Форпост. Беслан и его заложники

Георгий

На сороковой день я хожу из дома в дом и слушаю людей. Тех, кто хочет говорить. Кому от этого хоть немного легче. В остром горе люди либо закрываются от мира, либо, наоборот, выплескивают в него свою боль. Вторым можно помочь – выслушать, обнять, поддержать, поплакать вместе. Как помочь первым, я не знаю. Они кричат внутрь себя, и в крике этом столько ужаса, гнева, боли и страха, что он выжигает душу. Им нужна помощь в первую очередь. Но помощи нет.

Ровно через 40 дней после теракта Людмила Кокова получила указание от райотдела образования переводить учителей и детей в школу № 6 и начинать учебный год. Никто здесь не представляет, как заставить детей снова пойти в школу. Депутат народного собрания Правобережного района Виссарион Асеев недоумевает: «Какая школа? Люди пережили такую трагедию, их надо в санаториях лечить, психологическую помощь оказывать. А вся наша психологическая помощь сводится к кабинету на третьем этаже городской поликлиники. Там сидят два психолога. И еще рядом баптистская церковь открыла свой филиал».

Асеев был ранен 1 сентября – пуля, прилетевшая со стороны школы, задела лицо. Выйдя из больницы с заплывшим глазом, 3 сентября он помогал вытаскивать раненых из школы. День 1 сентября хорошо помнит. Помнит отчаяние и злость, которые его охватили: «Когда выстрелы раздались у школы, я побежал туда вместе с милиционерами. Но там уже дети в окнах стояли. Никто не знал, что делать. Не было никакой команды, никакого руководителя. У нас по одному рожку к автоматам было. Если бы рядом было подразделение в 30–40 человек, обученное, грамотное, мы бы в первый же час освободили школу. Они же не сразу зал заминировали. Когда подъехал наш владикавказский ОМОН, у них был один бронежилет на двоих. И никаких средств наблюдения. Почему только в Москве должна быть „Альфа“? Почему у нас нет такого спецподразделения?»

К штурму 3 сентября никто не был готов, говорит Виссарион: «Никакого руководства не было. Спасали как могли. Больница не была готова. Железнодорожный переезд был на ремонте, и людей пришлось везти в больницы в объезд. Один наш парень погиб, Хазби Дзагоев. У него в школе никого не было, он бросился туда людей спасать. Погиб, а у него осталось трое детей. Простой русский бардак».

В этот день я слышу так много историй чужих жизней, оборвавшихся в первые дни сентября. Всего несколько предложений, сказанных о погибших, – а в них целая жизнь.

Эмма Караева, учительница начальных классов, пришла в школу с дочерью Кариной. Эмма недавно вышла замуж второй раз, мужа очень любила. После взрыва к ней подползли знакомые и спросили: «Что ты лежишь? Беги!» Перевернули, а в груди у нее дыра. Не спасли. Карина тоже погибла.

Светлана и Вадим Дауровы пришли в школу с дочерью Алиной. С собой взяли двухлетнего Георгия и бабушку. Выжили только Светлана и Алина, были ранены. Фотография маленького белокурого Георгия не выходит у меня из головы много лет. Когда я сдала материал о событиях в Беслане в журнал «Коммерсантъ-Власть», редактор выбрал к нему фотографии, и один кадр был с похорон белокурого малыша. Вскоре мы получили письмо из Петербурга, в котором нас просили прислать какие-нибудь реквизиты семьи Георгия, чтобы ей помочь. В Беслане я решила разыскать родных ребенка. Фотографию быстро опознали, Беслан – город маленький. «Это Дауровы, – сказала мне школьный психолог Лариса Кокова. – Их девочка Алена – моя ученица. Она ранена. В Москве сейчас».

Я нашла двор, в котором живут Дауровы. Здесь тоже стояла палатка, проводили поминки. Какой-то парень молча показал мне на подъезд. Дома никого не было.

– Кого-то ищете? – вежливо спрашивает мужчина в дубленке и черной кепке.

– Дауровых. Вот, – и я показываю фото. – Мне надо найти их, я журналист.

Мужчина куда-то звонит по мобильному и говорит: «Сейчас Руслан подъедет. У них больше некому».

Мужчину зовут Маирбек Туаев. Пока мы ждем Руслана, он рассматривает фотографию.

– Да, это Георгий, ему два года было. Они тут семьей жили: Вадим, Света, двое детей и мать Вадима. Жену он привез из Саратова, кажется.

Маирбек рассказывает, что Вадим погиб не в школе – он был в гараже у дома и, услышав выстрелы, бросился к школе, но его встретили выстрелом в грудь. Раненого Вадима подтащили мальчишки к подъезду, в котором я сейчас разговариваю с Маирбеком. «У него была вот такая рана в груди, он уже никакой был, – говорит мой собеседник. – Без сознания. Я стал набирать скорую, милицию, пожарных, хоть кого-то, но трубки никто не брал. Звонил минут 15 или больше, но там как будто все вымерло. Мы затащили Вадима в подъезд, потому что двор уже простреливался. Я сказал пацанам прижать к его ране тряпку, чтобы кровь не вытекала, а сам побежал к школе».

По словам Маирбека, скорая забрала Вадима только через несколько часов. Он пролежал сутки без сознания, а 3 сентября умер, почти одновременно со своим сынишкой и матерью, погибшими в школе.

В подъезд заходят мужчины, обнимают Маирбека.

– Проходите, я сейчас, – говорит входящим мой собеседник, указывая рукой на свою квартиру. Проводит рукой по выбритому лицу. – Только сегодня побрился.

Я вдруг догадываюсь.

– Маирбек, у вас тоже в школе кто-то погиб?

– Дочь. У меня двойняшки. Теперь одна осталась.

В подъезд заходит Руслан Дауров, родной брат погибшего Вадима. В один день он потерял мать, брата и племянника.

Он внимательно меня слушает и говорит, что благодарен людям, которые так поддерживают Беслан. От знания, что чужие люди из далекого Петербурга хотят поддержать семью маленького Георгия, взгляд Руслана теплеет.