Военный дневник харьковчанки

20 декабря

300 дней назад я впервые услышала, как взрываются ракеты. Сомнений не было – война. Я вышла на балкон, закурила и долго смотрела в красно-оранжевое зарево на горизонте. Окна моего 17-го этажа выходят туда, на границу с Россией, до которой 40 км. Всего 40.

Удивительно, но в первые минуты, часы и, наверное, даже дни я уперто переживала какую-то наивную, глупую стадию отрицания.

– Этого не может быть!

Не может быть, не может, нет. Я помню, как закурила вторую сигарету и подумала: нас пугают, запугивают, это бутафория, холостые. Потому что по-настоящему этого – не может быть.

Пять утра. Я побоялась заходить в комнату к дочери. Надеялась, она спит, а когда проснется, все уже закончится.

– Она не заметит!

Я вышла на улицу с собакой. Паника, которую я там увидела, меня потрясла. По подъезду бегали люди с чемоданами, женщины кричали, дети плакали. На дорогах были жуткие пробки, в банкоматах очереди, на заправках – смертоубийство. Захотелось просто кричать на них:

– Вы с ума сошли, это же не по-настоящему!

Мне стыдно сегодня вспоминать себя ту, 300-дневной давности.

Ту, не отличающую еще залпы "Градов" от взрывов "Искандеров".

Мы в то утро совершенно растерянно бродили с Гектором по парку. Громыхало. Пес, как маленький, жался к моим ногам. Огромный грозный доберман.

Первый звонок был от мамы:

– Анечка, бегите! Хоть куда-нибудь подальше от границ!

Мама плакала. Мама. Тогда еще моя – живая мама.

Я говорила: "Мамуль, не поддавайся панике, скоро все закончится".

Только когда дочь заболеет в сыром подвале, когда животные на стрессе похудеют до неузнаваемости, когда над нашей крышей с жутким нарастающим свистом полетят истребители, я, наконец, приму, что все это – по-настоящему.

5 марта я напишу такие строки: "Никогда никому, даже заклятому врагу, не пожелаю выбирать между ребенком и родителями".

Это мой персональный ад, чистилище, которое теперь всегда будет со мной. На земле и на небе, в войне и в мире.

В будущий фильм об этой войне обязательно должен войти эпизод из обыкновенной квартиры спального района Харькова, где мать и дочь под грохот взрывов воют, заглушая сирены воздушной тревоги. Одна на коленях, сдавленным криком: "Прости", вторая, сгорбившись, тихим стоном: "Выживи".

И снова я не верила. Не верила, что прощаюсь с родителями навсегда.

Я потом еще во многое не могла поверить. В смысле я не поддавала сомнениям факты, просто моя суть, не знаю, мои ценности не позволяли мне принять эту чудовищную картину мира. Буча, Ирпень, мариупольский роддом, театр с надписью "Дети", вокзал в Краматорске, торговый центр в Кременчуге, Северная Салтовка, по останкам которой я сегодня вожу экскурсии для иностранных журналистов.

И это невероятное море желто-голубых флагов на 18-м кладбище. Аллея славы. Океан. Бездна.

Я не могу проезжать мимо без слез, без истерики, без крика.

– Господи, почему?! За что?! Этого не может быть. Я не могу в это поверить.

300 дней полномасштабной войны. 290 дней в разлуке с дочерью. 120 дней со дня смерти мамы. 76 дней со дня смерти папы. 10 дней до нового года.

В 12 я загадаю желание. И буду в него верить.

Буду верить.