Чужими голосами. Память о крестьянских восстаниях эпохи Гражданской войны

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Как можно сохранить память о том, что еще не закончилось? Целью главы была попытка найти словарь описания, позволяющий зафиксировать попытки местного населения совладать с фантомом. Прежде всего, следует отметить обратную логику коммеморации. Из яркого, но не принципиального события долгой Гражданской войны он постепенно превращался в главное событие в регионе, даже молчание о котором имело в глазах жителей политический вес[611]. Освоенная травма создает контекст, в котором любая информация о событиях Гражданской войны, а тем более попытки их юридической оценки напрямую отсылают к фантому, делая споры неразрешимыми, а моральные оценки случайными и относительными. Это проигрывание снова травматического события как реванша создает у сообщества отсутствие травматической памяти и освоение катастрофы как сложной, но единственно возможной судьбы. В этой перспективе в связке память — событие ключевыми являются разнообразные формы памяти, позволяющие постоянно воспроизводить новые витки переживания травматического события.

Главной причиной невостребованности мифологии антикоммунистического сопротивления была не только ее укорененность в советской картине мира, но прежде всего попытка представить себя действующим субъектом истории в абсолютно чужих и ненатуральных (советских) условиях. Исчезновение Советского Забайкалья сделало сами эти условия объектом ностальгических чувств и резко снизило запрос на индивидуализацию своего места в истории. Население региона видит себя как часть больших и сложных историй советского периода (репрессий, индустриализации, защиты советской границы) и не знает, что делать с «казачьей Вандеей». Открытие границы и возвращение репатриантов усложнило черно-белый образ истории региона и превратило его в сложную структуру рассказов, объединенных исключительно поражением.

Среди причин, отличающих реакцию сообщества семеновцев от других травмированных сельских сообществ, можно выделить во многом случайное сочетание определенных черт казачьей культуры, специфику советской культурной политики в регионе и близость границы. Но самой главной кажется способность сообщества воспринять катастрофу в активирующем ключе яростного сопротивления и героической гибели. Эта перспектива сделала возможным превращение стигматизации в повод для гордости и превратила травмирующее прошлое в пример способности к политическому действию.