Слова. Том I. С болью и любовью о современном человеке

Будем хранить в монашестве то, что проверено опытом

– Геронда, если сестра приходит на новое послушание и находит там некий ранее заведённый порядок, то может ли она менять что-то в этом порядке?

– Нет, поначалу не надо ничего менять, даже если она выполняет это послушание одна. Изменения, о которых ты говоришь, сделали пришедшие в старые обители новые монашеские братства. К опыту своих предшественников они отнеслись без уважения. Приступая к делу с таким отношением, вводя свои расписания богослужений и распорядки дня и упраздняя при этом древние монастырские уставы – то есть существовавший ранее чин, проверенный опытом и помогавший в монашеской жизни, – монахи не имеют не только Предания, но даже и уважения к Преданию. Потом-то они поймут, какую пользу приносило всё то, что они изменили. Те, кто заводили в монашестве какой-то порядок или правило, знали, что делали. То, что хранится в монашестве издревле, – взвешено, проверено опытом. Посмотри, ведь в любом искусстве или ремесле надо соблюдать каноны. Я вот был столяром и знаю, что высота обычного стола должна быть восемьдесят, а ширина лестничной ступеньки – двадцать семь сантиметров. Всё это проверено опытом, взято в правило, а ученик должен просто принять это на веру – ему не нужно объяснять, почему оно так, а не иначе. Эти установления – порождения опыта. От ученика требуется доверие мастеру и уважение к его опыту. Тот, кто не чтит канонов ремесла, хорошей работы не сделает. Он сделает стол чересчур низким или высоким, в чём-то обязательно напортит.

Я поменял в своей жизни много калив, стал настоящим «кавсокаливитом»[257]! Иногда, приходя на новое место, я что-то менял – заколачивал ненужные двери, выдёргивал лишние гвозди… Но потом я пришёл к убеждению, что всё, что сделано прежде, имеет какой-то смысл. Поэтому сейчас, придя в какую-то новую каливу, я вначале не меняю ничего из сделанного моими предшественниками, даже если испытываю от этого какие-то неудобства. Я не вытаскиваю из стен ни одного гвоздя. Если, не имея опыта, я вытащу из стены вбитые в неё гвозди, то потом, после бесплодных попыток вколотить их в другом месте, испортив штукатурку, я всё равно буду вынужден вбить их туда, где они были раньше. Ведь тот, кто жил на этом месте до меня, вбил их туда, проверив это практической необходимостью. Раз в стену вбит гвоздь, то он там необходим – вешать майку, рясу или для чего-то ещё. В одной келье, где я какое-то время жил, в каждом углу стояла толстая кривая палка. Я раздавал эти палки тем, кто ко мне приходил, но потом понял, для чего они были нужны. В этой келье было много змей, и тот, кто жил там до меня, расставил по углам палки – чтобы не бегать и не искать их в случае необходимости.

Самое важное – держаться того, что проверено опытом. В противном случае уходит Предание и остаётся предательство[258]. Сравни слова «Предание» и «предательство»! Как же одно отличается от другого! Разве можно предательство Предания превращать в Предание? Сегодня некоторые монастыри делают что вздумается и считают, что это находится в рамках Предания. Так, по отношению к Преданию эти монастыри превращаются из хранителей – в предателей. Но если нет духовной чуткости, то как потом придёт духовное рассуждение? Ведь монашеству необходимо держаться иного пути. Ни марширующая солдатская колонна, ни рельсы общественной активности, ни производственный конвейер по типу фабрики или колхоза для нас, монашествующих, не годятся. Монашеству необходим монашеский, проверенный опытом путь, несущий на себе начертание – характер святоотеческого пути. Бывает, что святоотеческим называют и путь иной – ложный путь «теоретического монашества», названный святоотеческим потому, что идущие по нему начитались святых отцов, не имея при этом внутренней связи ни с отцами, ни с монашеством вообще.

Некоторые новые монастыри сегодня живут и действуют как благотворительные организации. Конечно, какое-то оправдание у них есть – они не нашли закваски. Но они могли спросить о монашестве в старых обителях. Когда после турецкого ига в Греции стали вновь возвращаться к жизни первые монастыри, то закваски тоже не было. Баварские временщики[259] хотели уничтожить существовавшие обители и забрать их собственность. Стремясь уничтожить монастыри, они дошли до того, что издали распоряжение, чтобы монахи женились! Но, с другой стороны, и сами православные греки не захотели розыскивать старое монашество, чтобы увидеть, каким оно было, и вернуться к Преданию. Видя, что у монастырей есть коровы и телята, греки говорили: «Вот оно какое, это монашество! И коровы у них, и телята!» Однако все эти коровы, телята и поросята были у монастырей потому, что при турецком иге несчастные мирские люди отдавали в монастыри своё имущество, скот и тому подобное, чтобы уберечь его от турок. Больные, изувеченные люди приходили кушать монастырский хлебушек. В монастырях кормили убогих и нищих, туда стекались все несчастные. Благотворительных учреждений в те времена не было, и поэтому монахам приходилось возиться со скотиной – чтобы помогать людям. Но потом, когда у монастырей уже не было необходимости так много заниматься благотворительностью, они всё равно продолжали держать телят, коров и овец, продолжали заниматься всем этим животноводством. Тогда, видя это, многие духовные люди той эпохи начали показывать пальцем: «Полюбуйтесь, какое у нас монашество!» – и, обратив взоры на Запад, стали брать за образец монашество западного типа, с его уклоном в миссионерство. Стали подражать всему западному. Они не обратились назад, к нашему собственному Преданию, чтобы, увидев, что произошло, и поразмыслив, сказать: «Ну ладно, все эти пережитки остались со времён турецкого ига. Тогда у монастырей не было возможности жить по-монашески так, как подобает. Эта болезнь со старых времён. Сейчас нам надо опять вернуться к Преданию». Нет, к нашему Преданию они не вернулись, а обратились к состоянию, в котором находятся монахи на Западе. Они взяли тамошние образцы, желая применить их здесь. Они не вернулись к Преданию, и в этом была их ошибка. Ведь даже турки с уважением относились к тому, что принадлежало Церкви, потому что и они многократно видели чудеса от наших святых. И в монастырях турки искали не радушного приёма, а Божественной помощи.