Форпост. Беслан и его заложники

Отставка

В начале зимы 2005 года женщины Беслана перекрыли федеральную трассу «Кавказ» возле Беслана, требуя отставки президента Дзасохова. Они сидели в пикетах у здания правительства во Владикавказе. Объявляли голодовку. Через несколько месяцев он ушел.

Я видела его прощание с парламентом Северной Осетии, который размещается на площади Свободы в одном здании с региональным правительством – большом и сером. Поначалу оно напоминало похороны. Депутаты заходили туда с печальными лицами, сам Дзасохов тоже выглядел неважно[27]. Кто-то из местных, бывших в оперативном штабе, сказал бесланским матерям, что 3 сентября президент Дзасохов назвал себя политическим трупом. Это было похоже на правду.

Но официальной причиной его отставки был не Беслан. Федеральный центр не мог позволить, чтобы теракт стал причиной смены власти, пусть даже в небольшом регионе. После бесланской трагедии федералы боялись, что отношения между осетинами и ингушами могут перейти в партизанское противостояние, и придумали способ добиться мира: назначенный незадолго до этого на Кавказ полномочный представитель президента в Южном федеральном округе Дмитрий Козак настаивал на скорейшем возвращении ингушских переселенцев в Пригородный район Северной Осетии. Вероятно, в Кремле считали, что это снимет напряжение в самой Ингушетии, которая много лет бьется за землю с соседями, – а Осетии даст дополнительные гарантии безопасности. Но Москва сильно поторопилась. Осетия закипала лишь от одного упоминания о возвращении бывших соседей в Пригородный район. Полпред Козак торопил Дзасохова с подписанием соответствующего соглашения между Осетией и Ингушетией, но Дзасохов отказался. И подал в отставку. Говорили, что он хотел уйти сразу после теракта, но ему не позволили. Попросили выждать паузу. А вот подписать соглашение о возвращении ингушских переселенцев – для него было уже слишком. Он знал, что Беслана ему никогда не простят, и утяжелять свой послужной список не хотел.

Когда он вышел на трибуну, большой зал парламента напряженно замолчал. Мы все ждали, что он попросит прощения за Беслан. На улице, напротив Дома правительства, с плакатами стояли в пикете женщины Беслана. Ему нужно было сказать лишь несколько слов: «Простите меня за то, что я не уберег ваших детей». Многие понимали, что прямой вины его в этом нет. Но это Кавказ. Здесь старший должен беречь младших. А если не уберег, просит прощения публично. Здесь мужчина, выбранный на должность президента, несет ответственность перед каждым.

Но он не просил прощения. Вместо этого он говорил о своих заслугах – о том, что стал президентом в сложный период, когда в республике похищали людей, расцветал криминал и Осетия превращалась в транзитную зону для нелегального спирта, – и с этим его правительство справилось. Говорил о строительстве школ и больниц, дорог, развитии промышленности – и о том, что можно было бы сделать еще многое, если бы не «террористические удары с сопредельных территорий». Он еще много чего сказал в этот день. Про конструктивные отношения с соседями, которым нет альтернативы, про выбор Южной Осетии жить с Россией и про то, что Северная Осетия поддерживает Южную. И все это было правдой.

– Наконец, о главном, – вздохнул Дзасохов. Я задержала дыхание, боясь прослушать важное.

Он сказал о Беслане. Но не то, чего от него ждали. Он мог бы сказать, что не пошел в захваченную террористами школу, потому что его не пустили. Что ему не позволили решать судьбу заложников. Что хотел уйти с должности сразу после трагедии, но ему не дали этого сделать. Но он лишь сказал о страшном злодеянии террористов, о мужестве народа Северной Осетии, о важности поддержки тех, кто пострадал. Еще он сказал, что Россия обретает величие и могущество, и Осетия делает это вместе с ней. По сути, он сказал, что форпост выдержал удар, и Россия благодаря форпосту окрепла. Про цену этого «величия» он не сказал.

Я не верила до последнего, вслушивалась в его слова, в интонацию. Но нет, он и не собирался этого говорить. Дзасохов – человек до мозга костей государственный. Я видела его в самом начале своей журналистской работы в Моздоке, куда он приехал с рабочим визитом. Его почтительно окружали чиновники, он деловито вникал в какие-то детали посевной и казался секретарем райкома, приехавшим с инспекцией в отдаленный городок. Собственно, он и был человеком из советского прошлого, а эта политическая формация не умела говорить о чувствах. Для нее интересы государства были важнее людей. Я думаю, его на этом и поймали после Беслана. Сказали: «Александр Сергеевич, вы же понимаете, будущее России от вас зависит. Потерпите, Россия вас не забудет». И он согласился пожертвовать своим именем ради «величия и могущества России». Вероятно, его жертву в Кремле оценили – ему предложили пост сенатора в Совете Федерации, откуда ради этого пришлось уйти молодому сенатору от Осетии Бугулову.

Простившись с Александром Дзасоховым, парламент представил нового главу Северной Осетии – Таймураза Мамсурова. В конце 2004 года Владимир Путин отменил прямые выборы глав регионов и теперь сам предлагал региональным парламентам кандидатов. Это было логично, учитывая, что главы регионов ничего на самом деле не решали – и опыт Дзасохова это показал. Федерализм погиб вместе с заложниками школы № 1, демократические свободы скукоживались на глазах, но после Беслана многие соглашались, что так и надо.

Выбор Мамсурова на должность главы Северной Осетии тоже обусловлен был Бесланом. Его дети были заложниками, получили ранения при штурме и находились на лечении.

Один из депутатов, выступая на трибуне, сказал, что Мамсуров «достойно вышел из жутчайшей ситуации в Беслане». Я спросила у сидящего рядом со мной молодого чиновника, что такого сделал Мамсуров в Беслане. «Аушев предложил ему вывести его детей, и он отказался», – ответил мне сосед.