Чужими голосами. Память о крестьянских восстаниях эпохи Гражданской войны

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Показанные в главе различия в процессе формирования культурной памяти в литературе позволяют сформулировать вопрос, ответ на который необходим для того, чтобы лучше понять особенности как советской, так и современной памяти о восстаниях. Это вопрос о том, почему уже в первые послереволюционные десятилетия внимание литераторов, писавших в 1930‐х годах в рамках соцреализма, оказалось привлечено к Тамбовскому восстанию, в то время как Западно-Сибирское восстание (как и многие другие) было подобным вниманием явно обделено.

Но, каков бы ни был ответ на этот вопрос, очевидна важнейшая роль появления в первые десятилетия после событий многотиражных романов о Тамбовском восстании. Эти книги были важным фактом не только процесса формирования культурной памяти о событиях — социальная память также во многом опиралась именно на продукты советской массовой культуры. Отсутствие подобной опоры для социальной памяти о Западно-Сибирском восстании послужило одной из важнейших причин отличия памяти (и забвения) о нем от памяти (и забвения) о Тамбовском восстании. Ни общесоюзная политика коммеморации о Гражданской войне, ни школьная программа не меняли ситуацию принципиально.

Приведенный материал позволяет задать важные вопросы и более теоретического характера, касающиеся не только памяти о крестьянских восстаниях времен Гражданской войны. Прежде всего, это вопрос о том, может ли культурная память не просто поддерживать социальную память, не давая забыть прошлое, но и служить ключевой опорой контрпамяти, то есть памяти о прошлом, противоположной той его версии, что доминирует в обществе и поддерживается властными институтами?[369] Какие особенности характерны для производства массовых произведений в условиях тотального партийно-государственного контроля печати (и других массовых медиа) в СССР? Не берут ли подцензурные тексты на себя роль ключевых медиаторов для контрпамяти именно в такой ситуации?

Так или иначе, но можно утверждать, что соцреалистические художественные произведения не только формировали культурную память, но и оказывали непосредственное влияние на социальную память. Продолжают они, пусть и в иной форме и степени, влиять на нее и сейчас. Неудивительно, что рядом с размещенным в интернете советским фильмом «Одиночество» мы можем найти короткий комментарий: «Сторожев. петр. этот. человек. первывый. муж. моей. бабушке. прасковье. его. кличка. тамбовский. волк. тебетоварищ. он. был. бандит. сбольшой. дороги. анархист»[370].