Музей «Шпионский Токио»

Поволжские сказки

Экспонат № 41

Личное дело Р. Н. Кима в издательстве «Иностранная литература», копия

Экспонат № 42

Справка УФСБ по Самарской области

Экспонат № 43

Газета «Арзамасские вести»

Эпизод биографии Романа Кима, связанный с его «поволжским сидением» в Куйбышевской тюрьме, получил неожиданное продолжение уже в послевоенные годы. Собственно, о пребывании Романа Николаевича именно в Куйбышеве мы узнали совсем недавно. До этого ходили самые разные слухи о том, где находился Ким во время войны, чем занимался, а сам он активно их поддерживал. Хотя, надо признать, даже не все друзья «Мартэна» верили ему. Знавший Кима-писателя японский журналист Кимура Хироси довольно точно называл его «человеком, имевшим три родины и ставшим игрушкой в руках судьбы». Он вспоминал, что Роман Николаевич однажды даже поведал ему, как «…долго сидел в лагере в Северной Африке»{134}. Кимура не сомневался, что Ким был в заключении, но в историю с Африкой все же не поверил, решив, что тот таким образом замаскировал свое воспоминание о лагере на Колыме (где же еще быть тому лагерю, с точки зрения нормального японца?). Сегодня многие документы, связанные с делом Кима, рассекречены. В них пока что не обнаружено упоминаний ни Магадана, ни Магриба. Есть ожидаемые Лефортовский следственный изолятор и Внутренняя тюрьма НКВД на Лубянке. И есть тот самый Куйбышев, где был организован перехват и перевод телеграмм японского посольства. Новый документ по этому периоду поступил в наше распоряжение совсем недавно.

В 1947 году освободившийся, но нереабилитированный Роман Ким устраивался на новую работу в одно из московских издательств. При оформлении документов ему пришлось установленным порядком заполнить анкету и написать автобиографию. Свое чекистское прошлое Роман Николаевич скрывать не собирался, хотя и несколько переформатировал информацию для отдела кадров – тому не следовало знать слишком много: «В конце 1922 г. поступил в органы ОГПУ, в которых беспрерывно проработал до апреля 1937 г.». События, связанные с арестом, афишировать не стоило, и он подал их так, чтобы заранее снять у кадровиков все потенциальные вопросы.

«В апреле 1937 г. был арестован по обвинению по статье 58-1, в 1940 г. был осужден, но в 1945 г. в результате пересмотра дела приговор был отменен, и я был освобожден 29 декабря. 15 мая 1946 г. получил от Министерства Гос. Безопасности СССР медаль за участие в боевых действиях против японских империалистов…» – написано в автобиографии Кима, набранной машинописью.

Рукописный ее вариант, подшитый в то же самое дело, выглядит несколько иначе: «В апреле 1937 г. был арестован, находился под следствием до 1940 г., затем дело было прекращено. С 1940 по 1945 г. находился на Дальнем Востоке на работе по военной линии. Получил от Министерства Гос. Безопасности СССР медаль за участие в войне с Японией».

Поинтересовался ли отдел кадров, почему эти два варианта автобиографии одного и того же человека в одном и том же деле не совпадают, неизвестно, но отметим следующий факт: машинописный вариант значительно ближе к истине. Дело Романа Кима действительно отправилось на пересмотр с началом советско-японской войны, и приговор 1940 года был отменен. То, что Кима тут же осудили по другой, не политической статье и дали ровно тот срок, который он к тому времени уже отсидел… или отвоевал – каким-либо способом, судя по формулировке награждения медалью, мы знаем сегодня, имея доступ к его следственному делу. А тогда, в 1947–1948 годах, кадровики обязаны были поверить в версию рукописную – о работе против японцев «по военной линии» в 1940 году. Обязаны по той простой причине, что Роман Николаевич подкрепил ее документально. В деле подшита копия справки, выданной Министерством госбезопасности СССР о том, что Роман Ким (сохранены орфография и пунктуация оригинала) «…с 1937 г. по 1940 г. находился в заключении в 1940 г. из под стражи освобожден за прекращением дела». Значит, все-таки не Колыма, не Северная Африка, а Дальний Восток с секретным заданием?

Материалы следственного дела констатируют: в 15 часов 20 минут 9 июля 1940 года Р. Н. Ким был приговорен к тем самым двадцати годам заключения и пять – поражения в правах. В тюрьме он продолжал работать, а когда в середине октября 1941 года из Москвы в Куйбышев были эвакуированы важные правительственные учреждения и иностранные посольства, за своими «подопечными» отправился в путь и Роман Ким. Это подтверждается другой справкой, выданной уже в наше время:

«Сообщаем, что в Архиве УФСБ России по Самарской области находится на хранении карточка Внутренней тюрьмы в отношении Кима Романа Николаевича, 1899 года рождения. Из карточки известно следующее:…17.10.1941 года прибыл в г. Куйбышев из г. Москвы… 16.08.1943 года выбыл во внутреннюю тюрьму НКГБ СССР г. Москвы…»

Дальнейшее мы знаем из истории о медали «За победу над Японией». Похоже, что ни Дальнего Востока, ни Магадана, ни, конечно, Северной Африки в тот период жизни Романа Николаевича не случилось. Но московскому издательству, принимавшему на службу бывшего репрессированного чекиста, такие детали были ни к чему. Тем более что и реабилитирован новый сотрудник был только в 1959 году. Брать в штат неоправданного перед буквой закона политического зэка могло оказаться рискованным. Сам Ким это понимал, и опыт оперативной работы подсказал ему решение, облегчающее жизнь всем: в очередной раз составить автобиографию так, чтобы она примерно наполовину состояла из правды, наполовину из выдумки, а подтвердить выдуманную часть ему, очевидно, помогли коллеги, которые после увольнения Кима из органов отнюдь не стали бывшими. В издательство Кима приняли. Приказ об этом подписал исполняющий обязанности директора Семен Александрович Ляндрес – сын бывшего русского солдата, побывавшего в японском плену, и отец еще учившегося в школе будущего писателя Юлиана Семенова, сам будущий политзаключенный, которому еще предстояло отбывать свой срок на Волге – в тюрьме города Ярославля.

В Поволжье вскоре вернулся и Роман Николаевич – уже после войны, без японцев, но в полном блеске писательской славы: с крабами и в кимоно.