Форпост. Беслан и его заложники

Эпилог

Наверное, в эпилоге следует подвести итог всему сказанному выше и, возможно, высказать свое личное мнение о том, что случилось в Беслане в сентябре 2004 года. Я хочу написать эту короткую главу не как журналист. Как российский гражданин и как человек, родившийся в крошечном осетинском городе на краю империи.

Почему в Беслане так ждали покаяния со стороны руководителей оперативного штаба и руководства страны? Почему не простили своего бывшего президента? Потому что мы, люди, так устроены: если у нас искренно и честно просят прощения, мы прощаем. Рано или поздно. Если бы президент России сказал: «Дорогие жители Беслана, я вынужден признать, что при спасении ваших детей были допущены ошибки, и я прошу у вас прощения за это, потому что я, президент, не оправдал вашего доверия», – его бы простили. Я это знаю, потому что видела людей, потерявших детей, через 40 дней после трагедии. Они не кровожадны, не мстительны. Им не нужны око за око и кровь за кровь. Они просто хотят знать, что их дети погибли не напрасно. Что из этой трагедии вынесут уроки и больше такого не повторится. Потому что всегда, в любой трагедии, человек ищет хоть какой-то смысл.

Признание ошибок – это не слабость, а сила. Потому что оно ведет к прощению и к доверию. А это уже способ стать нацией. Народом. В нашей постсоветской ментальности ложь пока еще понятнее – если по телевизору показывают балет, то значит, ничего страшного в стране и мире точно не происходит. Но мир меняется, и вдруг становится ясно, что скрывать информацию невозможно, она все равно просачивается, и тогда вдруг ты понимаешь, что прочный фундамент под твоими ногами – это всего лишь зыбучий песок, и начинаешь всюду видеть ложь, и перестаешь верить государству, а начинаешь верить только себе. Если ты знаешь, что страна тебя защитит в трудную минуту, ты и сам пойдешь на все ради ее защиты. Если уверен, что тебя используют и бросят ради чьих-то ведомственных интересов, – ты не станешь жертвовать собой, сгорать на работе, отдавать свои силы и ресурсы ради того, чтобы вокруг стало лучше.

Все те многочисленные чиновники, которые нечестным путем наживают миллиардные состояния, потеряли когда-то веру в свое государство. Они больше не верят, что оно их защитит в трудную минуту. Поэтому обеспечивают себе защиту сами. Они крадут, врут, копят, чтобы уехать за кордон, когда придет время, – потому что там, на загнивающем Западе, человеческая жизнь стоит сильно дороже, чем в России, не говоря уже о защите частной собственности, независимом суде и праве на правду.

Я знаю, что власть обманывала нас в те страшные три дня сентября 2004-го, и после, – и делает это сейчас. И я не понимаю зачем. Нет, я могу представить себе эту «государственную» логику – «мы не договариваемся с террористами, потому что это создаст прецедент, и ровно по той же причине мы не признаем ошибок и не говорим правды».

Но почему российская власть считает свой народ тупым стадом, которое не способно понять такие страшные истины земной жизни, как смерть, вина, ответственность?

Я никогда не верила в то, что признание ошибок власти в Беслане «раскачало» бы форпост и привело бы к потере Кавказа. Осетия никогда не выйдет из российского геополитического пространства. Осетия всегда будет русским форпостом. Так сложилось исторически, генетически, таков осетинский культурный код.

Зачем врать тому, кто тебе доверяет? Осетия столетиями была для империи самым надежным местом на Кавказе и могла бы рассчитывать хотя бы на то, что Россия защитит ее в беде. Но этого не произошло. Именно это и больно.

И еще. Тот самый культурный код, который я упомянула выше, на самом деле – единственный путь, который может сохранить Россию как страну, собравшую множество культур, народов, территорий. Я в этом убеждена. Общероссийский культурный код – это единственная мирная альтернатива войнам за независимость и контртеррористическим операциям – особенно на Кавказе.

Я выросла в маленьком казачьем городке на Тереке, в моем классе учились дети 15 национальностей. Каждый знал культуру своего народа, но все вместе мы знали культуру России, ее историю, ее литературу. Мы выросли российскими гражданами в первую очередь. Один из моих дедов осетин, а другой – терский казак, одна бабушка русская, а другая – латышка, и мне, наверное, трудно было бы решить вопрос о моей национальной идентификации, если бы я не знала всегда, что являюсь русской прежде всего. Потому что выросла на русской культуре, наизусть знала Блока и Лермонтова, думала по-русски, читала по-русски. При этом я изучала осетинский язык в университете, хоть в итоге и не владею им из-за отсутствия практики.

Разумеется, я категорически против насильственной ассимиляции этносов, унификации национальных особенностей. Каждый народ должен иметь возможность изучать собственные язык и культуру на своей территории, потому что человек имеет право самостоятельно решить вопрос своей национальной и религиозной идентификации. А еще потому, что запреты создают желание с ними бороться, а свобода расширяет границы – в том числе и границы человеческого знания.

В 10-м классе мы впервые съездили в Москву – целый месяц подметали территорию вокруг школы, чтобы заработать денег на билеты и гостиницу. Никогда не забуду эту поездку и фонари старого Арбата, потому что в тот метельный вечер, глядя на этот город – снизу вверх, – я поняла, что должна сюда вернуться. Я училась и работала, чтобы осуществить мечту. И я убеждена, что каждый ребенок в моей стране имеет право на такую мечту. Каждый ребенок в горах Дагестана, Чечни, Ингушетии должен иметь возможность увидеть Россию. Москву и Петербург, Пермь и Владивосток, Камчатку и Соловки, Казань и Элисту. Увидеть театр, оперу и балет, музеи, парки, усадьбы. Услышать, как по-разному говорят люди в Вятке, Рязани, Москве и Вологде. Проехать на поезде из Москвы в Петербург, пролететь на самолете в Калининград, проплыть на катере по Ладоге. Ведь, не видя Россию, нельзя ее знать и любить.

В этом смысле мне кажется показательной история имама Шамиля, который воевал с Российской империей 30 лет, и, лишь будучи почетным пленником в Петербурге, видя все эти прекрасные здания, театры, людей, культуру их общения, – понял, что ему не победить Россию.

Я помню чеченскую девушку, которая мыла руки в уборной минводского аэропорта, – она подносила руки к крану и, когда срабатывал сенсорный датчик и лилась вода, убирала их. На ее лице читалось так много эмоций: удивление, интерес, недоверие. «А у нас горячей воды нет», – сказала она. Это был 2003 год, кажется, и я поняла, что девушка эта выросла на войне и горячей воды у нее на родине нет примерно всю ее жизнь. Человек, выросший на войне, видит только войну. И испытывает только те эмоции, которые дала ему война. Страна, которая допустила войну, должна сделать все, чтобы реабилитировать своих граждан. У нас в России нет реабилитации для жертв терактов и военных конфликтов, для детей, переживших насилие и нищету. Единственный способ такой реабилитации, на мой взгляд, – образование в широком смысле слова: научные и ознакомительные поездки по стране, в которые хотя бы раз в год мог отправиться любой ребенок. И это самое выгодное вложение в страну и в будущее.

Кто знает, где бы сейчас был террорист Кулаев, если бы в свое время вместо автомата у него были настоящие игрушки и развивающая среда. На Кавказе потеряно несколько поколений, их детство и юность прошли под звуки выстрелов, их жизнь сожрана войной. И в остальной России как минимум одно поколение мужчин, пройдя через чеченские войны и потерю друзей, напиталось ненавистью к этому краю и его жителям. Одна трагедия породила другую, и это страшное воспроизведение зла невозможно остановить новым злом, насилием и ложью. Однажды я побывала в детском лагере ЮНИСЕФ на берегу Каспия, куда привозили в летний лагерь подростков из кавказских регионов. На тренингах их учили слышать и уважать друг друга, отличать слухи от правды, проверять информацию, а главное – ценить жизнь. Они были впечатлены притчей о бабочке в руках, жизнь которой зависела от легкого движения человеческой руки. Я очень люблю эту притчу – мне кажется, дети, которые ее знают и понимают, вырастают гуманистами. Я впервые в жизни увидела, как осетинский и ингушский парни, смеясь и брызгаясь водой, купаются в море. Это было в 2007 году. Уже после трагедии Беслана.

Но в 2012 году ЮНИСЕФ ушла из России по требованию нашего МИДа – ведомство решило, что проекты фонда подрывают семейные основы и традиции России. Ни одного такого интеграционного, межнационального проекта с тех пор в России не появилось.

Разделять народы, чтобы над ними властвовать, – это метод XIX века. В современном мире он обречен на неуспех. Иллюзия – думать, что империю могут скрепить ложь и неграмотность. Она может держаться только на людях, на их доверии к своей стране и уверенности в своем будущем.