайку. Оленей пустили на подножный корм с колотушками на шее, чтобы не разбрелись далеко. Ямщик рвался уехать, но я его отпускал до 3х суток»[397]. Тревога автора, удерживающего компаньона-ямщика, не напрасна: «…На 3е сутки в ночь врываются в шумом гамов [так!] сразу нарушили наш покой. Первое слово кто-то есть? Пожалуста нас обогрейте, накормите? Приехал зав. факторией Поленов и. о. непомню знал, что его прозвание было по березову (жулик) сним приехал парторг к/базы Микушко и еще приехали ханты с пушниной» (с. 2).

Сцена участливого расспроса Поленова Бабиковым становится первым эпизодом «свидетельских показаний» в тексте воспоминаний. Заведующий факторией рассказывает о конфликте с хантами: «Поленов зразу-же начал принимать пушнину, но одновременно левой рукой захватывает грудь, несколько стонет и жалуется на боль в груди. Я спрашиваю что с вами заболели видеть? Вкратце объясняет? Как только приезжаю ихнию стойбище меня окружили толпа востанцев с шибли из нарт: на ноги одели петлю, и на шею, с одной стороны и с другой стороны толпы приподнимают как чурку деревянную и отбивают на изезженную тандару, отбивают всю внутренность, но а всетаки: как оставили живым то? Поленов прекрасно владел хатыйким [так!] языком и недавно он вернувшись заключения: он клялся и божился грехах своих и только поэтому его отпустили» (с. 2).

Именно «отшельник» Бабиков оставляет нам фиксацию собственной рефлексии относительно причин конфликта на озере Нумто. Среди них он особенно выделяет экономические: «Недовольство началось оттого как начали строить казымскую кульбазу под Руководством Дидюхина Старшего. По расказам местных жителей еще 30 31 гг. приезжали сотни нарт угрожающего предупреждали не нужно им школы больницы и факторий. Оленними ногами они могут снабжаться по прежнему в Березовом. За 2 сезона моей работы я воочию убедился в чем? Все хорошие массивы боровой дичью сосновые бора в руках княжеств Молдановых Речки с хорошим урожаем белок выдрами, тоже княжеское. Живуны верховьях речек озера куда поднимается рыба на зимовки эти богатые с рыбой озера тоже княжеское. Князья давали места для отстрела белок с расчетом 9 белок добудешь 8 белок князю 9ый себе наверняка и также с рыбой обстояло также» (с. 2).

Описание другой причины конфликта — практики обмена заложниками — в рассказе Бабикова непосредственно связано с фигурой председателя сельсовета Прокопия Спиридонова. Спиридонов, хотя и выступал с предложениями обмена арестованных сотрудниками ОГПУ хантов на якобы взятых в заложники представителей советской делегации, — в первую очередь предатель и лжец. Спиридонов и Каксин, посланные, по Бабикову, к хантам, «чтобы смягчить положение дел», «поговорить с соотечественниками на родном языке», вместо этого напомнили повстанцам о возможности мщения местному чекисту Посохову: «…Они собираются приехать к вам, тогда можете дать им трепку (так слышал так и пишу)» (с. 6). Так образ предателя Спиридонова делает неубедительной связь между арестом хантов и убийством членов советской делегации. Экономические причины конфликта остаются намного более понятными для Бабикова.

В 1934 году посетителями фактории стали члены делегации. Воспоминания о них не лишены поэтичности: «Как я представляю Астраханцева: среднего роста, лысый, круглоцый [так!], широкоплечий, бландин, голос изумительный баритон. Резкий членораздельный говор. Смирнов приехал из сталеплавильных заводов Урала, выдвиженец на место Круглова заведущим казымской кульбазой. Ростом высокий широк в плечах холодные октябрьские дни ходил фуфайке ватных брюках рабочих в сапогах, на разговоре скромный. Посохов чуть-ли не Захар национальность хант „урожеденец“ мулигортский работник НКВД среднего роста плотный корпусом, плечистый» (с. 4). Очевидно, что для Бабикова, молодого тогда еще человека, это сильные и по-своему обаятельные люди.

Эпизоды расправы с делегатами Бабиков передает на основании рассказов возчиков (коми-зырян и хантов казымского колхоза), «присутствующих об этих каверзных историях» (с. 6). Вероятно, в его изложении этих событий находят отражение и личный боевой/фронтовой опыт, и явная симпатия к вероломно убитым людям, до конца пытавшимся бороться за жизнь. «…Стали проводить собрание, рассаживаются по ранее намеченному плану. 2 ханта 1 делегат и опять 2 ханта 1 делегат Астраханцев делает доклад о достижении в р-не по добыче рыбы пушнины, строительстве колхозного строя. Вот тут и начинается схватка. Смирнов это не вытерпел он выскакивает из чума хотел применить огнестрельное оружие, но Посохов предупредил оружие не применять[398]. Смирновым возились 9 бандитов и избивали деревянными стягами насмерть[399]. Астраханцева привязали за ноги к нарту и давай катать по наезженой тандаре. Нестерову на шею одели петлю и давай на две стороны тянуть несколько ослабляют Нестеров просит и поясняет я старался для вас обеспечить вас всеми товарами, но они отвечали, раз попался пощады нет»[400].

История столкновения отряда Булатова с хантами, которую рассказывает Бабиков, также основана на рассказах возчиков. Не случайно ее главным героем-лихачом становится именно возчик А. П. Рочев: «Если память не изменяет отряд Булатова выследили по снежной тропе и подъехали к чуму, чум забарикадирован нартами, завешены оленними шкурами, на случай, чтобы пули не пробивали и не проникали в чум. Отряд состоял: Директор леспромхоза Кибардин, Дуркин демоблизованный красноармеец Соловьев из кадровых. Из чума стреляет 1 хант, а из нарт таскает патроны женщина. Кибардин в руках держит гранату грушу (мильса) (граната системы Миллса. — Н. Г.) кричит здавайтесь так Кибардин держа в руке гранату оказался убитым. Дуркина магазинной коробке полны патроны и в руках в левой еще держал целую обойму патронов в таком положении он оказался убитым. Булатов это дело Смекнул где стреляет хант он одним выстрелом уложил ханта. Из чума выскочили 7 человек безоружных и прибежали к нартам. Соловьев ранен в горло. На нарте стоит Рочев Александр Петрович из возчиков? Ему кричат берегись от пуль отвечает у меня лоб узкий им не попасть положение как видите раненному нужен помощ сделать перевязку, а тут еще 7 человек и их надо пока изолировать, но пастухи свободно владеют хантейским языком, пока попросили, чтобы близко не подходили, кибардина и дуркина нужно притащить и уложить к нартам» (с. 7).

Итак, зафиксированные (единичные) воспоминания участников событий показывают их высокую зависимость от официальной версии и позволяют определить моменты, подвергшиеся наибольшей канонизации (и, возможно, искажениям): момент расправы над делегацией и «первый и последний бой» отряда Булатова. О неисчерпанности памяти такого рода источниками свидетельствуют воспоминания Бабикова, чей статус (более свидетель, нежели участник), характер и жизненный путь (фронтовой опыт, разнообразие занятий) и возраст на момент написания (74 года) позволяют ему создать мозаичную, но вполне живую картину запомнившегося. Таким образом, воспоминания Бабикова невероятно обогащают представление о многочисленных конфликтных эпизодах тех лет.