Форпост. Беслан и его заложники

Ультиматум

Под утро у школы началась стрельба, и нам сказали, что террористы прервали переговоры. Две гранаты из подствольного гранатомета взорвались около профессионального техучилища, находящегося совсем недалеко от Дома культуры. Но родственники так и не покинули площадь.

В 6 утра к ним снова вышел Лев Дзугаев и попытался их успокоить. Но едва он произнес, что по уточненным спискам в школе находится 354 заложника, его яростно прервали словами: «Какие 354, у вас совесть есть?» Он пытался еще что-то сказать, но его не слушали. Женщины кричали, что в школе не меньше 600 человек, потому что это самая большая школа в Беслане, рассчитанная на 900 детей.

На помощь измученному Дзугаеву подоспел министр внутренних дел республики Дзантиев. Он сообщил, что террористы хотят разговаривать только с четырьмя людьми – генералом Асланбеком Аслахановым, советником президента РФ, президентом Ингушетии Муратом Зязиковым, президентом Северной Осетии Александром Дзасоховым и доктором Леонидом Рошалем, принимавшим участие в переговорах с террористами в Театральном центре на Дубровке. «Только со всеми четырьмя вместе, – утверждал министр Дзантиев. – Других требований они не выдвигают». Впоследствии я долго размышляла: почему именно этих людей потребовали на переговоры в школу боевики? Понятно, почему Рошаль – он известный человек, участвовал в переговорах с боевиками на Дубровке, он детский врач, а в школе много детей. Есть, впрочем, сомнение, что заложница, передававшая записку властям, верно записала его имя под диктовку главаря боевиков. Как выяснится позже, он назвал «Рашайло». Возможно, боевики требовали не Рошаля, а Владимира Рушайло – во время войны в Чечне он был министром внутренних дел России. Однако эта деталь до сих пор остается непроясненной.

Почему им нужен был Дзасохов – тоже понятно. Он президент кавказской республики, он несет не только государственную, но и личную ответственность за происходящее, и если он даст какое-то обещание, то по всем законам должен его выполнить. Наличие имени Зязикова в этом списке наводило на мысль, что террористам нужны высокопоставленные гаранты или же заложники – генерал ФСБ, он не пользовался любовью ни в Ингушетии, ни в Чечне, зато имел большой вес в Кремле. А вот зачем им понадобился Аслаханов, я не могла понять. Ну чеченец, ну генерал, ну советник президента, и что из того? Что он может? Я стала искать информацию в интернете и наткнулась на собственное интервью с Аслахановым в «Коммерсанте» от 17 октября 2002 года. Как депутат Госдумы он тогда участвовал в переговорах с Асланом Масхадовым, последним президентом Ичкерии.

Приведу часть этого интервью:

– Вас кто-то уполномочивал на переговоры с представителями Масхадова?

– Нет. Я не жду, чтобы кто-то разрешил мне вести переговоры, и не спрашиваю разрешения. Я депутат Госдумы и встречаюсь с теми людьми, которые помогут решить сложнейшую для России проблему Чечни. В августе мы встречались в Лихтенштейне с людьми, заинтересованными в разрешении чеченской проблемы. Никто не знал, что будут люди от Масхадова. Там я встретил Ахмеда Закаева и Лему Усманова. У нас был нормальный конструктивный разговор, были высказаны предложения по поводу урегулирования чеченского вопроса. Я считаю, что выход тут один: Чечня остается в составе России, но статус выбирает сама. Это может быть автономия, к примеру. Нынешняя встреча в Швейцарии опять посвящается той же проблеме, и я намерен снова говорить с Закаевым на тему прекращения войны в Чечне.

– Вы считаете, что переговоры надо вести с Масхадовым?

– Основной путь – это переговоры с Масхадовым. Он должен сделать первые шаги, чтобы переговоры состоялись. И требования президента Путина – осудить и отмежеваться от террористов – должен выполнить. […]

– Российское руководство уже дало понять, что вести переговоры с Масхадовым не намерено.

– Я вообще-то ни разу не слышал, чтобы президент Путин заявил, что против переговоров с Масхадовым. Напротив, когда я разговаривал с президентом, он сомневался, то есть не был категоричен. Он спрашивал, есть ли реальная сила за Масхадовым, пойдут ли за ним люди и так далее. Путин заинтересован в мире, но партия войны мира не хочет, и нужно сделать так, чтобы перевесило разумное начало.

– А за Масхадовым есть реальная сила?

– Нужно честно сказать, что население страдает больше от федеральных сил, чем от боевиков. Потому что боевики все-таки считаются с национальными обычаями. И поэтому люди больше сочувствуют Масхадову, чем федералам.

– Но власть требует, чтобы сначала боевики сложили оружие, а потом с ними начнут переговоры. А Масхадов с этим не согласен.

– Это абсолютно абсурдное требование. Никто не положит свой автомат неизвестно ради чего. Каждый думает: положу автомат, а меня за это к стенке. Это требование выдвигает партия войны, которая понимает, что оно невыполнимо.

Не случайно привожу здесь это интервью от 2002 года – оно многое объясняет. Например – что в Чечне переговоры Кремля с Масхадовым считали реальными. Что силы, которые называли себя властью Ичкерии, рассчитывали на прекращение войны и некий особый статус для республики. И даже – что Масхадова легитимируют. В течение нескольких лет эти настроения поддерживались той работой, которую вел глава Чечни Ахмат Кадыров. Как человек умный и дальновидный, он понимал, что противостояние внутри Чечни и продолжение военных действий на территории республики порождают все больше недовольных и что необходимо преодолеть этот гражданский раскол ради сохранения народа. Кадыров хотел сплотить чеченцев, прекратив междоусобицу и сделав Чечню сильной, но вряд ли сильная Чечня нужна была тогда федеральному центру.

В начале весны 2004 года ему удалось добиться невозможного: оружие сложили два бригадных генерала из армии Масхадова – Шаа Турлаев и Магомед Хамбиев. Они вышли под гарантии Кадырова и были амнистированы. В апреле 2004 года в новостях чеченского телевидения показали Ахмата Кадырова, который сказал, что надеется на сдачу Масхадова и что он, Кадыров, примет его с радостью и даже готов просить президента России о помиловании президента Ичкерии.

Через 3 недели, 9 мая, Ахмата Кадырова убили на стадионе в Грозном – под ним взорвалась трибуна для почетных гостей. По одной из версий, во время строительных работ под трибуну заложили взрывчатку.

После смерти Ахмата Кадырова разговоры о переговорах с Масхадовым и его легитимации, а также о выводе войск и особом статусе Чечни прекратились.

В сентябре 2004-го эти требования прозвучали уже в Беслане из уст террористов. 30 августа 2004 года один из лидеров чеченского бандподполья Шамиль Басаев, отправляя своих головорезов в Беслан, передал им записку к президенту России, в которой требовал вывести из Чечни войска и признать ее независимой. Взамен Басаев обещал, что Чечня не станет заключать политических и военных союзов с другими странами против России и размещать военные базы иностранных государств, а также финансировать организации, ведущие борьбу против РФ. Он также обещал, что Чечня войдет в СНГ и подпишет с Россией договор о коллективной безопасности, хотя желает статуса нейтрального государства.

Закон не позволяет мне как журналисту цитировать террориста, поэтому я пересказываю эту записку своими словами. Ее зачитала прокурор Мария Семисынова на судебном заседании по делу единственного выжившего бесланского террориста Нурпаши Кулаева в январе 2006 года во Владикавказе. Текст записки был размещен на сайте «Правда Беслана».

Написана она человеком, уверенным в своей власти. О Масхадове в этой записке нет ни слова.

Имя президента Ичкерии прозвучало только вечером 2 сентября.

В этот день Александр Дзасохов связался с представителем Масхадова Ахмедом Закаевым. Вечером в 22:15 Закаев заявил, что Масхадов готов «без предварительных условий» содействовать «мирному разрешению» захвата заложников. Но на следующий день в 13 часов все было кончено.

Тут я должна сделать небольшое отступление. В начале марта 2005 года моя подруга Нонна Дзиваева пригласила меня в Лондон – она заканчивала там обучение и скоро должна была вернуться в Россию. Мне хотелось отдохнуть и не думать о войне. Но 8 марта в Чечне убили Аслана Масхадова, и мне позвонили из редакции с просьбой взять интервью у живущего в Лондоне в статусе политического беженца Ахмеда Закаева. Война не отпускала меня, я снова не смогла отказаться. Мне дали номер телефона, Закаев согласился встретиться в вестибюле отеля в центре Лондона. Я попросила Нонну пойти со мной на эту встречу. Говорили мы с ним о смерти Масхадова и о том, кто занял его место. Это была новость, и именно об этом меня просили поговорить, но сейчас этот разговор кажется мне незначительным. В конце я задала ему вопросы, которые волновали меня лично.

Закаев сказал, что смерть Масхадова выгодна «партии войны» в России и что она укрепит Басаева и других радикалов. Что Масхадов не принимал методов борьбы Басаева. Я спросила его: почему же Масхадов не повлиял на события в Беслане? Закаев ответил, что Масхадов осудил теракт. По его словам, до 2 сентября ни он, ни Масхадов не знали, что в Беслане происходит. Узнали только после того, как из школы вышел Руслан Аушев: стало ясно, сколько там заложников, какие требования у террористов. Закаев говорил, что ему позвонили Дзасохов и Аушев, и после этого он связался с Масхадовым, который обязал его лететь в Беслан и сделать все для освобождения заложников. По словам Закаева, 3 сентября утром он передал Дзасохову слова Масхадова и спросил, куда ему лететь – в Минводы или в Тбилиси? Но Дзасохов попросил полтора часа, чтобы решить технические вопросы приезда Закаева. А через полчаса, по словам Закаева, он увидел в эфире BBC начало штурма школы. Сам Закаев во время интервью был убежден, что вмешательства Масхадова кто-то испугался.

Я спросила, почему сам Масхадов не позвонил Дзасохову и не предложил себя в качестве переговорщика. На это Закаев сказал, что из Чечни пробиться в Беслан Масхадову, которого повсюду ищут спецслужбы, было нереально. И связаться с Дзасоховым – тоже. Помня о смерти первого президента Ичкерии Джохара Дудаева, Масхадов редко звонил по спутниковому телефону, и только своим людям. Именно поэтому он поручил Закаеву лететь в Беслан.

Я не знаю, сказал ли он мне правду. Действительно ли он был готов лететь в Беслан, где его, скорее всего, задержали бы. Мог ли повлиять на террористов в школе, если сам же говорит о том, что Масхадов и Басаев придерживались разных методов ведения войны? Я не знаю, почему в оперативном штабе решили обойтись без помощи Закаева. Может быть, не поверили ему или не хотели затягивать время. Может быть, политическая цена участия Масхадова в мирном разрешении захвата заложников оказалась для Кремля слишком высокой? Ведь это легитимировало бы лидера Ичкерии, которого на Западе тогда все еще считали законно избранным президентом, и Россию довольно жестко отчитывали за Чечню на всевозможных международных площадках. Разумеется, это только мои догадки.

31 августа 2009 года в «Коммерсанте» вышло мое интервью с Таймуразом Мамсуровым, который к тому времени стал главой Северной Осетии. Я спросила его, почему в Беслан не вызвали Масхадова и занимался ли этим оперативный штаб. Он уклонился от ответа на вопрос об оперативном штабе, но сказал о себе: «Я сам нашел канал и вышел на представителя Масхадова в Баку. Я был знаком с Масхадовым; когда-то, когда он еще был легальным президентом Ичкерии, я подарил ему Коран. И когда я позвонил этому человеку в Баку, я ему сказал: „Здесь ваши уроды держат наших детей, ссылаясь на то, что их командующий Масхадов дал им такое распоряжение и что без него они делать ничего не будут. Так вот, найди Аслана и скажи ему, что он до сих пор жив, потому что его мой Коран бережет. А теперь наступило время ему вмешаться, если он мужчина“. На это он мне ответил: „Да, я все знаю, но там, где он находится, глубокая ночь“. Я ему говорю: „Его что, нельзя разбудить?“ Он пообещал связаться с ним, и больше я его не слышал. Я знаю, что ему даже не нужно было приезжать, достаточно было сделать звонок в школу, и все. И я не верю в эти версии о том, что Масхадов готов был приехать. Никто никуда не готов был приехать. У меня с ним были личные отношения, и общение со мной для него было самым безопасным общением, ему нужно было просто мне позвонить. Я из-за этого звонка трое суток телефон из рук не выпускал, хотя мне было не до телефона тогда. И этот мерзавец, будь он трижды на том свете проклят, даже не соизволил позвонить! А потом оказалось, что он не спал на другом конце земного шара, а сидел здесь, как мокрый котенок, в подвале. Это вот то, что я знаю. А то, что делали федералы, звали они его или нет, я этого не видел».