День, когда началась Революция. Казнь Иисуса и ее последствия

Опасность такой популяризации – а ее примеры несложно найти, – состоит в том, что мы в конечном итоге видоизменяем самые, быть может, известные слова Библии. Я уже приводил Евангелие от Иоанна 3:16: «Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего единородного». Обратите внимание на два этих глагола: Бог так возлюбил мир, что отдал своего Сына. Популярная версия, о которой я говорил, передает нечто другое: ибо так возненавидел Бог мир, что убил своего единственного Сына. Это нисколько не похоже на благую весть. Если мы делаем такой вывод, нам надо понимать, что это не просто банальная ошибка, которую легко исправить, но катастрофическое заблуждение. Мы представляем Бога не щедрым Творцом и любящим Отцом, а гневным деспотом. Это не библейское представление о Боге, а языческое.

Людям не нравится образ Бога как гневного деспота по многим причинам, в основном вполне достойным. (Есть и дурные побуждения за желанием отвергнуть такой образ Бога: представление ленивого ума о том, что Бог, если он вообще существует, – это снисходительный престарелый родственник, который не мешает людям веселиться и потому вообще никогда не гневается. Часто указывали, что это просто сентиментализм. Если Бог существует и при этом не способен ненавидеть несправедливость, детскую проституцию, геноцид и множество подобных вещей, – значит, это точно не добрый Бог.) Новый Завет на каждой странице снова и снова утверждает, как мы уже видели, что Иисус умер из-за любви Бога. Но мы не решим проблему с образом Бога как гневного деспота, если просто напишем несколько текстов с противоположными формулировками. Большинство проповедников, действительно предлагающих подобный образ Бога, скажут, если мы усомнимся в нем, что Бог все это совершил из любви. Однако для всякого, кто хочет понять смысл только что сказанного, это выглядит или звучит иначе. Проповеднику не трудно отказаться от образа «гневного деспота» в теории, но усилить его на практике. Поговорите с людьми, которые посещают такие церкви. Им это знакомо.

Но на этом проблемы не кончаются. Многие обращали внимание на то, что идея гневного, запугивающего божества, которое надо ублажить и от которого надо откупиться, чтобы отвести его гнев, даже если он направлен на невиновного, удивительно точно соответствует поведению многих реальных людей, наделенных властью: тиранов, правителей, начальников, а порой, к сожалению, отцов или старших в семье. Иногда так же ведут себя, разумеется, и служители церкви. Люди, которые выросли в семье с жестоким, возможно, пьющим отцом или испытали на себе злоупотребления тех, кто обладает властью, думают, когда слышат проповеди о гневном Боге: «Мне знаком этот персонаж, и я его ненавижу». Попробуйте объяснить таким людям, что на самом деле за этим образом гневного Бога скрывается любящий Бог. «Если это любовь, – подумают они, – то я предпочту обойтись без нее». Вполне возможно, что их мучитель тоже говорил о том, как сильно он их любит. Вы не сможете исцелить раны, нанесенные жестоким воспитанием, повторяя таким людям ту же историю, только уже в космических масштабах, и декламируя при этом слово «любовь».

У нас, как я говорил, есть разные способы говорить о смерти Иисуса в связи с наказанием за грех. По меньшей мере один из этих подходов соответствует Библии. Мы поговорим о нем и убедимся в том, что он решительно отвергает мысль о гневном и устрашающем Боге. Это другая история, на которую нам стоит бросить свежий взгляд. Но здесь мы наталкиваемся на еще одну трудность, связанную с подобным пониманием смысла креста.

Кто-то скажет, что рассказ о Боге, искупившем мир с помощью насилия, может послужить оправданием для тех, кто хочет верить – вероятно, на совершенно иных основаниях, – что мир от его болезней избавляет «искупительное насилие». Я уже упоминал, что слышал подобные рассуждения в 1970-х, но они никуда не делись и сегодня. Критики без труда указывают на то, что представления о смерти Иисуса как «наказании» распространены в том или ином виде в тех сообществах, в некоторых частях Америки, где суровая система наказания, в том числе смертная казнь, не просто является нормой, но представляется как прекрасный образец должного отношения к преступникам и возмутителям общественного порядка. В некоторых из таких сообществ люди считают, что, когда в большом мире что-то идет не так, там тоже нужно применять больше насилия – бомбить отдаленные города и деревни или посылать беспилотники для поражения намеченных целей.

Я не хочу тут сказать, что одни формы борьбы с глобальным терроризмом лучше других в нравственном отношении или более эффективны. Это сложная проблема. Легкие «решения» неизбежно оказываются слишком наивными. Я хотел сказать лишь, что многие отмечают явную связь между пониманием смысла смерти Иисуса и способами решения проблем нашего мира. Если Богу необходимо наказывать, значит, это порой нужно делать и нам. Если Бог разрешает проблемы с помощью насилия, то он, возможно, хочет, чтобы и мы поступали так же. Однако в западном мире в течение последнего столетия появилось много сторонников если не пацифизма, то введения жестких ограничений на применение военной силы для решения глобальных проблем, и потому некоторые церкви предложили такие подходы к смерти Иисуса, в которых божественное наказание не играет никакой роли. Некоторые даже предположили, что связь между божественным наказанием и смертью Иисуса придумали сравнительно недавно, хотя на самом деле мы найдем эту тему в самой Библии (где она помещена, как я намереваюсь показать, в совершенно иной контекст). Мы также найдем ее у отцов Церкви первых веков, и стоит заметить, что многие из них решительно осуждали смертную казнь в те времена, когда она была обычной мерой наказания в жестоком мире Римской империи. Нам не следует слишком поспешно делать вывод о том, что теории искупления непосредственно отражаются в социальной практике или отражают ее.

Все это показывает, насколько сложны недавние споры о смысле распятия Иисуса, в которых люди мучительно ищут ответ на вопрос, зачем это было нужно. Если кому-то кажется, что некоторые теории искупления, связывающие крест и наказание, оправдывают насилие и агрессию, будь то в семье или в международной политике, значит ли это, что нам следует отказаться от их рассмотрения, даже если они опираются на некоторые тексты Писания? Или – если взглянуть на это с другой стороны телескопа, – коль скоро эти теории искупления считаются важнейшими для Писания и для проповеди Евангелия, так что попытка смягчить их равносильна отказу от присущей Евангелию духовной силы, означает ли это, что мы должны видеть в описанных выше возражениях дьявольскую хитрость, отвлекающую Церковь от сути возвещаемой ею вести? К сожалению, эти вопросы часто смешиваются с другими, касающимися культурных, политических и социальных проблем. Все это мешает трезвому свежему прочтению Писания.

Но допустим, что вы выбрали первый вариант – что модели искупления, связанные с наказанием, следует отбросить, потому что за ними стоит ужасный образ Бога или потому что они ведут к не менее ужасным социальным последствиям. Какие тогда остаются альтернативы? Традиционно их было две, и обе они всерьез притязают на определенное основание в Библии.

Во-первых, мы уже говорили о ярком и парадоксальном представлении, согласно которому на кресте Иисус одержал победу – или, по крайней мере, Бог одержал победу через Иисуса – над темными силами, которые начали господствовать в мире вместо Творца. Так думали некоторые христиане в течение нескольких первых веков существования Церкви. Многие мыслители, начиная со второй половины XX века и до наших дней, отстаивают разновидность этой теории, что отчасти объясняется желанием оградиться от опасных, с их точки зрения, представлений, связанных с наказанием. Но это не прямой ответ на вопрос, а хождение по кругу. Что такое или кто такие эти силы? Почему чья-либо смерть – пусть даже смерть Мессии, смерть самого Сына Божьего – стала победой над этими силами? Почему она стала откровением Божьей любви? И еще один, быть может, самый мучительный вопрос: если эти силы потерпели поражение, почему зло, как можно видеть, сохраняется, продолжает беспрепятственно царствовать, как раньше? Действительно ли на кресте произошло нечто такое, что реально изменило мир, и если да, то как это можно описать? Действительно ли началась революция, или же это принятие желаемого за действительное?

Во-вторых, в Библии есть еще одна бросающаяся в глаза идея, в которой многие видят истинный смысл смерти Иисуса. Согласно этому представлению, на кресте Иисус показал нам высший пример любви, совершенное проявление ее действия. Тем самым он преобразил мир, дав ему исключительно мощный пример, образец для подражания. Разумеется, такой ход мыслей действительно представлен в Новом Завете. Смерть Иисуса часто рассматривается как «золотой стандарт любви». В Евангелии от Иоанна Иисус приказывает своим последователям любить друг друга и провозглашает: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (15:13). Это же утверждает Первое послание Иоанна, а также Павел и многие другие раннехристианские авторы.

Но это тоже ставит перед нами проблему. Если то, что Иисус умер – и, возможно, то, что он умер именно таким ужасным образом, – не имело определенной причины, тогда трудно увидеть в этой смерти пример любви. Если, скажем, лучший друг Билла падает в реку с быстрым течением и Билл, рискуя утонуть, бросается в воду, чтобы спасти его, то это действительно является примером любви (а также бесстрашия) для всякого, кто увидит это или услышит об этом событии. Но если Фред, желая показать своему лучшему другу, как сильно он его любит, бросается в быструю реку, в то время как друг спокойно стоит на берегу, это будет проявлением не любви или бесстрашия, а бессмысленной глупости.

Я считаю, что если смерть Иисуса ничего не достигла – чего-то такого, что сделать было крайне важно и что невозможно было совершить каким-либо иным способом, – тогда она не может служить нравственным примером. Смысл примера всегда должен зависеть от чего-то предшествующего. Иоанн выражает это так: «В том любовь, что не мы возлюбили Бога, но Он возлюбил нас и послал Сына Своего в умилостивление за грехи наши. Возлюбленные! если так возлюбил нас Бог, то и мы должны любить друг друга» (1 Ин 4:10–11). Иоанн не предлагает читателям приносить себя в жертву для искупления грехов друг друга. Это уже произошло. Он призывает их подражать жертвенной любви, из-за которой Иисус совершил нечто уникальное, нечто такое, что было крайне важно сделать. Поэтому наш вопрос сохраняется: что такое это «нечто»?

В современных дискуссиях тут ставятся и другие вопросы. Во-первых, как мы уже видели, войны и геноцид прошлого века породили новую форму христианского пацифизма, которая решительно отвергает любого рода насилие, включая насилие, явно присутствующее в некоторых традиционных теориях искупления (Бог использует насилие по отношению к Иисусу и тому подобное). Во-вторых, в это же время и, возможно, из тех же соображений многие приняли немыслимую прежде идею, согласно которой страдание на кресте есть страдание не только Сына, но и Отца. Другие предложили новые версии старой идеи, согласно которой Иисус страдал на кресте «как человек», но «божественный» Иисус был свободен от мук. Трудно понять, имеет ли это смысл. Эти вопросы ярко показывают одну устойчивую закономерность: что бы мы ни сказали о смысле креста, это рано или поздно приведет нас к обсуждению Троицы и воплощению в вопросах о том, кто же есть Бог и кто же был и есть Иисус.