Музей «Шпионский Токио»

С января 1925 года Ика начал работать в Коминтерне, перемещаясь там из отдела в отдел и страшно раздражая начальство своим желанием переделать все к лучшему (во всяком случае, в его понимании). Почти два года спустя, в октябре 1926 года, Зорге остался один: Кристина покинула советскую столицу – по официальным объяснениям, ввиду того что не смогла «прижиться» в Москве и свыкнуться с советским бытом. Сохранив фамилию мужа – Зорге, Кристина отправилась сначала в Великобританию, оттуда вернулась домой в Германию, а во время Второй мировой войны переехала в США. Фактически это был развод, но развод необычный. Объявленные всем причины отъезда Кристины Зорге из Москвы на самом деле являлись прикрытием, легендой. Жена Рихарда была завербована советской военной разведкой. Первую же цель поездки – Англию определил Разведупр. Более того, когда в 1929 году Зорге оказался в Берлине и встретился с переехавшей туда Кристиной, именно она познакомила его с главой нелегальной резидентуры Разведупра в Германии Константином Басовым и рекомендовала своего бывшего мужа в качестве будущего перспективного сотрудника. Так, благодаря первой жене Рихард Зорге стал советским военным разведчиком.

Это не было абсолютно новым делом для Зорге. За спиной был опыт работы в подполье, и не только. С 1927 года он служил в Отделе международных связей (ОМС) Исполнительного комитета Коминтерна (ИККИ) – то есть в разведке этой всемирной коммунистической организации, чья штаб-квартира располагалась прямо напротив Московского Кремля. Но и в этой грандиозной шпионской сети его карьера не задалась, как прежде в других подразделениях Коминтерна, – он по-прежнему пытался сделать все так, как представлялось правильным именно ему, чем выводил из себя уже освоивших правила бюрократической игры чиновников от коммунизма. Встреча с Кристиной в Берлине случилась как нельзя вовремя.

Распространено мнение, что Зорге был «вычищен», то есть удален, изгнан из Коминтерна по причине возникшего к нему политического недоверия из-за связи с попавшим в опалу Николаем Бухариным, одним из лидеров Советского государства. Сохранившиеся документы никак этого не подтверждают, а сама логика событий опровергает: вряд ли человека, которому было высказано политическое недоверие и появились сомнения в его надежности, отправили бы служить в святая святых тайных служб – в военную разведку.

В своем новом качестве – агента IV (разведывательного) Управления Штаба Рабоче-крестьянской Красной армии (РККА) в конце 1929 года Зорге уехал в Китай. Тогда же появился самый известный из его агентурных псевдонимов, которым он пользовался до мая 1941 года, то есть почти до самого ареста, – «Рамзай».

Зорге, направленному в Китай рядовым агентом, очень быстро пришлось возглавить резидентуру в Шанхае – важнейшей точке пересечения мировых интересов, противоречий, интриг – и, как следствие, оказаться в фокусе внимания многих разведок. Его предшественник с работой под настойчивым присмотром полиции национального правительства Китая не справился, не сумев наладить достаточно конспиративных связей с китайскими красными – представителями Мао и других лидеров китайской гражданской войны. Противостоять английской и французской разведкам (у каждой из этих стран в городе были свои сеттльменты с правом экстерриториальности) оказалось невероятно сложно. Организовать эффективную работу в таких экстремальных условиях теперь предстояло «Рамзаю». Помочь и научить было некому, тогда как желающих дать «ценные указания» и всячески усложнить жизнь оказалось множество. Зорге приходилось неоднократно нарушать правила конспирации – чаще всего по приказу Москвы, непрерывно фонтанировавшей идеями по поддержке китайских коммунистов, – и за это же выслушивать упреки. В Центре плохо представляли реальную обстановку в Китае, однако требования продолжать рисковать во имя великого дела социализма не прекращались. Вот тогда «Рамзай» и доказал свою уникальность и незаменимость. В его невероятно разветвленной агентурной сети состояли около девяноста человек, в основном китайцы и немцы (последних немало служило в Китае в качестве военных советников), из самых разных слоев общества и областей деятельности. Он имел информаторов среди военных и крестьян, инженеров и журналистов, и даже среди членов семьи лидера китайского правительства и партии Гоминьдан Чан Кайши.

Уровень компетентности Зорге в дальневосточных вопросах поражал: уже 30 марта 1932 года, почти за десять лет до Перл-Харбора, он отправил в Москву доклад о том, что главным вопросом будущей войны на Востоке станет выбор Токио направления главного удара: на север, против Советского Союза, или на юг, против Великобритании и США. Его резидентура решала массу текущих, но оттого не менее важных задач. Зорге, как мог, пытался спасти Москву в провальном для нее «деле Нуленсов» и найти рычаги воздействия лично на Чан Кайши. Он познакомился с атаманом Григорием Семеновым и верно оценил возможности военной «реинкарнации» русской эмиграции в Китае.

«Рамзай» снова и снова вынужденно нарушал конспирацию, помогая хорошо знакомой ему разведке Коминтерна (у них не было своей рации, и Москва возложила эту заботу на военную резидентуру). Он непрерывно колесил по Китаю, выезжал в Японию и общался, общался, общался… Все это очень помогло ему в дальнейшем – и как разведчику, и как востоковеду. С точки зрения прикрытия Зорге уже тогда, в Шанхае, создал себе реноме крупнейшего знатока Дальнего Востока среди германских журналистов. И… едва избежал ареста: английские разведчики, в конце концов, вычислили его как большевистского агента, но сначала затянули с арестом, а потом ошиблись, приняв за «Рамзая» другого журналиста по фамилии Зорге, и в итоге совсем потеряли цель.

Зорге повезло: на исходе 1932 года его отозвали из Китая. Срок его командировки истек, а резидентура отчаянно нуждалась в «переформатировании». В Москву «Рамзай» вернулся победителем, а в середине мая отправился в новую командировку – в Японию.

6 сентября 1933 года резидент «Рамзай» сошел с борта трансатлантического лайнера «Императрица России» в порту Иокогама и отправился в соседний Токио, чтобы создать одну из самых эффективных разведывательных сетей в мировой истории. К началу 1934 года ядро резидентуры в Токио было собрано. Поначалу их было всего пятеро: Рихард Зорге, японский политолог, специалист по Китаю Одзаки Хоцуми, с которым Зорге познакомился в Шанхае, французский журналист сербского происхождения Бранко Вукелич, японский художник, присланный советской разведкой из Америки, Мияги Ётоку и радист, которого вскоре пришлось заменить на знакомого Зорге по Шанхаю немецкого коммуниста Макса Клаузена. В будущем эта сеть разрастется до тридцати пяти человек. Возможно, их было больше, но когда в первые послевоенные годы американская разведка начнет свое расследование деятельности советских разведчиков в Японии, именно это количество агентов, входивших в так называемое «шпионское кольцо Зорге», будет названо официально.

Почти два первых года пребывания в Японии резидент потратил на создание базы для легальной деятельности – к большому неудовольствию Центра, требовавшего активности и немедленных результатов. Однако ощепковские времена прошли, и Москва нашла в себе силы понять, что для работы нелегала в столь сложной стране, как Япония, ему требуется обжиться, стать своим, снять подозрения. Скрепя сердце IV Управление Штаба Красной армии разрешило Зорге более-менее спокойно работать над упрочением своих позиций специалиста по Дальнему Востоку. Это чрезвычайно важный момент для понимания причин успеха деятельности «Рамзая» в Японии, и вот почему.

Существует представление о Зорге как о светском льве, который целыми днями и особенно вечерами фланировал под руку с роскошными дамами по токийским посольским раутам, ночным клубам, застольям, в стельку напивался в элитных ресторанах и вообще приятно проводил время, каким-то загадочным образом попутно «добывая» сверхсекретные сведения у лопухов-собеседников. Такой образ, мягко говоря, далек от действительности. Приводимый в воспоминаниях его японской жены Исии Ханако, прожившей с ним шесть лет, примерный распорядок дня Зорге служит отличной иллюстрацией того, насколько он был собран и занят отнюдь не выпивкой:

«Просыпался Зорге обычно в шесть утра. После пробуждения у него была привычка принимать о-фуро. Приняв ванну в японском стиле, он поднимался на второй этаж, в свой кабинет, где он работал, там доставал эспандер и делал зарядку. После того, как он заканчивал зарядку, спускался завтракать. На нижнем этаже дома, в столовой он ел завтрак, приготовленный горничной. Там он потом читал газеты, бумаги, разную корреспонденцию, а если было время, читал также и книги. После того, как он заканчивал завтракать, он поднимался на второй этаж и работал. Он практически постоянно печатал на печатной машинке. Если в первой половине дня ему не нужно было ехать в министерство иностранных дел или в немецкое посольство, то до обеда он практически все время стучал по печатной машинке и работал. Когда ему не надо было уходить после обеда, он примерно час после обеда спал. После дневного сна он опять приступал к работе: печатал на машинке, или ехал в министерство иностранных дел, или на Центральный почтамт, выполняя работу журналиста, специального корреспондента газеты “Франкфуртер цайтунг”. Если не было необходимости уезжать, он до вечера работал дома, печатая на машинке. После того, как он заканчивал, вечером отправлялся в агентство “Домэй цусин”, позже ставшее “Киодо цусин” и находившееся в 7-м квартале района Ниси Гиндза. Иногда поздно вечером в посольстве или еще где-то устраивались приемы или пресс-конференции. Зорге отправлялся и туда в качестве журналиста. Таким образом он мог работать и до глубокой ночи»{138}.

Важнейшими личными качествами Рихарда Зорге были отмеченные Исии Ханако чрезвычайно высокая работоспособность, железная воля, отличная память и постоянная жажда знаний. В первую очередь именно эти составляющие и сделали его сначала звездой германской журналистики на Дальнем Востоке, а затем самым незаменимым человеком в Японии для немецкого посольства в Токио.

Еще в Китае Зорге начал уверенно писать для немецких газет на темы, в которых мало кто, кроме него, разбирался (да и сегодня подобных специалистов не так уж много). Он стал глубоким аналитиком в сфере сельскохозяйственного производства, разбирался в вопросах ценообразования (вспомним тему его диссертации), экспорта и импорта сельскохозяйственной продукции, в том числе соевого шрота из Китая и в Китай. Это чрезвычайно скучные, с точки зрения обывателя, но невероятно важные для немецкого рынка темы стали «коньком» Зорге в Шанхае и помогли ему освоиться в Токио.

Но, отправляясь в 1933 году в японскую столицу, «Рамзай» сменил приоритеты и определился в иной главной теме будущих исследований. Это была геополитика, что более соответствовало его научным интересам и складу ума. Специалистам давно было ясно, что Япония стала не просто крупнейшим игроком Азиатско-Тихоокеанского региона, но и весьма агрессивным претендентом на вхождение в клуб Великих держав. Тогда эта страна даже называлась Дай Ниппон (так писалось и по-русски в эмигрантской прессе, книгах и учебниках), то есть Великая Япония. А специалистов, способных разобраться в коллизиях внешней и внутренней политики Великой Японии, в Германии не хватало. Поэтому, проезжая через Мюнхен, Зорге нанес визит в редакцию журнала, который так и назывался – «Геополитика», рассчитывая получить редакционное задание на время пребывания в Токио.