Форпост. Беслан и его заложники

Город ангелов и белых птиц

Сороковины продолжаются, я иду в школу № 1. В руины, которые от нее остались. Темно-красный неровный кирпич, опаленный пожаром. Черный выжженный пол спортзала. Горы букетов. Сотни детских игрушек. Бутылки с водой, спрайтом, пепси-колой. Шоколадки. Печенье. То, что любят дети. Священник говорит о вечном покое, памяти и Царстве Небесном. Ветер свободно залетает в окна, в которых во время штурма стояли дети и через которые дети убегали. Ветер теребит платки темных женщин, стоящих перед священником, но не задувает свечи. Свечи – на полу, в руках, у стен. На стену кто-то прибил большое деревянное распятие. Символ жертвы и символ прощения. Лица у женщин освещены мягким восковым пламенем и кажутся иконами. В них много знания о боли и страдании. Дождь падает на эти лица, и не ясно, где дождь, а где слезы. Здесь, в этом спортзале, я четко понимаю, что войны не будет. Никто ни на кого не пойдет. Потому что эти люди совершили здесь еще один подвиг.

Не знаю точно, чья заслуга в том, что людей, обезумевших от горя, остановили. Что число жертв бесланского теракта не выросло в десятки раз. Что новые семьи не открыли ворота своих домов. Я думаю, что это заслуга жителей Беслана. Матерей, отцов, братьев и сестер тех, кто погиб. Я не видела в них ненависти. И не видела ее никогда потом. Это был уже другой, новозаветный, Беслан.

Новое бесланское кладбище образовалось в сентябре 2004 года за несколько дней. 300 свежих могил – за несколько дней. Столько людей в этом городе никогда не умирало.

Люди в трауре идут по кладбищу – молча, опустив головы, изредка останавливаясь перед могилами и всматриваясь в фотографии погибших. Мужчины небритые, потому что так положено до истечения 40 дней. Женщины с черными лицами. Никто не замечает холодного ветра. На надгробных крестах повязаны черные платки, они развеваются на ветру, как черные вороны.

Я иду мимо могил. Вот похоронены брат с сестрой – их могилы рядом. Вот мать и трое детей. Тотиевых похоронено шестеро. Хузмиевых двое – Алан и Стелла. На могиле у Алана лежит плюшевая желтая улитка. У Стеллы – серый медвежонок.

Аслана и Сослана Токмаевых назвали в честь героев осетинского фольклора – богатырей. Их мама Лена Бероева стоит над могилами детей. Когда мальчики были маленькие, Лена разошлась с мужем. Детей воспитывала сама, помогала бабушка. 1 сентября Лена не смогла отпроситься из парикмахерской, где работала, и мальчики ушли в школу с бабушкой. Бабушка после ранения выжила. А мальчиков больше нет. Лена ни с кем не разговаривает. Ее историю рассказывают другие. Она молча стоит у могил своих богатырей. Она приходит сюда каждый день. На крестах повязаны черные платки. Лена не плачет. Плачут те, кто еще жив.

Лидия Урманова похоронила шестерых.

В школу 1 сентября пришли ее младший сын Алан с женой Натальей и 10-летней дочкой Марией, старший сын Сергей с женой Ритой и 7-летней дочкой Залиной, а также дочь Лариса Урманова-Рудик с двумя детьми – 14-летней Юлей и 12-летней Яной. 8 детей и внуков Лидии стали заложниками. Погибли дочь Лариса, жена старшего сына Рита и все дети в этой семье. Жена Алана Наталья, получившая сильные ожоги, спустя год после теракта все еще находилась на лечении в Москве.

Из показаний потерпевшей Лидии Урмановой:

– Я осталась на сегодняшний день одна в доме. Сын младший находится около жены в Москве. Я осталась одна. Что еще можно сказать? Этот сын, который из депрессии никак не может выйти, старший. Все, внуков нет. Все 4 внучки погибли. Дочь погибла. Кулаев, я могу у тебя спросить, как мне дальше жить? Скажи, пожалуйста. Тебе не больно это? Внучка моя, дочери дочь, у нее был сахарный диабет, она умирала без воды. Она на вторые сутки умерла[19].

На соседних могилах священники отслужили молебен. Стало холоднее, дождь усилился. Другой погоды в эти дни не могло быть.

Здесь я знакомлюсь с Сусанной Дудиевой. Мне кажется, я помню ее лицо, в те первые дни сентября она была среди самых активных матерей. В школе у Сусанны погиб сын Заур. Дочь Зарина была ранена, выжила. У Сусанны потемневшее лицо и огромные, прожигающие душу глаза, в которых столько горя, что, кажется, оно сейчас испепелит все, что вокруг. Рядом с Сусанной – Рита Сидакова. Тонкая высокая женщина с бледным лицом и большими заплаканными глазами. Рита жила вдвоем с дочерью Аллой. Алла погибла. У Риты никого не осталось. Алла и Заур похоронены рядом, потому что они родственники. Вместе не так страшно.

Сусанна Дудиева, руководитель общественного комитета «Матери Беслана»

Рита стоит, закрыв глаза, ветер нещадно бьет ее по лицу, рукам, теребит пальто, так что Рита как будто качается, – но она открывает глаза и безнадежно смотрит в небо. По ее щекам снова текут слезы. Я не знаю, как она стоит на ногах. Мне кажется, в ней совсем не осталось жизни.

Рита Сидакова в зале суда во время процесса над Кулаевым, 2005 год

Из опроса потерпевшей Риты Сидаковой:

– Какой состав вашей семьи был?

– Вся моя семья – это были я и моя дочь. Дудиева Алла, моя дочка, 95 года рождения. […]

– В какую школу ходила Алла?

– В первую школу Беслана. Потому что я сама эту школу заканчивала в свое время. Я любила эту школу и решила и свою девочку отдать в эту школу.

– В какой класс она ходила?

– Она перешла в 4 класс.

– 1 сентября 2004 года она сама пошла в школу или с вами?

– 1 сентября 2004 года в 7:30 утра я ушла на работу. Я работала, и мой рабочий день начинался с 8 часов утра. […]

– А дочь? […]

– Она пошла к 9 часам, потому, что около 9 часов я была на работе и позвонила с работы. Но ее не было. Она поднялась к соседям на 5 этаж, к Дзгоевым, у них 2 девочки были ее подружками. Они втроем потом спустились и в начале 9 они уже пошли в школу. Все девочки, всей стаей девочки дома 39 и 37 ушли в школу. Были очень нарядными и счастливыми. И, к сожалению, больше они не вернулись.

– Скажите, дочь, я понимаю, вы хоронили, вы наверняка видели, какие были повреждения на вашей дочери?

– Их невозможно было увидеть, потому что она сгорела. В результате экспертизы написано, что причина смерти не установлена. Из-за того, что обуглилось тело. Кулаев, тебе приятно это слышать? Можешь посмотреть. Вот я стою[20].

Анета Гадиева. Красивая молодая женщина с опухшими от слез веками. Она смотрит перед собой остановившимся взглядом. Кажется, ничто вокруг не может ее разбудить. В школе она была с двумя детьми – грудной дочерью Миленой и старшей, 9-летней Аланой. Муж Анеты – турецкий гражданин, мусульманин, но Алану в 2002 году крестили. Во время захвата Алана потеряла крестик, и Анета успокаивала ее: «Я куплю тебе новый». Не купила. 2 сентября Руслан Аушев вывел Анету с младшей дочерью, старшая шла за матерью, но боевики ее развернули назад. Анета думала, что отнесет младенца домой и вернется, но в школу ее больше не пустили. Алана погибла. Ее мать не может себя простить.

Анета Гадиева задает вопрос в суде свидетелю – Сергею Гончарову, директору Всероссийского центра медицины катастроф «Защита» Минздрава

Марина Пак. Жила вдвоем с дочерью Светой. 1 сентября Света пошла в 6 класс и не вернулась.

Из опроса потерпевшей Марины Пак:

– Скажите пожалуйста, кто из членов вашей семьи оказался в числе заложников в первой бесланской школе?

– Моя дочь, Цой Светлана Сергеевна.

– А где Вы были в это время?

– Я была у себя на квартире. Я услышала, как потом оказалось, это были выстрелы, но большинству из родителей показалось, что это был фейерверк. Все удивились, почему линейка началась намного раньше, чем она обычно проводилась. Эти выстрелы уже прозвучали в 9:15 утра.

– Значит, Вы услышали выстрелы?

– Да, я поняла, что что-то нехорошее. По Беслану последние два месяца ходили слухи, что будет нападение. Я побежала туда. Я пыталась добраться до школы, но она оцеплена оказалась. Я не успела.

– Ваша девочка погибла?

– Да.

– Гибелью дочери какой вред Вам причинен?

– Я считаю этот вопрос неуместным и неэтичным. […]

– Но Вам причинен какой-либо вред?

– Она у меня была единственная[21].

Я чувствую здесь, что жизнь остановилась. И все, что существует за пределами этого кладбища, – ненастоящее. А настоящее, страшное, непоправимое – здесь.

Это кладбище назвали Городом ангелов. В октябре 2004 года на этом кладбище я чувствовала себя песчинкой в океане горя. Мне хотелось обнять каждого живого. Встать на колени перед каждой могилой. Я плакала перед памятником спецназу, который сделал все, что мог, оставив в маленьком осетинском городе свои жизни. Перед могилой Аллы, глядя, как ее осиротевшая мать держится за могильный крест – словно нет для нее другого якоря в мире. Я держала мягкие игрушки с могилы белокурого малыша Георгия, который никогда не сможет взять их в руки. На эту могилу теперь всегда будут приносить игрушки.

Каждый раз, приезжая в Город ангелов, я чувствую в себе отчаяние и беспомощность. Я возвращаюсь в тот ветхозаветный Беслан маленьким человеком, раздавленным страшной стихией. Здесь всегда слезы. Здесь мне всегда хочется стоять на коленях и просить прощения у маленького Георгия за то, что не вырос.

Из опроса потерпевшей Александры Смирновой:

– Ранее Вы видели до суда подсудимого Кулаева?

– Нет я его не видела. Я его никогда не видела. Я жила 40 лет в Чечне. В 96 году нас разбомбили. Мы уехали из ада и в ад попали. Я плохих чеченцев там за 40 лет не видела. Как ты мог, мы жили одной семьей! Ни одного чечена такого не видела. Они нас оберегали. А ты… как могли вы посметь отнять жизнь человеческую?!

– Александра Михайловна, подождите. Александра Михайловна, пожалуйста, ответьте на вопросы нам. А потом скажите ему, что Вы хотите. Принесите воды. Скажите, пожалуйста, кто из членов Вашей семьи 1 сентября 2004 года был в числе заложников?

– Была моя внучка в заложниках. Инна Олеговна Смирнова-Касумова […].

– Она в первой школе училась, работала?

– Училась она.

– В каком классе?

– В 10 перешла […].

– Еще из членов вашей семьи был кто-то?

– Да. Смирнова Алла Евгеньевна.

– Это кто?

– Это моя внучка, у которой мать умерла, я ее сиротой воспитывала, с 6 лет. Мать рано умерла у нее. […] Она ученица. В 8 класс перешла. […]

– Теперь скажите, ваши внучки выжили или погибли?

– Обе погибли. […]

– Скажите пожалуйста, можете сказать, какие повреждения на них были? Огнестрельные или обожженные?

– Инну мы нашли 5 числа. Мама ее опознала. У нее верх был обгоревший. Она говорит, ножки у нее были перебитые. По низу опознали. Все было обгоревшее.

– А другую девочку?

– А ее нашли только, опознали, хоронили 14 октября. С Ростова привезли. Там в этом пакете. Даже не развернули. По ДНК сказали. Вот и все.

– Скажите, пожалуйста, а вот, что-либо Вам известно, в момент гибели они где находились – в спортзале или в столовой?

– Говорят, в спортзале. Очевидцы говорили, что они постоянно плакали. Мамочка, говорит. Потому что после войны, мы же в войну были в Чечне, ей было 7 лет. Мы с такого ада вышли. Она, бедная, молилась, день и ночь молилась. И мы выжили. А тут вот попали. Она в 13 лет стала такой, до 13 лет в первый класс ходила, во второй. Она замкнутая была. Ни с кем не общалась, вот такая вот она была. Только к 16 годам она оттаяла только.