Слова. Том I. С болью и любовью о современном человеке

Упростите вашу жизнь

«Какие же счастливцы те, кто живут во дворцах и наслаждаются всеми благами», – говорят люди мира сего. Однако блаженны те, кому удалось упростить свою жизнь, освободить себя от удавки этого мирского усовершенствования – от множества удобств, равных множеству затруднений, и избавиться от страшной душевной тревоги нынешней эпохи. Если человек не упростит свою жизнь, то он будет мучиться. Тогда как, упростив её, он избавится и от этой душевной тревоги.

Как-то раз на Синае приезжий немец сказал одному очень смышлёному мальчику-бедуину: «Ты есть умный ребёнок и способный достигайт образование». – «Ну и что потом?» – спрашивает его тот. «Потом ты будешь инженер». – «А потом?» – «Потом открываль мастерскую по ремонт автомобилей». – «Потом?» – «Потом её увеличишь». – «И что же потом?» – «Потом нанималь других мастеров – комплектовайт для большой рабочий персонал». – «Стало быть, что же, – говорит ему мальчуган, – сперва у меня будет одна головная боль, потом я добавлю к ней ещё одну, а потом и ещё? Не лучше ли как сейчас – иметь голову спокойной?» Головная боль, по большей части, происходит как раз от таких мыслей: «Сделаем одно, сделаем другое». А если бы мысли были духовными, то человек испытывал бы духовное утешение и не мучился бы головной болью.

Сейчас в беседах с мирскими людьми я тоже подчёркиваю значение простоты. Потому что в большей части того, что они делают, необходимости нет, и их снедает душевная тревога. Я говорю людям о безыскусности и аскетичности, я не перестаю взывать: «Упростите вашу жизнь, чтобы исчезла душевная тревога». И большинство разводов начинается как раз с этого. У людей много работы, им надо сделать столько всего, что идёт кругом голова. Работают и отец, и мать, а дети остаются без призора. Усталость, нервы – даже малый пустяк приводит к большому скандалу, а затем автоматически следует развод. Люди доходят уже и до этого. Однако, упростив свою жизнь, они будут и полны сил, и радостны. Да, душевная тревога – это сущая погибель.

Как-то раз мне довелось оказаться в роскошнейшем доме. Во время беседы хозяева сказали мне: «Мы живём прямо-таки в раю, а ведь другие люди так нуждаются». – «Вы живёте в аду, – ответил им я. – Безу́мие, в сию́ но́щь ду́шу твою́ истя́жут от тебе́[134], – сказал Господь безумному богачу. Если бы Христос спросил меня: „Где тебе отвести место: в какой-нибудь темнице или же в доме, подобном этому?“ – то я бы ответил: „В какой-нибудь мрачной темнице“. Потому что темница пошла бы мне на пользу. Она напоминала бы мне о Христе, о святых мученикак, о подвижниках, скрывавшихся в про́пастех земны́х[135], она напоминала бы мне о монашеской жизни. Темница была бы немножко похожа и на мою келью, и я бы от этого радовался. А о чём напоминал бы мне ваш дом и какую пользу я получил бы от него? Поэтому темницы утешают меня много больше не только какого-нибудь мирского салона, но и прекрасно отделанной монашеской кельи. В тысячу раз лучше жить в тюрьме, чем в таком вот доме».

В другой раз я остановился в Афинах у своего друга, и он попросил меня встретиться с одним многодетным отцом, но только до рассвета, потому что в другое время тому было некогда. Пришёл этот человек – радостный и непрестанно славословящий Бога. У него было много смирения и простоты, и он просил меня молиться о его семье. Этому брату было тридцать восемь лет, и он имел семерых детей. Дети, он с женой, плюс его родители – всего одиннадцать душ. Все они ютились в одной комнате. С присущей ему простотой он рассказывал: «Стоя-то мы помещаемся в комнате все, но вот, когда ложимся спать, места не хватает – тесновато. Но сейчас, слава Богу, сделали навес для кухни и стало полегче. Ведь у нас, отченька, есть и крыша над головой – другие-то вон и вовсе живут под открытым небом». Работал он гладильщиком в Пирее[136], а жил в Афинах и для того, чтобы быть на работе вовремя, выходил из дома затемно. От долгого стояния на ногах и сверхурочной работы у него образовалось варикозное расширение вен, причинявшее его ногам беспокойство. Но большая любовь к семье заставляла этого человека забывать о болячках и хворях. Вдобавок он то и дело себя укорял, говорил, что у него нет любви, что он не делает подобающих христианину добрых дел, и не мог нахвалиться на свою жену за то, что она делает добрые дела, заботится не только о детях, но и о свёкре со свекровью, обстирывает живущих по соседству стариков, прибирается у них в домах и даже «супчик им варит!» Лицо этого доброго семьянина светилось от благодати Божией. Он имел в себе Христа и был исполнен радости. И комнатёнка, в которой они ютились, тоже была исполнена райской радости. Те, кто не имеет в себе Христа, будут исполнены душевной тревоги. Они не поместятся и в одиннадцати комнатах даже вдвоём, тогда как здесь одиннадцать душ со Христом – поместились в одной.

Сколько бы много места ни было у людей – даже у людей духовных – им всё равно не будет хватать места, потому что в них самих не хватило место Христу, потому что Он не вместился в них полностью. Если бы жившие в Фарасах женщины поглядели на ту роскошь, которая присутствует сегодня даже во многих монастырях, то они бы воскликнули: «Бог низвергнет с неба огонь и попалит нас! Бог нас оставил!» Фарасиотки справлялись с работой в два счёта. Спозаранку они выгоняли коз, потом наводили порядок в доме, потом шли в часовню или же собирались где-нибудь в пещерах, и та, что немножко умела читать, читала житие дневного святого. Потом начинали творить поклоны с молитвой Иисусовой. Но ведь, кроме этого, они ещё работали, уставали. Женщина должна была уметь обшивать весь дом. А шили вручную. Ручные швейные машинки и в городе-то были редкостью, а в селе их не было и подавно. Хорошо если на все Фарасы была одна швейная машинка. И мужчинам они шили одежду – очень удобную, а носки вязали. Всё делали со вкусом, с любовью, но при этом и время у них оставалось, потому что всё у них было просто. Второстепенное фарасиотов не заботило. Они переживали монашескую радость. И если, скажем, ты замечал, что одеяло лежит на кровати неровно, и говорил им: «Поправьте одеяло», то в ответ слышал: «Тебе это что, мешает молиться?»

Сегодня людям неведома эта монашеская радость. Люди считают, что испытывать лишения, страдать они не должны. А если бы люди думали немножко по-монашески, если бы они жили проще, то и были бы спокойны. Сейчас они мучаются. В их душах – тревога и отчаяние: «Такому-то удалось построить два многоэтажных дома!» – или «Такому-то удалось выучить пять иностранных языков!» – или ещё что-нибудь подобное этому. «А у меня, – говорят, – нет даже своей квартиры, и иностранного языка я не знаю ни одного! Всё, пропал я!» Или же кто-то, имея автомобиль, начинает терзаться: «У другого машина лучше моей. Надо и мне покупать такую же». Он покупает себе новую машину, но и она ему не в радость – ведь у кого-то ещё есть и получше. Он покупает такую же и себе, а потом узнаёт, что у иных есть собственные самолёты, и опять мучается. Конца этому нет. Тогда как другой человек, у которого тоже нет машины, славословит Бога и радуется. «Слава Богу! – говорит он. – Ну и пусть у меня не будет машины. Ведь у меня крепкие ноги и я могу ходить пешком. А у скольких людей ноги ампутированы, и они не могут за собой ухаживать, не могут выйти на прогулку, нуждаются в чьём-то уходе!.. А у меня есть собственные ноги!» В свою очередь, человек хромой говорит так: «А каково другим, у которых нет обеих ног?» – и радуется тоже.

Неблагодарность и ненасытность – великое зло. Человек, порабощённый чем-то материальным, всегда порабощён волнением и душевной тревогой, потому что он то дрожит, боясь, как бы у него не отняли его богатство, то испытывает страх за свою жизнь. Как-то раз ко мне пришёл один богач из Афин и сказал: «Отче, я потерял контакт со своими детьми. Я потерял своих детей». – «А сколько у тебя детей?» – спросил я. «Двое, – ответил он. – Вскормил их на птичьем молоке. Имели всё, что хотели. Даже по машине им купил». Потом из беседы стало ясно, что у него была своя машина, у жены – своя и у каждого из детей – своя. «Чудак человек, – сказал я ему, – вместо того чтобы решить свои проблемы, ты их только увеличил. Сейчас тебе нужен большой гараж для машин, за их ремонт надо платить вчетверо больше, не говоря уже о том, что и ты с женой, и твои дети в любой момент рискуете разбиться. А если бы ты упростил свою жизнь, то семья была бы сплочённой, один понимал бы другого, и всех этих проблем у тебя бы не было. Вина за то, что с вами происходит, лежит не на твоих детях, а на тебе самом. Это ты виноват в том, что не воспитал их по-другому». На одну семью – четыре автомобиля, гараж, свой механик и всё прочее! Да неужели один не может поехать куда-то чуть пораньше, а другой – чуть попозже? Весь этот комфорт порождает трудности.

В другой раз ко мне в каливу пришёл другой глава семьи – на этот раз из пяти человек – и сказал: «Отче, у нас есть одна машина, но я думаю купить ещё две. Так нам будет полегче». – «А насколько вам будет потруднее, ты не подумал? – спросил его я. – Одну машину ты оставляешь в какой-нибудь подворотне, а где будешь ставить три? Тебе понадобится гараж и склад для горючего. Вместо одной опасности вы будете подвергаться трём. Лучше вам обходиться одной машиной и ограничить свои расходы. И время, чтобы смотреть за детьми, у вас будет, и сами вы будете умиротворёнными. В упрощении вся основа». – «Да, – говорит, – а я ведь об этом и не задумывался».

– Геронда, один человек рассказывал нам, как он два раза не мог заставить замолчать противоугонную сигнализацию в своём автомобиле. Один раз из-за того, что в машину залетела муха, а в другой раз он сам нарушил инструкцию пользования противоугонной системой, когда садился в собственный автомобиль.

– У этих людей мученическая жизнь, потому что они не делают свою жизнь проще. Большинство удобств влекут за собой неудобства. Мирские люди задыхаются от многого. Они заполонили свою жизнь множеством удобств и сделали её трудной. Если не упростить свою жизнь, то даже одно удобство рождает кучу проблем.

В детстве мы обрезали края у катушки из-под ниток, вставляли в серединку деревянную палочку и устраивали замечательную игру, которая доставляла нам настоящую радость. Маленькие дети радуются игрушечной машинке больше, чем их отец – купленному «Мерседесу». Спроси какую-нибудь девчушку: «Что тебе подарить – куколку или многоэтажный домище?» Вот увидите, она ответит: «Куколку». Суетность мира в конце концов познают даже малые дети.

– Геронда, а что больше всего помогает понять радость, которую приносит простота, безыскусность?

– Осознание глубочайшего смысла жизни. Ищите пре́жде Ца́рствия Бо́жия…[137] Простота и всякое правильное отношение к вещам начинаются с этого.

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ. О внешнем шуме и внутреннем безмолвии